Ждан и Андрей сражались бок о бок. Богатырь, возвышаясь над толпой, ловко орудовал дубиной, но масса людей затрудняла движения, и удары не всегда достигали цели. Истинный отлавливал врагов руками, и они рассыпались, таяли, попав в клещи опасных дланей.

Казаки с радостным свистом косили стражу, заражая удалью ополченцев. Лишь самые нерасторопные оказывались в руках призраков — они наваливались на них скопом, людские фигуры исчезали под ногами, и, что происходило с ними дальше, не знал никто…

Засеребрились палачи. Сразу же, то тут, то там, зазвучали крики боли и отчаяния. Ополченцы стали таять, исчезать в мутных, белесых облаках. Строй заколебался, вздрогнул и… разорвался. Андрей бросился на бывших коллег, одновременно увещевая добровольцев:

В доказательство сказанного, Ждан опустил огромную палицу на серебристый череп, проявившийся рядом с ним. Издав неприятный свист, враг исчез.

— Дать им алабыш! — вопил Ждан, оторвавшись от Андрея.

Разорванный строй ополченцев, воодушевленный примером вождей, сомкнулся. Дубины продолжили бить, и стражники с палачами хлопали в обоих направлениях, изредка прихватывая с собой бунтовщиков. Армия мятежников заметно подтаяла, но количество стражников уменьшалось быстрее. Победа близка! С каждым разом все меньше и меньше врагов возвращалось назад, и крепкие, казацкие руки легко отправляли их обратно.

Волна неумело размахивал дубьем, часто промахиваясь и угрожая соседям, но Михаил прикрывал ценного союзника, да и казаки защищали высокого парня от нападок палачей и стражи.

— Белый, — спросил Алексей через грохот сражения, — Почему палачи больше не бояться всплеска энергии, когда «перемещают» столько людей? Ведь «Олимп» должен это чувствовать и понимать, что здесь не все в порядке?

— Вот бы знать, — ответил Михаил, отпрыгивая от рук очередного палача, — Закончим здесь, спросим у Андрея. Смотри, стражи становится все меньше — они отходят!

Сумрак вечера, воцарившийся в начале казни, сменился темнотой ночи. Небо исчезло под толстым одеялом туч. Во тьме растаяли последние стражники, тускло вспыхивая при переходе. Звуки почти полностью замерли, когда до бунтовщиков донесся тихий топот приближающегося строя. Звук шел от мощеного тракта, связывающего разные площади друг с другом; от каменной дороги, ведущей в глубины Медного Мира.

— Смотрите! — раздались крики над темной площадью, — Кто это? Кто?!

Неизвестность приближалась бесконечной колонной. Стал слышен далекий, но с каждым шагом возрастающий лязг металла. В темноте вспыхнули золотом богатые доспехи, отражая множество горящих факелов. Строй ровен, шаг грозен. Неизвестная армия стремительно приближалась к Площади, и чем ближе подступала рать, чем громче звучал шум марша, тем лучше можно было рассмотреть золотистых рыцарей, и… тем больше смущал низкий рост бойцов.

Ополченцы открыли рты от удивления, глаза отказывались верить увиденному — вперед уверенно шагали маленькие, совсем крошечные воины, ростом меньше метра. Лица почти скрыты под золоченными шлемами, но открытые участки, казалось, светились неземной благостью.

— Что за ерунда? — не выдержал Волна, поворачиваясь к Михаилу, — Кто это еще? Гномы? Эльфы? Что за…

— Нет, — упавшим голосов сообщил Белый, — Дети…

— КТО?!! — вскрикнул Алексей, пугая стоящих рядом.

— Дети, — повторил Михаил, — Чистые души.

— И что они?..

Договорить не успел! Маленькие воины ринулись на ополченцев. Золотая волна накатила на Площадь, захлестывая испуганных людей. Крошечные мечи, прикоснувшись к людям, немедленно превращали их в пыль. Нет разящих ударов, нет кровавых всполохов. Ни криков, ни шума. Совершенное, безгласное уничтожение! Ополченцы отступали, но запутавшись в толпе, падали и растворялись в золотом блеске.

