На все сто процентов я был убежден, что они хотели установить моего человека, определить источник утечки информации. Поскольку о нашей встрече я никому не говорил, они могли узнать о ней, только подслушав наш телефонный разговор. Я попросил знакомого подвести меня к дому, где жил агент, и оставил в его почтовом ящике почтовую открытку без текста. Это был сигнал об экстренной встрече в заранее обусловленном месте. Вскоре он пришел туда, и я попросил его не слишком откровенничать по телефону. Мы договорились об условных паролях, обозначающих время и место встречи. Только так еще можно было получать хоть какую-то информацию.

Дело о спекуляции мебелью поручили старшему следователю УВД. Это была запуганная женщина, которая вскоре призналась мне, что на нее давят со всех сторон, и она не знает, что делать. Я настаивал на том, чтобы она объективно вела следствие, однако настойчивости ей явно не хватало. Буквально через неделю я узнал, что она сдалась: дело было прекращено, а фигурант пошел на повышение — бывший финансист стал заместителем директора по экономическим вопросам. Свидетелей запугали. Я встретился с одной из свидетельниц, дававших правдивые показания, и она показала мне записку, которую передала ей подруга, предупредившая о грозящей опасности. Мне врезались в память слова: «Ни с кем не делись и не советуйся. Не забывай, что ты просто висишь на волоске». Женщина со слезами на глазах спрашивала меня, что ей теперь делать. Что я мог ответить?

Конечно, я понимал, что в покое они меня все равно не оставят. Слишком многое мне стало известно в ходе предварительных проверок. Я установил, что не только бывший финансист, но и другие руководители КамАЗа, пользуясь своим служебным положением, занимались спекуляцией. Скупая мебель в Прибалтике, через автоцентры КамАЗа, расположенные в Риге, Таллинне и других городах, они привозили ее в Брежнев и перепродавали по сумасшедшим ценам. Естественно, никакой оплаты за транспортные услуги не производилось. Причем в последние годы делали это нелегально, поскольку в Прибалтике были приняты законы, запрещающие вывоз мебели за пределы республики. Спекулировали не только мебелью. Через автоцентр Владивостока привозили японские магнитофоны и тоже пускали их в продажу.

Иногда им удавалось замести следы: из Риги пришло сообщение о пожаре в бухгалтерии автоцентра. По предварительным данным, там была обнаружена недостача на несколько миллионов рублей. Я знал, что они могут уничтожить не только документы, но и человека. Та информация, которой я располагал, продолжала волновать их воображение. Я представлял для них реальную опасность.

Однажды вечером я патрулировал по городу в паре со старлеем Семеновым. Этот сотрудник славился у нас тем, что всегда вовремя предлагал и заваривал чай старшим по званию, и я его недолюбливал. Около девяти часов мы зашли в дежурную часть.

— Вовремя вы появились, — сказал дежурный милиционер. — Вот вам свежий адресок.

Он протянул листок бумаги с адресом.

— А в чем там дело? — спросил я.

— Да какой-то семейный скандал. Звонила женщина, сказала, что муж напился и угрожает ей расправой. Уж полчаса прошло, наверно.

— И вы нас ждали? Что, некому было съездить? — я кивнул на скучающих постовых милиционеров и дружинников.

— Мне передали, чтобы выехали именно Разин с Семеновым. Я исполняю.

Я не стал уточнять, кто дал ему это указание, хотя такая забота, чтобы мы не остались без дела, и показалась мне несколько странной. На дежурной машине мы выехали по адресу скандала.

У самого дома Семенов, нарочито зевая, проговорил:

— Что-то я утомился сегодня, ты поди разберись там, а я подожду в машине.

Я не возражал: за годы работы в милиции мне приходилось приводить в чувство не один десяток скандалистов, не говоря уже о задержании преступников. Правда, на этот раз я был без оружия.

Дверь в квартиру оказалась чуть приоткрытой, никаких криков не доносилось. Позвонив, я вошел внутрь.

За столом сидели двое довольно крепких мужчин и распивали водку. Куда же исчезла женщина, которая звонила? Не решилась возвращаться?

— Милицию вызывали? — спросил я, поздоровавшись.

