— Когда вы успели всё это узнать? — удивился Флуг. — Ведь вы же были вместе с нами на бегах!
Жандарм самодовольно улыбнулся:
— Служба! И даже когда сплю, знаю, что происходит в крепости.
Губернатора покоробила хвастливость Заваловича, он нахмурился, но промолчал.
— Положение в городе крайне тяжёлое и, боюсь, в ближайшие дни усугубится: в крепость из японского плена прибывают большие контингенты портартурцев. Немедленная отправка их на запад сопряжена с трудностями, и озлобленные солдаты, войдя в контакт с нижними чинами гарнизона и местным населением, могут поднять бунт…
Казбек наконец оторвался от созерцания прелестей пастушки, очень похожей на горничную Аннушку, и с неудовольствием посмотрел на Заваловича: долго ещё будет мямлить эта жандармская морда? Он подвигал закрытым ртом, скрывая зевок, потом решился:
— Прошу прошения, Василий Егорович… Мне нужно срочно отдать кое-какие распоряжения адъютанту.
Флуг прекрасно знал, что не распоряжения, не отданные адъютанту, волнуют этого горбоносого эпикурейца, а звон фужеров, доносящийся из столовой, и тем не менее любезно кивнул:
— Пожалуйста, Георгий Николаевич.
Завалович поспешил воспользоваться отсутствием коменданта крепости и, опустив ещё ниже углы своих толстых губ, придав лицу как можно более скорбное выражение, продолжил:
— Причины создавшейся обстановки не только в манифесте… Некоторые воинские начальники вместо того, чтобы проводить гибкую политику среди своих подчинённых, как-то умиротворять их, успокаивать, – напротив, своими чересчур суровыми требованиями и приказами ожесточают солдат. Вот, например, генерал Казбек… Я очень уважаю его превосходительство, но вместе с тем считаю своим долгом… Вступив в должность коменданта, он резко снизил плату нижним чинам, работающим на земляных работах и на постройке госпиталя. Вместо 75 копеек за рабочий день, как они получали при коменданте Воронцове, стали получать всего 3 копейки. Ежедневную дачу хлеба солдатам Казбек уменьшил с трех фунтов до двух с половиной, да и тот из затхлой ржаной муки пополам с бобовыми жмыхами. А пшеничную муку его друг командир порта контр-адмирал Греве – мне это хорошо известно – сбывает купцам-иноверцам…
Всё это военный губернатор знал и без жандарма. Он знал, что командир порта Греве, снятый в прошлом году адмиралом Макаровым с той же должности в Порт-Артуре, спекулировал казённой мукой, водились за ним и другие грешки, но Греве был давним другом Флуга и ежевечерним партнером в винт, и поэтому губернатор смотрел сквозь пальцы на тёмные дела адмирала, называя их чудачеством. То же можно было сказать и о Казбеке, и о других генералах…
— Мне кажется, вы несколько отвлеклись, господин подполковник, — холодно сказал Флуг. — И потом, что это за привычка валить с больной головы на здоровую? По-вашему получается, что не смутьяны и бунтовщики виновны в создавшейся обстановке, а командование!
— Боже упаси! — испуганно воскликнул Завалович. — Вы не поняли меня, ваше превосходительство! Я просто хотел… Считал своим долгом…
— Ваш долг – выявлять смутьянов и пресекать беспорядки! Что вы намерены предпринять в ближайшие дни?
— Я полагаю, что нужно срочно выслать из Владивостока особо неблагонадёжных нижних чинов и рабочих.
— Это всё, что вы можете предложить? — сердито спросил губернатор. — Вы, очевидно, забыли июльский скандал?
Нынешним летом, когда до Владивостока долетела весть о восстании на броненосце черноморского флота «Князь Потёмкин Таврический», командование крепости, опасаясь подобного у себя, решило выдворить из города революционно настроенных матросов и портовых рабочих. Эта идея принадлежала Казбеку.