Маленькие воины не выражали эмоций. Ручки спокойно и размеренно использовали оружие. Ножки аккуратно, шаг за шагом, наступали на взрослых. Ополченцы не оказывали сопротивления — нет сил ударить ребенка — безмолвно таяли в пространстве, позволяя одолеть себя.

— БЕСПРОТО́РИЦА! — громогласно объявил Ждан, отступая к дому Волны.

— Беспрото́рица! — полетело от человека к человеку.

— Беспро… ЧТО? — переспросил Алексей у Михаила.

— Понятия не имею, но думаю — надо отходить.

Продрогший Антип сидел на скользком валуне. Холодный ливень хлестал по дрожащему голому телу, и ветер завывал разъяренным волком. Голова кружилась, болела, а сухой, болезненный кашель раздирал воспаленное горло. Танцоры посчитали его мертвым, а стража поверила, иначе стали бы искать — именно эта мысль успокаивала последние два часа.

Вспомнилось, как выплыл из ледяной воды, как догадался избавиться от одежды, закинув шмотки в пруд. Как пытался спасти размокшие, изорванные листы «Катехезиса» — не удалось, пришлось зарыть, расковыривая прибрежную глину руками. Припоминалось, как преодолевая ветер, совершенно нагой, уползал подальше от страшной деревни.

Совесть вопила о Рустаме! Скорее всего, друга убили, замучили, но ведь точно не известно. Пришлось возвращаться. Грязь панцирем прилипла к голому телу, руки по локоть увязли в земле; червем полз Антип к селу, скрытый ледяной ночью.

Пожары в селе прекратились. В мгновение обуглились избушки и быстро погасли. Несколько мазанок сохранили первоначальный вид, даже не закоптившись от близкого пламени. По улицам бродили ошалелые люди: на лицах мрак, в глазах бездушие. Где они? Кто они? Зачем? Пелена сброшена, и ненужные теперь танцоры бесцельно плутали меж пепелищ. Ничего не видя. Ни о чем не думая. Молчаливые, апатичные. Заложенная программа ушла из сознания, и осталась лишь пустота.

К ним обращаешься — не слышат, продолжая бессмысленное движение. Толкнешь — падают и тихо лежат в грязи придорожных луж. Раздеваешь — ждут, спокойные как бараны, чтобы двинуться далее. Голыми. Замерзшими. Непонимающими.

Антип оделся. Никто не обращал на него внимания, не узнавал, не искал. Танцоры знали его в той, загипнотизированной жизни, а теперь он им безразличен. Как и все вокруг.

Скрываясь за несчастными, пробился к окну первого из сохранившихся домов. За окном темно. Тишина. Побрел дальше. Вторая, третья, четвертая хата — никого. Лишь за окном пятой брезжил свет.

Рустам, с посеревшим лицом, сидел на табурете. Черные нити сосудов болезненно выступили на коже. Глаза закрыты, тело не шевелится. Лишь рот изредка кривится в стоне, выдавая остатки жизни.

Над ним нависли два палача: чудовищные руки протянуты к голове, высасывая потаенные мысли. Рядом пара танцоров — безвольные фигуры, вцепившиеся в плечи Рустама. Через них палачи и добираются до «невидимого» друга. Несколько стражников бесцельно шныряют по комнате.

Пару раз экзекуторы отходили, злобно сплевывая на пол. «Ничего не узнали», — понял Антип, — «Наша глупость нам еще и помогает…». Сложно рассказать то, чего не знаешь! Херсон? Киев? Все это давно известно палачам. Анти-поэт отполз назад, выбрался из деревни и снова уселся на скользкий валун. Мозг отказывался работать, желая отключиться, забыться. Руки судорожно терли виски, пытаясь заставить серое вещество трудиться, но голова плохо «заводилась».