Их физическая близость была только физической, ― Тенди отсутствовала. Мысленно она все еще оставалась в том проклятом дне, в котором погибла ее подруга. Тринадцатое сентября отобрало не одну жизнь, а две с половиной, ведь наблюдая, как Тенди призраком перемещается по дому, глядя пустыми глазами только перед собой, Люк тоже чувствовал себя наполовину мертвым.

Он наклонился, оперевшись ладонью на смятое покрывало, и коснулся губами спины Тенди. Она не двинулась и даже не вздрогнула как раньше. Раньше она бы обернулась, с притворной строгостью осведомилась, что он делает, а затем нырнула к нему под одеяло, пожаловавшись плаксивым голосом: «Как же на улице холодно! Не хочу выходить! Не хочу в университет!». Три месяца назад Люк прижал бы ее к себе тесно-тесно и, перебивая собственное бешеное сердцебиение, предложил: «А давай останемся в кровати? Сделаем вид, что уехали?».

Сейчас не было улыбок, шуток, жалоб. Тенди даже не плакала ― в последний раз это случилось после похорон, а с тех пор девушка не проронила ни слезинки, и теперь ее серые глаза напоминали два высохших водоема.

Люк отстранился, чувствуя в своей груди пустоту.

Как же он любил ее, как боялся потерять! Он буквально дрожал от страха, когда Тенди подолгу находилась в ванной комнате, задавался страшными вопросами: «А вдруг она что-то с собой сделает?». Перед глазами Люка вспыхивали агрессивно-алыми искрами пугающие картинки, изображающие Тенди в ванной в собственной крови, или с феном, опрокинутым в воду, или просто лежащей на полу с горлом, набитым таблетками. Но она всегда выходила, свежая, с вымытой головой и в чистом белье, и ложилась спать. Тенди не произносила ни слова, но Люку казалось, что мысленно она кричит, вопит от боли в душе, вскрывает себе вены на руках. А снаружи она ледышка.

Больше всего на свете Люк хотел, чтобы Тенди закричала. На себя, на него, на прохожих, столпившихся в очереди в торговом центре, во время просмотра фильма ― когда угодно. Он бы обнял ее, поцеловал в висок, пообещал, что все будет хорошо. Если бы он мог что-то сделать, чтобы Тенди вновь вернулась к жизни, Люк сделал бы это, не задумываясь. Даже обменял бы свою жизнь на ее.

Тринадцатого декабря, когда двор дома, в котором они с Тенди снимали жилье, вдруг накрыл плотный белоснежный ковер, сверкающий на солнце искорками разбитого стекла, Люк увидел, что Тенди смотрит в окно и в сотый, в тысячный раз за последние месяцы задался вопросом, о чем она думает. Будто прочитав его мысли, Тенди обернулась, тихо сказав:

― Я ухожу.

― Куда? ― спросил он как дурак, хотя сердце, сбившееся с ритма, уже знало ответ.

Тенди собрала вещи, накинула на худые плечи без грамма мышц поношенное пальто и вышла за дверь.

Люк пытался остановить ее, клялся, что все будет хорошо, обещал, что поможет ей со всем справиться, но Тенди захлопнула дверь перед его носом, холодно бросив:

― Ты ничего не можешь сделать, Люк. Мы должны с этим смириться. Прощай.

Тенди спустилась по лестнице, но все еще не плакала, ― в ее сердце была пустота, которую она ничем не могла заполнить. Люк был прав, время, проведенное в ванной комнате их тесной квартирки, было потрачено на принятие решения убить себя. Убить себя как Агги.

Тенди даже не старалась жить, но ее решение не должно повлиять на Люка. Поэтому однажды, когда она проснулась и почувствовала, что ее спина прижала к его горячей груди, Тенди поняла, что должна уйти и позволить ему не просто выживать, а жить. Вдвоем у них не получится, ― Тенди выгрызет из его жизни все хорошее, что было.

Месяц спустя она перестала различать явь и вымысел. Иногда девушка обнаруживала себя в самых неожиданных местах, и не помнила, как туда попала. Она бродила призраком по городу, пугая прохожих немытой головой и дурным запахом, исходящим от одежды. Когда она приземлялась на скамейке в парке напротив того самого злосчастного кафе, где погибла ее подруга, ей кидали монетки.

