— У вас, кажется, нет квартиры? Надеюсь, трехкомнатная вас устроит?

Я молчал.

— И вообще, какие еще у вас есть проблемы? Мы можем решить любую.

— У меня много проблем, но я привык сам с ними справляться.

— Вы очень самоуверенны.

— Возможно. Я постараюсь сам решить свои проблемы, но сейчас меня занимает совсем другая проблема. Она не моя, а ваша. Могу вам назвать статью Уголовного кодекса. Сто семидесятая. Злоупотребление служебным положением. Наказывается лишением свободы на срок до трех лет.

Директор вызвал секретаршу и, заметно нервничая, попросил соединить его с заместителем генерального директора «КамАЗа». Этот разговор по телефону состоялся на моих глазах. Директор сказал, что в данный момент перед ним сидит сотрудник ОБХСС Разин и интересуется автотранспортом. Я напряг слух, пытаясь разобрать реакцию на том конце провода. Связь была прекрасной, и я услышал, как заместитель генерального уверенно бросил:

— Не беспокойся, старик, мы найдем способ успокоить его. Лейтенант, говоришь? Ну-ну…

— Я думаю, это преждевременно, — сказал директор, и я подумал, что есть много способов успокаивать, в том числе и самый радикальный. — Я попробую разобраться. Но вы должны быть в курсе.

— А я давно в курсе. Распустили мальчишек в ОБХСС, — он произнес это слово несколько иначе — в «обэхээсе». — В общем, действуй по обстановке.

Понимая, что дальше тянуть нельзя, я после разговора передал собранный материал в городскую прокуратуру.

Он там как в воду канул.

А мне моя несговорчивость стоила звездочки на погонах. Как раз в это время я должен был получить звание старшего лейтенанта, но мне отсрочили его присвоение на один год. Мой начальник не слишком умно попытался завуалировать причину отсрочки, написав в представлении, что Разин не всегда исполнителен, имеет собственное мнение и поступает не считаясь с мнением руководства.

С каждым днем мне все яснее становилась картина преступного мира. К этому времени я уже не питал никаких иллюзий в отношении способности и, главное, желания правоохранительных органов справиться с организованной преступностью.

Я взял лист бумаги и начертил на нем структуру городской власти: наверху пирамиды горком партии, чуть ниже — горисполком, от которых тянулись ниточки к райкомам и райисполкомам, суду, прокуратуре, милиции. В эту же схему я включил основные городские учреждения и заводы. Затем я взял другой лист и стал наносить на него организации, пораженные коррупцией. День за днем, месяц за месяцем заполнялся этот второй лист — материал поступал ко мне непрерывно — и вскоре эту схему можно было накладывать на первую. Они стали практически идентичны. Преступностью была поражена вся политическая Система. Даже меня поразили масштабы коррупции, охватившей партийно-советские и правоохранительные органы.

Я понимал, что с того момента, когда пошел на открытый конфликт с властями, я становлюсь врагом преступного синдиката, действующего в Брежневе.

Как я сегодня осознаю, я поставил перед собой безумно трудную, практически неосуществимую задачу: добраться до самой верхушки и доказать всем и прежде всего самому себе, что и один в поле воин. Иначе я не мог оставаться в органах.

Я проанализировал свои действия и решил, что забегаю вперед. Прежде чем добраться до руководителей синдиката, надо лишить их опоры, отсечь от охраны. А это, несомненно, высшие чины милиции, ОБХСС, прокуратуры и суда. Вряд ли они, включая начальника УВД и прокурора города, входили в клан неприкасаемых — они были только помощниками и исполнителями воли партийно-советских руководителей. Впрочем, чтобы определить, кто есть кто, нужно было работать. Я стал собирать материалы на работников правоохранительных органов.

Я был чужой им, а они — мне, обе стороны прекрасно понимали это. Похоже, они искали законных оснований, чтобы выбросить меня из милиции, отторгнуть, как инородное тело. Я чувствовал себя как разведчик в тылу врага.