— Глупости говоришь, начальник. Ну зачем нам милиция? Нам с корешом и на двоих водки маловато. А ты, никак, замерз? Хочешь выпить на халяву?

— Я попросил бы вас не «тыкать».

— А я попросил бы вас выйти вон. Пока по-хорошему.

У меня не было никаких оснований задерживать их, не было и желания продолжать разговор, и я повернулся, чтобы уйти.

В этот момент они напали на меня сзади и повалили на пол. Один из нападавших схватил меня за горло и стал душить, другой изо всех сил прижимал меня к полу, пытаясь заломить руки. Я сопротивлялся, но никак не мог скинуть их с себя. Воздуха не хватало, я слабел, и откуда-то пришла мысль, что это конец.

Мне и раньше приходилось не раз оказываться в критических ситуациях, и я знаю, что за страхом перед смертью всегда приходит апатия, когда смерть кажется желанным избавлением от страданий и боли. Эту грань надо суметь преодолеть, потому что человек умирает тогда, когда перестает сопротивляться.

Я уже терял сознание, перед мысленным взором в каком-то тумане мелькали лица родных и близких, я прощался со всеми и был спокоен. Вдруг я увидел свою младшую дочь, которая стояла ухватившись руками за край манежа, она молча смотрела на меня, чуть приоткрыв свой ротик. Мне даже показалось, что она произнесла слово — папа, хотя она еще и не умела говорить. Мысль о том, что я больше никогда не увижу ее, была нестерпимой. Я не знаю, что произошло со мной. Рванувшись из последних сил, я сбросил с себя противников, они покатились к входной двери. Мне удалось встать и я ударил одного из нападавших, но я никак не мог восстановить дыхание, и удар получился слабым. Они оба уже были на ногах, и мне пришлось отступать на кухню. Мне удалось запереть дверь, но часть ее была стеклянной, и они вломились ко мне, выдавив стекло.

У одного из нападавших в руках оказалась доска, он занес ее у меня над головой и опустил вниз. Я успел увернуться, и удар пришелся вскользь по плечу. На долю секунды я отвел взгляд к окну, мелькнула мысль выпрыгнуть вниз, но с пятого этажа прыжок, скорее всего, оказался бы смертельным. Дыхание стало восстанавливаться, и я решил пробиваться к выходу. Главное не дать сбить себя с ног и постараться свалить противников. В прыжке я ударил ногой в пах того, кто уже поднимал доску для второго удара, и он со стоном согнулся пополам. Мне повезло, что его приятель несколько растерялся, очевидно, не ожидая от меня такой прыти, и мне удалось повалить его на пол. Перепрыгнув через лежащего, я выскочил в коридор и быстро спустился вниз.

Семенова не было. Я добрался до дежурного и, заявив о нападении, потребовал вызвать следователя прокуратуры. Вместе с ним мы поехали в эту злополучную квартиру, где он сделал осмотр места происшествия. Ни одного из злодеев там, разумеется, уже не оказалось. Вернувшись в дежурную часть, я написал рапорт и отправил его в прокуратуру. Прошло несколько дней, однако никаких мер к розыску преступников принято не было, а материал, собранный следователем, исчез навсегда.

Я пытался сам найти концы, разыскал Семенова и спросил его, куда он пропал в тот вечер.

— Никуда я не пропадал, ждал тебя у подъезда, — нагло ответил он. — А ты все докапываешься до правды?

— А ты рекомендуешь этого не делать?

— Рекомендую. А если будешь и дальше ворошить это дело, я дам показания, что ты сам начал драку. Да, ты сам виноват, они защищались.

— Подонок.

Я понял, что Семенов заранее знал, что произойдет в тот вечер, по сути, отдал меня в руки преступников, но доказать это было невозможно. Ложь, которую он мог распространить, выглядела правдоподобно, ему бы поверили, заниматься этим нападением самостоятельно значило попусту потратить время и нервы. Я отступил, успокаивая себя мыслью, что, в конце концов, им не удалось убить меня.

А то, что кто-то пытался уничтожить меня, было совершенно ясно. И очень скоро они повторили свою попытку.