Из донесения главнокомандующего, генерала от инфантерии Н. П. Линевича морскому министру вице-адмиралу А. А. Бирилёву:
«Владивостокский комендант… испрашивает разрешения выслать неблагонадёжных матросов и портовых рабочих, куда будет повелело. Сообщая Вам изложенное для доклада е. в. государю императору, уведомляю, что я приказал всех неблагонадёжных портовых мастеровых отправить… во внутренние губернии России. Всех же неблагонадёжных матросов отправить в Кронштадт для предания виновных суду…»
Из предписания А. А. Бирилёва Н. П. Линевичу.
«…Выселение рабочих меня непосредственно не касается, хотя от этого пострадает порт, относительно же матросов позволю себе высказать, что казалось бы совершенно неудобным высылать неблагонадёжные элементы в местность, находящуюся в 10 верстах от резиденции государя императора. Во Владивостоке есть военно-морской суд… и там же, не высылая виновных за 10 тыс. верст, может быть произведена расправа».
Такой ответ неприятно смутил ретивых генералов.
Завалович помнил об этом инциденте и был рад, что не имел к нему отношения, хотя в глубине души был солидарен с Казбеком и главнокомандующим.
— Подобными высылками вы расписываетесь в собственном бессилии, — продолжал между тем губернатор. — Да и кого высылать, помилуй бог! В крепости 60 тысяч войск, не считая лиц штатских. Всех прикажете высылать или через одного? И куда?
— Ваше превосходительство! Я понимаю ваше недовольство и, поверьте, не жалею сил для поддержания порядка в крепости, и всё же… Мои агенты доносят, да я и сам чувствую, что во Владивостоке назревает взрыв, предотвратить его вряд ли удастся, а ослабить можно и должно. Для этого необходимо, во-первых, отправить в плавание корабли, команды которых разложились окончательно, и прежде всего крейсер «Громобой», матросня которого, как вы помните, взбунтовалась в прошлом году… Следует также убрать из города некоторые воинские части, а сюда вызвать казаков-нерчинцев… Поверьте, ваше превосходительство, предлагаемые меры крайне необходимы; если они не будут своевременно приняты, может разразиться катастрофа!..
— Командование рассмотрит ваше предложение, — помолчав, сказал Флуг. — Возможно, эти меры будут приняты. Однако это не снимает с вас ответственности за беспорядки в крепости. Вынужден заметить, что возглавляемое вами жандармское отделение действует весьма нерасторопно и, простите, неумело. События последних дней тому подтвержденье. Вы плетётесь в хвосте событий, а не упреждаете их! Вы ничего не знаете о месте собраний, их целях и результатах! За что получают жалованье ваши агенты? А вы ещё просите увеличить расходы на их содержание… — он сердито помолчал и добавил: — Завтра вам и полицеймейстеру Чернову будет отправлено моё предписание, согласно которому ваши службы будут обязаны ежедневно – ежедневно! – доносить о митингах и собраниях, которые хотя и разрешены манифестом, но должны проходить исключительно под нашим контролем.
Губернатор тяжело оторвал своё грузное тело от кресла. Встал и Завалович.
— Вы говорите, что даже во время сна находитесь в курсе дел, происходящих в крепости. Это, конечно, похвально, и всё же, милостивый государь, в наши тяжёлые времена спать нужно поменьше… Не смею больше задерживать.
Чувствуя лёгкое раздражение после разговора с жандармом, губернатор направился в столовую, где госпожа Флуг занимала гостей светской болтовней и французским коньяком. Казбек отдавал предпочтение последнему, и его узкое горбоносое лицо с длинными азиатскими глазами уже основательно побагровело. Командир 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал Лашкевич и начальник штаба крепости, на днях произведённый в полковники, Май-Маевский обсуждали подробности минувших скачек: «Кто бы мог подумать, что этот вислозадый вороной сможет обойти фаворита, знаменитого Сигнала…» Друг дома и верный рыцарь хозяйки моложавый генерал Селиванов с сочувствием – истинным или поддельным – слушал истории многочисленных недомоганий госпожи Флуг: «А змеиным ядом не пробовали? Весьма, знаете ли…»
Флуг вошёл с видом уставшего от тяжкого бремени государственного деятеля, которому не на кого опереться в это смутное время. Разговоры в комнате смолкли, все с выжиданием смотрели на губернатора.
— Друг мой! Распорядись, пожалуйста, насчёт чая.