Разумеется, в милиции г. Брежнева были и другие люди, которых не устраивала существующая система, однако атмосфера взаимного недоверия не позволяла нам объединиться и предпринять совместные шаги. А протестующих одиночек они легко загоняли в угол.

Однажды произошел весьма курьезный случай. Начальника следственного отделения Комсомольского РОВД вызвали на бюро райкома партии и стали распекать за то, что он посмел привлечь к уголовной ответственности одного из хозяйственников. Головомойка продолжалась довольно долго, однако тот никакой вины за собой не признал и отстаивал свою точку зрения. Тогда первый секретарь райкома предложил объявить ему строгий выговор с занесением. И тут выяснилось, что заносить взыскание некуда: начальник следствия оказался беспартийным (надо сказать, редкий для милиции случай). Секретарь райкома побелел от гнева и поднял начальника УВД.

— Странно вы набираете кадры, — процедил секретарь сквозь зубы. Учтите, беспартийных на руководящей должности мы не потерпим. Думаю, замену вы найдете.

Надо отдать должное начальнику следствия — он не стал молча проглатывать эту пилюлю, встал и сказал:

— Это как понимать? Как запрет на профессию? У нас, в Советском Союзе? Не думаю, что в ЦК вас поймут.

Он выполнил свое обещание, обратился за поддержкой в ЦК КПСС, однако его письмо, похоже, вернулось тому, на кого он жаловался. И хотя его не уволили сразу, все шло к тому, тучи сгущались. Не дожидаясь, когда его уничтожат, он сам был вынужден написать рапорт на перевод.

Я тоже ощущал непрерывное давление со стороны руководства ОБХСС. Чтобы у меня не оставалось времени на поиск настоящих преступников, мой начальник загружал меня материалами, разрешение которых зачастую совершенно не относилось к компетенции ОБХСС. Пока я доказывал это, время уходило, а в результате получал замечания и даже строгий выговор якобы за волокиту при рассмотрении заявлений граждан. Кому-то нужно было постоянно держать меня в напряжении, чтобы я не забывал, в чьих руках находится власть.

Да, власть была у них, они могли казнить, а могли и миловать, но главное, чем они пользовались, пока еще рассчитывали на послушание, — это игра на человеческих слабостях. Вечный дефицит и зависимость от них в получении элементарных благ позволили им в нужный момент подбрасывать наживу попривлекательней в надежде, что жертва клюнет, и тогда ее можно будет крепко держать на крючке.

Когда меня принимали на работу, мне обещали жилье и прописку, однако месяцы шли, а все оставалось по-прежнему. Сначала один, а потом и с семьей, я жил в комнате, которая, по сути, была кабинетом ОБХСС. Естественно, никаких документов не оформлялось, и я мог в любое время лишиться крыши над головой. У нас не было не только жилья, но и путевки в детский сад. Я предложил жене временно поработать в детском саду воспитателем, из-за путевки многие женщины так поступают, но она категорически отказалась. Тогда я устроил Надежду юристом на одно из предприятий и по совместительству сторожем в детском саду. Конечно, дежурил за нее я, но сам не мог оформиться, поскольку совместительство сотрудникам милиции запрещалось. Эти ночные дежурства не всегда были спокойными, я часто недосыпал, но зато старшая дочь стала ходить в детский сад и жене с младшей стало полегче. Другого выхода не было, хотя однажды мне его предложили. И не кто иной, как начальник ОБХСС.

Как раз в это время я собирал материал на заведующую одного из детских садов города. Налицо было злоупотребление служебным положением. Не знаю, каким образом она оказалась связанной с моим начальником, но в один прекрасный день он вдруг предложил мне сделку: я спускаю это дело на тормозах, а взамен получаю путевку в детский сад.

— Подумай хорошенько, — заботливо сказал он. — Не век же тебе мучиться в сторожах.

Я отказался.

Тогда он решил зайти с другого конца. В один из выходных он как будто случайно попался нам навстречу у самого дома, подошел к Надежде и вздохнул:

— Как жаль, что вы, такая красивая женщина, не можете повлиять на мужа…