Риз пробежался взглядом вдоль трех рядов натянутой бечёвки. Он уважал свою работу и хотел улыбнуться, но не позволил себе этого. Те времена не были веселыми. Они подтверждали ту мерзость, произошедшую много лет назад, когда он подвергался ужасающему насилию со стороны отчима, пока его мать, откинувшись на спинку стула и потягивая церковное вино с длинной сигаретой в придачу, наблюдала и просто качала головой, потому что он бил и ее тоже. Риз взбесился еще больше, когда воспоминания о его мертвой матери омрачили его больную голову. Он твердил себе снова и снова, что может сдержаться. Что может позволить этой девушке уйти после того, как получит все, что ему от нее нужно. Но по мере того как длились секунды, а хаос из образов матери не желал покидать его мысли, он понял, что биение пульса под ее запястьем окончательно остановится после того, как он украдет желаемое.

Украдет.

Это то, что он делает.

Является ли это действительно воровством, когда разрушение носит цикличный характер? По собственной ли вине он стал таким мерзким? Было ли это результатом того, что он перенес, или ему суждено было стать человеком, способным на ужасные, немыслимые поступки? Он покачал головой, и его взгляд остановился на связанных запястьях девушки. Гудение кондиционера напомнило ему, что ад, в котором он находился, реален. Он с трудом сглотнул, чувствуя, что находится в ловушке четырнадцатилетней головы, которая была залита кровью десять лет назад. Он был слабым. Риз знал это. Он был не в состоянии двигаться вперед. Но как это могло быть возможным, когда все, что он делал, это творил извращения одно за другим?

Руки девушки перестали дрожать, унылая бледность ее кожи приобретала синеватый оттенок. Риз знал, что на этот раз сделал все правильно; веревка завязана отлично, не то, что несколько месяцев назад, когда девушка смогла освободиться из его пут. Снова захотелось улыбнуться, когда он вспомнил, как гнался за ней по черному асфальту до грязного заброшенного магазина шин на Рурал Рут 530. Он убил ее за неповиновение.

— Ты попадешь за это в ад, — прошептала девушка Ризу, ее голос дрожал, как будто она говорила истину, с которой никто не соглашается.

Риз рассмеялся, а затем заставил себя остановиться, прикоснувшись своими мозолистыми пальцами к ее теплой руке. Ему всегда было любопытно прикосновение женщины — что можно почувствовать, когда тебе отвечают взаимностью, потому что он не получал этого раньше. Он никогда не оказывался в такой ситуации, чтобы держать какую-то девчонку в качестве домашнего животного, хотя эта мысль приходила ему в голову много раз. Риз знал, у него не хватит терпения, чтобы научить их хотеть его. Он просто должен взять то, что ему нужно, освободить их или убить, и найти следующую, которая напомнит ему ее.

Безусловно, этого недостаточно. С каждым разом ему требуется все больше и больше. Ран, боли, которую он причинял, льющейся крови никогда не было достаточно, потому что они были не ее. Он мечтал о встрече с чем-то лучшим, о теплых поцелуях девушки, которая будет желать его. Хотя и не был уверен, что это мечты. Он был убежден, что это больше похоже на проблески в небе, пытаясь убедить себя, что их не существует и ему никогда этого не увидеть.

Он вздохнул от нетерпения, не зная, куда заведет эта ночь. Взглядом он путешествовал по ее тонкой шее, восхищаясь пульсирующим под ее белоснежной кожей доказательством жизни, которую он так отчаянно желал отгородить от мира, и все потому, что свою жизнь он потерял. Ему было интересно, был ли он продуктом безумной жестокости, или, может быть, просто одним из слабаков. Безусловно, были и другие, которым выпало пережить гораздо худшее, чем ему, и они не стали такими, как он.

Он с трудом сглотнул и опустил взгляд вниз, к вздымающейся груди девушки. Ее груди были похожи на маленькие дерзкие холмики, и его рот наполнился слюной. Нормальный мужчина захотел бы быть нежным, скользить рукой по ее обнаженной груди, пока женщина не захныкала бы от удовольствия. Риз не был нормальным. В его фантазиях он рвет влажную от пота рубашку на ее теле, а она кричит и молит его о пощаде и просит, чтобы ее развязали. Этого требовало его паталогическая жажда освобождения.

