— Идем, — говорит отец.
На протяжении последнего месяца я делала все, что могла, чтобы мы сблизились. Наш прогресс медленный, но обнадеживающий. Он уже не разговаривает со мной так резко, а теперь еще смотрит на меня с беспокойством.
— Ты в порядке?
— Где мама? — спрашиваю, осматривая все в поисках её.
Ничего. Не могу увидеть ничего за пятнами платьев и сверкающих люстр, смешавших все цвета, пока мой папа кружит меня в танце. Почему не настояла на том, чтобы мы остались дома?
Ответ моего отца заставил меня похолодеть.
— Ей пришлось отойти в дамскую…
— Прости, но мне нужно идти, — говорю, непростительно бросая его. Вырываюсь из его рук и пячусь назад. — У меня болит голова. Мне нужно идти.
Не обращаю внимание на шокированное выражение отца, когда распихиваю ряд танцующих и тороплюсь через зал к двойным дверям. Разговоры людей вокруг меня приостанавливаются; они
шепчутся между собой о моём поведении. Мне плевать. Проскальзываю в коридор и тороплюсь к заднему выходу. Мой пульс учащенный. Не могу получить достаточно воздуха.
Все происходит в том же порядке, что и в прошлый раз. За исключением человека, который дал маме чертополох, все то же самое. Все точно такое же. Я вернулась прямо сюда, и снова буду наблюдать, как она умирает.
Дверь захлопывается за мной, когда я выхожу в сад. Даже не жду характерного вдоха моей умирающей мамы. Несусь через кусты, толчком открываю ворота, и…
Улица совершенно пуста.
Тяжело дыша, я ступаю в освещенное уличным фонарем пространство, туда, где впервые обнаружила тело мамы. Никакого звука, никакого шепота, нет даже и ветерка. Всматриваюсь в холодную, неподвижную ночь и здесь нет никого, кроме меня.
Пока не слышу шаги позади меня, осторожные и медленные. Затем голос, от которого моё сердце мчится вскачь.
— Кэм.
Зажмуриваю глаза. Его голос. Не смею взглянуть, пока он вновь не произносит моё имя, рваное и наполненное тоской.
Поворачиваюсь, и вот он в свете уличного фонаря, всего в нескольких метрах от меня. Боже, как я скучала по этому маленькому изгибу улыбки, по тому, как прекрасные тёмные волосы свисают с его лба. Когда его яркие лиловые глаза находят мои, он наклоняется голову на бок, как будто бы говоря: "Ну? Так и будешь стоять там?"
— Это ты? Это на самом деле ты?
Когда я осторожно подхожу ближе, замечаю, что его кожа не блестит необыкновенным фейрийским светом. Лёгкий румянец появляется на его щеках, а его грудь поднимается и опадает с быстрым темпом его дыхания, как будто бы он бежал сюда. Занимает мгновение, чтобы понять, что это значит.
Человек. Киаран — человек.
— Это сон, — говорю я.
Он смеётся, и звук такой чудесный.
— Это не сон.
— Я убила тебя, — боль появляется в груди и голос дрожит, когда я добавляю: — Ты мёртв.
— А ты была мертва дважды, — напоминает мне. — Думаю, у меня должно быть еще как минимум два шанса, прежде чем ты откажешься верить, что это я, — затем он движется вперёд, и его ладони обхватывают мои щеки. Закрываю глаза от его прикосновений.
— Чувствуешь это? — бормочет он. — Это реально.
— Ты так же говоришь в моих снах, — шепчу я.
— Тогда мне следует доказать тебе это? — ему, кажется, забавно. — Моя очередь задавать раздражающие вопросы?
Слёзы жгут глаза.
— Я бы с удовольствием послушала их.
— У меня всего один: как, чёрт возьми, ты поспевала за мной во время нашей охоты? Мне никогда не приходилось испытывать такой дискомфорт от отдышки до этой ночи.
Я взрываюсь смехом. Это он. Это он. Обхватываю его руками и крепко — крепко прижимаю к себе.
— Боже, я скучала по тебе. Как? Как ты…
— Лена говорила тебе, — зовёт голос из тени. Эйтинне, — это требует жертву. Жизнь за жизнь.
Я оглядываюсь и вижу Эйтинне, улыбающуюся нам, она стоит, облокотившись на садовые ворота. Она выглядит ослепительно в ее парчовом пальто, точной копией того, который Деррик сделал для неё. Того, что я надела, когда отправилась на поиски Книги. Полагаю, что она собирается надеть его на коронацию после всего.
— Кстати, Сорча просила передать тебе послание, — говорит Эйтинне. — Она сказала, что это ничего не меняет, и она все ещё ненавидит тебя.
Сорча. Сорча пожертвовала своей жизнью ради Киарана.
Он заслуживает лучшего.
Сорча ошибается. Это меняет все. Все.
Эйтинне с любовью улыбается своему брату.
— Он мог бы выбрать остаться фейри, но решил быть человеком вместе с тобой. И он говорит, что не романтичен.
— Оу, он романтичен, — поддразниваю. — Он прячет это за строгими взглядами и угрозами. Обожаю это.
— А я думаю…
— Эйтинне, разве тебе не надо где-то быть? — быстро спрашивает Киаран. — Где-то, куда ты говорила, что пойдёшь? — затем он говорит ей одними губами: "Уходи".
Эйтинне ухмыляется.
— Аааа, точно! Я просто схожу, поем десертов и потанцую с людьми. Может леди потанцевать с леди? Неважно: я просто пойду и найду себе леди, или какой-нибудь пирог. Но, вероятнее, и то, и другое. Теперь ухожу, — она торопится пройти через садовые ворота со смехом, следующим за ней.
— О Боже, — говорю я. — Нам ведь нужно будет вернуться в этот полнейший хаос, да?
— Вероятно.
— Следует ли нам…
— Нет. Не следует. Не заканчивай это предложение, — затем он наклоняет голову и прижимается своими губами к моим.
Целую его в ответ со всеми чувствами, что ощущаю. Я даю обещания этим поцелуем. Передаю послание. Рассказываю ему секреты. Теперь я верю в силу желаний. Наш поцелуй наполнен тысячами возможностями будущего, полностью выбранными нами. Им и мной. Вместе.
Затем отодвигаюсь назад и шепчу у его губ:
— Я люблю тебя, Киаран Маккей, — улыбаюсь ему, и моё сердце чувствуется цельным. — Ты потанцуешь со мной?
Его ответ — дыхание между поцелуев.
— Конечно.
Когда мы кружимся вокруг в танце на улице, клянусь, я ощущаю крылышки Деррика, шуршащие у меня в волосах, намёк его силы в мимолетном зимнем ветерке, и я улыбаюсь.
Киаран прижимается своей щекой к моей, и мы танцуем вместе под звёздами, с мерцающими огнями города вокруг нас.