Горящие искренним восхищением глаза господина Фельдмана окончательно меня в этом убеждали.

– Куда бы вы хотели поехать? – спросили у меня. – В центре есть столько замечательных мест.

Я уже было открыла рот, чтобы выдать списком все, где бы хотела побывать, но тут во мне взыграла то ли совесть, то ли проснулся профессионализм. Ну, либо третий вариант: меня где-то успел укусить трудоголик-вампир Малкин, и теперь я превратилась в не менее трудоголичного вампиреныша поменьше. Потому что резко вспомнила, что отпустили меня не ресницами хлопать, а все же работать и попытаться выбить Максу контракт.

И пусть одно другому, вроде как, не мешало, но в одном начальник был прав. Контракт для Старовойтова хотелось выбить умом, а не другими собственными достоинствами.

– А давайте просто на набережную? Пройдемся, подышим морем.

Давид искренне рассмеялся, приятно так, без издевки:

– В этом городе везде пахнет морем, но желание дамы – закон.

В итоге шикарная машина проехала от силы метров триста до следующей парковки, впритык с набережной. Несмотря на поздний час, народа здесь было еще больше, чем днем. Много молодежи, не меньше и пожилых людей. Гуляющие парочки, фотографирующиеся туристы, спортсмены на вечерней пробежке… И все это под шум набегающих волн.

– Здесь всегда так людно? – спросила я, остановившись лицом к морю и вдыхая аромат соли полной грудью.

– Как правило, да. Иногда даже больше. Тель-Авив иногда называют местным Майами. Здесь много молодежи, ночных клубов, бушующей жизни. Это хорошо для экономики, но не всегда нравится верующему населению.

В голосе Фельдмана послышалось легкое неодобрение, а я запоздало вспомнила слова Малкина, что Давид, хоть и не ортодоксальный, но соблюдает большинство традиций.

– Вам тоже не нравится? – уточнила я, решив убедиться.

– Да, – без уловок согласился он. – Страдают многие устои морали. Я считаю, что это разлагает общество и институт семьи в частности. Уверен, вы, Ульяна, как никто можете это понять.

Мои брови невольно взлетели вверх. Стало интересно, с чего вдруг Давид так решил?

– Да-а, – как-то не слишком уверенно протянула я и двинулась к морю.

Там у кромки воды люди уже не бродили, и, сняв босоножки, я без зазрения совести влезла ступнями в воду, пока Давид посвящал меня в особые аспекты жизни местного населения. Похоже, своим ненавязчивым интересом я зацепила его больную тему и теперь выслушивала о том, как должна жить правильная семья.

Чтить шаббат, уходя от мирских дел один раз в неделю и посвящая этот день и часть ночи только друг другу. Есть правильную пищу, избегать сплетен… Прекрасная на самом деле традиция, на словах звучало очень здорово, вот только почти невыполнимо в современном обществе и темпе жизни.

Давид рассказывал о том, как в пятницу вечером он приезжает к матери и отцу, где собираются еще и семьи его брата и сестры, и все они проводят ужин, отложив прочь все дела, а также мобильники, компьютеры и прочие гаджеты.

– А если что-то экстренное произойдет? – спрашивала я.

– Ничего страшного. В шаббат не может быть ничего экстренного, такого, что не могло бы подождать.

Странно было слышать такое от делового и богатого человека. В моем представлении такие, как он, должны двадцать четыре часа и семь дней в неделю находиться по уши в работе. Как Малкин, например. Но нет, выходило, что Давид прекрасно умеет отвлекаться и отдыхать.

– Но современная молодежь не чтит обычаи. Моя мать очень переживает, что я до сих пор один и не смог найти подходящую скромную и целомудренную девушку, – на меня бросили такой красноречивый взгляд, что вдруг резко захотелось, чтобы меня смыло накатывающей волной в океан.

Потому что упс!

Кажется, я поняла, на что запал во мне Давид, и это меня одновременно расстроило и взбодрило.

Моя блеклость, серость и внешняя скромность. Это у себя в голове в белом платье я выглядела богиней, а в глазах южного мужчины – бледной девушкой в одежде, которая делает ее еще бледнее. Меня приняли за целомудренную девственницу! Будто оно на лбу у меня написано, что, впрочем, не правда.