Сегодня вечером он наслаждался бы этим каждую кровавую секунду. Риз получил бы то, что ему нужно, но печаль, лившаяся с ее губ, не была ложью, она была истиной. Он знал это. Он не был порядочным человеком, да и никогда не хотел быть. Было ли то, что он совершал, просто способом отомстить Богу, существование которого его, будучи мальчиком, заставляли признавать каждое воскресенье? Возможно. Он устал пытаться ответить на этот вопрос, и взамен просто свыкся и принял все это. Все, кроме Рен. Он хотел найти ее, потому что она важна для него. Это не любовь, это нечто иное. Он пытался выяснить это в течение десяти лет, и не смог. Только знал, что его время было на исходе.

— Ох, дорогая, — Риз помолчал, глядя девушке в глаза, — ад — это именно то, чего я хочу.

Ее близко посаженые глаза снова заслезились. Риз полез в задний карман и почувствовал облегчение, когда прикоснулся к жестким краям зубчатого складного ножа. В уме Риз прокручивал все те жуткие вещи, которые хотел сделать с ней, но сильнее всего его смущало, насколько он жаждал нежного прикосновения женщины, которую отпустил. Он всегда знал, что балансировал на грани помешательства, но при этом догадывался: причины его поступков неведомы ему.

— Теперь позволь показать тебе, как ощущается ад, малышка. Позволь продемонстрировать, чтобы, попав на небеса, ты смогла сказать Богу, что я не стал сильнее из-за пережитого. Ты скажешь своему Богу, что я всего лишь человек, у которого душа покрыта шрамами прошлого. Меня, моя дорогая, создал Бог, которому ты молишься. Тот самый, кому ты молишься о даровании еще одного шанса, которого не получишь. Его это не заботит, потому что я — следствие несовершенства вашего Бога.

— Нет, нет! — вскрик, визг ее тоненького голоска в предчувствии чего-то зловещего.

Риз занес свободную руку над головой и ударил ее по лицу. Треск ломающейся челюсти оставил его удовлетворенным, а ранее звучавшие мольбы превратились в приглушенные стоны и клокочущие звуки, когда жизнь начала покидать ее. Он смотрел на ее рот, ее опухшую челюсть, явно смещенную от удара его кулака. Снова ему захотелось улыбнуться, но он сдержался. Неистовство, последовавшее за этим, удивило бы даже его.

Надругаться, унизить, содрать с нее все.

Обоняние Риза обострилось, запах крови щекотал ноздри и делал его член твердым от желания. Отсутствие ненависти делало его безумным. Он посмотрел вниз и восхитился стекающей из уголка ее рта красной струйкой. Желудок с наслаждением заурчал, и на короткий момент Риз представил, какой она будет на вкус, если он откусит от нее, пережует ее кожу, а потом проглотит, чтобы желудочный сок переварил все это. Он прогнал эти мысли так же быстро, как они пришли, и наклонился, чтобы его потрескавшиеся полные губы оказались рядом с кровью, вытекающей из покалеченного рта девушки. Риз жаждал ее чистоты, желал ощутить ее вкус на языке, почувствовать в душе этот огонь, кормивший монстра. Он нуждался в этом. Он должен был получить это. Риз не мог остановиться, даже если бы попытался.

Девушка продолжала пытаться освободиться, но все бессмысленно. Риз был уверен, что приток крови к ее рукам прекратился. Они были синие, а маленькие пальцы вовсе не двигались. Осквернение было предсказуемо; привкус меди удивительным образом возник на языке Риза. Мягкость ее рта усилила его потребность; он жаждал больше крови, больше тела. Риз подумал, что если бы у него было достаточно ее, достаточно великодушия, то, возможно, разум бы вернулся на несколько мгновений.

Но эффект оказался противоположным. Он превратился в голодного зверя, кого-то совсем другого, кем управляют руки дьявола. Одним быстрым движением руки Риз прижал зазубренный край ножа к груди девушки прямо над ее сердцем. Риз был уверен, что его грудь пуста, в ней только ненависть и отвращение к миру, которые сделали его настолько испорченным. Белевшая полоска ткани ее лифчика одним движением была разрезана и отброшена прочь, ее дерзкая грудь открылась взору животного, которое возьмет ее — всю ее — и ничего не оставит.