Так Тенди и существовала: утром просыпалась в той одежде, в которой ложилась спать, и направлялась в парк. В конце дня, когда кафе закрывалось, собирала мелочь, оставленную прохожими, и покупала хлеб и воду.

Однажды ночью, когда она брела домой, едва передвигая ногами от голода и усталости, случилось кое-что страшное.

Тенди подумала, что вновь выпала из реальности, когда ее мир взорвался яркими красками и звуками: визг шин, свет фар проезжающей машины, чья-то крепкая рука, плотно накрывшая ее рот. В следующую секунду Тенди почувствовала, как другая рука похитителя обхватила ее талию под грудью и оторвала ноги от земли.

Тенди закричала и попыталась бороться, но она была слишком слаба, чтобы одержать победу. Похититель безжалостно зашвырнул ее в фургон, а затем захлопнул дверь, отрезая свою визжащую жертву от реального мира. Автомобиль тронулся, и девушка отлетела в сторону, стукнувшись головой обо что-то тяжелое. После этого мир померк во тьме.

Когда Тенди очнулась, она тут же мысленно ощупала свое тело на предмет ранений и травм. Кажется, все в порядке, она жива и невредима, и, судя по подушке под головой, пахнущей лавандой, лежит на чьей-то кровати. Явно не на своей, ведь ее собственная кровать (да и вся квартира) провоняли бог знает чем.

― Здесь есть кто-нибудь? ― тихо позвала Тенди, открывая глаза и осматривая комнату, в которой очутилась. ― Господи боже…

Это была не комната. Тенди оказалась в большом темном подвале и лежала не на кровати с мягкими перинами, а на старом продавленном матрасе. Под потолком с пчелиным гудением горели лампы, ненамного освещая помещение.

Благодаря свету Тенди рассмотрела стройные ряды пустых полок от пола до потолка и высокую деревянную лестницу, ведущую наверх.

Девушка вскочила на ноги и пошатнулась, схватившись за голову. Волосы на ощупь оказались мягкими, чистыми, и это они пахли лавандой, а не подушка, как сначала показалось.

Тенди со страхом осмотрела себя, и поняла, что похититель не только вымыл ей волосы, но даже переодел в свежую одежду: джинсы и футболку.

― О боже… ― она задрожала, подбегая к лестнице.

Он видел меня голой, он искупал меня.

Шлепая босыми ногами по деревянным ступеням, Тенди взбежала наверх и подергала ручку двери, но та не поддалась. Она заорала, позвала на помощь, постучала по дереву кулаком.

Что меня ждет?

Девушка еще никогда не ощущала себя такой живой, как в этот момент, когда представила, что именно похититель будет с ней делать. Он вымыл ее явно не для того, чтобы просто убить.

Боже, боже, боже.

В глазах вскипели слезы.

Впервые за долгое время Тенди заплакала, и для ее израненной души это было облегчением. Она так долго сдерживала себя, что сейчас заревела навзрыд, испугавшись, что это ― конец ее недолгой жизни.

Она так долго планировала свой уход, размышляла над тем, будет ли ей больно и страшно, уже решилась, перестала бороться… но когда очутилась лицом к лицу со смертью, вдруг стало страшно.

Я не хочу умирать! ― кричала она мысленно, подбегая к полкам и обыскивая их. ― Я не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу!

Хуже всего было то, что она не попрощалась с Люком. Не оставила ему ни записки, ни смс, ― ничего. Как она могла быть настолько глупой, что вышвырнула из своей жизни единственное, что делало ее живой?

Тенди покрутилась вокруг своей оси, и, наткнувшись взглядом на ненавистный матрас, с криком отпихнула его ногой. Она стала пинать его, пинать и пинать, представляя, как похититель раздел ее, вымыл в чистой белоснежной ванне, затем одел, будто какую-то куклу, и притащил сюда.

Вдруг матрас сдвинулся, и Тенди опешила, застыв на месте и затаив дыхание. Под матрасом был ключ.

Не может быть, ― подумала она, ― это явно ловушка. Этот ключ означает только то, что там, наверху, меня ждет что-то похуже темноты и грязного матраса.

Но Тенди схватила ключ и побежала к лестнице. Плевать! Несмотря на слабость, девушка не сомневалась, что сможет выцарапать похитителю наглые глаза, которыми он изучал ее костлявое тело, завернутое в белую кожу в шрамах.