Теперь вдвойне стали обидны комплименты Давида, о том, что я звезда, и тем более непонятно, почему на меня так смотрел Малкин. Наверное, потому шеф и заставлял меня красить губы яркой помадой, чтобы я окончательно не травмировала его чувство прекрасного.

Мое отличное настроение упало ниже уровня моря, зато желание работать и что-то доказать выросло до вершин Эвереста.

– Максим Старовойтов согласился бы с каждым вашим словом, – брякнула я. – Не так давно он рассказывал, какие нынче пошли развратные девушки. Это его удручает.

– Разве? – удивился Фельдман и тут же улыбнулся, обнажая белоснежные зубы. – А как же серебряное блюдо с презервативами в номере?

Мои глаза округлились. Вот как? Значит, Давид уже успел навести справки про нашего Звездуна и, кажется, репутация Макса опередила его самого на много миль и сыграла дурную шутку. Фельдман уже давно сделал свои выводы по поводу Старовойтова.

– А как иначе? – всплеснула руками я. – Это все часть сценического образа, точнее, даже не сценического, а жизненного. Максу приходится соответствовать даже в таких мелочах. Он восходящий секс-символ с соответствующим амплуа, никуда не деться. Вот ему и приходится прятать свою истинную натуру под слоем наносного пафоса и гламура.

Говорила я все это быстро, на ходу придумывая детали, а заодно запоминая их, чтобы завтра пересказать Максу. Если так сильно хочет контракт, пусть соответствует ожиданиям.

Давид внимательно на меня посмотрел, прищурился, явно пытаясь вычислить, вру я или нет, а после быстро и резко стал засыпать вопросами:

– Его любимая книга?

– “Мастер и Маргарита”, – ляпнула первое, что взбрело в голову.

– Фильм?

– “В джазе только девушки”.

– Классическое произведение?

– Понятия не имею, спросите у него.

– Хм… – задумался Давид. – Пожалуй, если бы ты ответила, точно решил бы, что пытаешься меня обмануть.

Пришлось развести руками, в каждой из который держала по босоножке. Пытаться обмануть еврея – гиблое дело. Раскусят. Просто запоздало поняла, что действительно говорила Давиду правду.

Томик Булгакова я видела в квартире Макса на прикроватной тумбочке, а фильм он обсуждал с кем-то на съемках нижнего белья. Я мельком подслушала.

Может, и про чуткую натуру я не ошиблась, и внутри Старовойтова живет трепетная лань?

– Хорошо, я присмотрюсь к нему еще раз, – пообещал Давид, – А пока давай, если не хочешь ехать в город, посидим хотя бы в кафе у моря.

Я скромно согласилась. В конце концов, покупка мороженого и легкого десерта меня ни к чему не обязывала.

Зато Давид наконец сменил свою предыдущую тему на более интересную мне. Остаток вечера он рассказывал о странах, в которых побывал по работе, и путешествиях. Я сама не заметила, как пролетело время, втянулась в беседу, задавала вопросы, раскрыв рот слушала о Большом каньоне в США и всей душой хотела сама его когда-нибудь увидеть.

В реальность вернул мельком брошенный взгляд на часы. Пять минут первого…

Малкин меня убьет, а перед этим превратит в тыкву за опоздание.

Удивительно, но Давид, услышав о моем желании вернуться в отель, даже обрадовался. Закивал поощрительно, сказал, что и без того отнял достаточно много моего времени, дождался комплимента в стиле: “С тобой так интересно, что я обо всем забыла” и вернул Золушку в вотчину к злой мачехе.

Он не пытался меня поцеловать или, тем более, напроситься в номер. И мне снова взгрустнулось от понимания: Давиду нужна нежная домашняя фиалка, и именно ее он видит во мне.

Пока лифт поднимался к моему этажу, я размышляла над тем, что испытываю после прогулки. Ведь было все: Южная страна, звездное небо, шелест моря, прекрасный мужчина и мимолетные касания со взглядами, полными заинтересованности… Но сердце молчало. Оно стучало размеренно и спокойно, не подавая признаков хотя бы малейшего волнения.