В стенку тихо стучат, это бабушка Зина на чай зовёт. Олег со школы пришёл, нужно заканчивать и попить с семьёй чаю. Редко же вместе за столом собираемся, наше большое хозяйство не будет ждать, когда ты набьёшь живот, иногда за весь день только пару кружек воды и выпьешь. Было, и на ходу от усталости засыпали, полгода назад, когда наши козы решили одновременно произвести на свет козлят, вся семья сутки помогала им разродиться. Меня потом Тошка сонную пытался раздеть, я уснула прямо в одежде в кресле, даже до дивана не дошла.

Захожу на кухню и вижу Олега с опухшим глазом и разбитой губой, бабушка Зина в замешательстве сидит за столом и рассматривает внука, Алина ищет в аптечке заживляющую мазь.

— Я надеюсь, ты дал сдачи? — Олег кивает головой. — Опять за девочку заступился?

— В этот раз нет, не хочу быть шестёркой у наших выпендрёжников.

— А с чего они выпендриваются?

— У Сашки брат из колонии пришёл, он, типа, там авторитетом был, вот этот и выпендривается.

— Какой авторитет?! — возмущается бабушка Зина. — Ему только двадцать три года, он в пятнадцать лет в спецучилище за кражу попал. Только вышел и через полгода за драку в тюрьму ушёл, хорошо, что не убил никого, а то бы так быстро не вышел. Да какой из него авторитет?! Мелюзга! Вот Николаич на нашей улице жил, так тот больше полжизни в тюрьмах провёл, умер от туберкулёза три года назад, вот он авторитетом был, а этот шпана малолетняя.

Я огромными глазами смотрю на бабушку Зину. Вот это, я понимаю, познания в криминальных авторитетах!

— А ты чего, Надежда, удивляешься? В годы моей молодости каждый второй был из сидельцев, — говорит она. — Мне лет-то сколько? Я времена Сталина помню, вот что вчера было, могу забыть, а те времена помню прекрасно.

— Значит, нужно поговорить с этим авторитетом, чтобы своего брата немного прижал. Или он хочет ему такой же судьбы?

— Нужно, Наденька, а то до добра эти драки не доведут, — говорит она.

— Я с тобой пойду, — говорит Алина.

— Не стоит, нам лучше без свидетелей поговорить, общее прошлое вспомнить. Устроим встречу старых друзей из прошлого. Когда его можно дома застать?

— Да хоть сейчас иди, он не работает, нахлебник, — говорит бабушка Зина, — сидит на шее у родителей. И совесть его не мучает, и младший такой же вырастет, совсем родителей не жалеют.

— Сейчас не пойду, скотину накормлю, собакам на завтра еду сварю, сына ужином накормлю, тогда и пойду. К таким встречам подготовиться нужно, уж очень не хочется самой к прошлому идти. Вечером пойду, чтобы меньше народа видело, незачем давать повод для слухов, и так про нас много говорят.

— От зависти языками чешут. Они думают, что мы богачи, раз такое хозяйство держим. Им не представить, как мы вкалываем, чтобы деньги получить.

— Вот и не буду давать повод для лишних разговоров. Давайте чай пить, и на работу. Олег, а тебя никто от домашних дел не освобождал.

— Жестокая ты, Надя, — возмущается он.

— Какая есть.

Родительница Ильи, так называемого «авторитета» и старшего брата Саши-выпендрёжника, смотрит на меня огромными глазами, но дверь распахивает, приглашая войти. Илюшу я по училищу хорошо помню, в нём он в так называемых «авторитетах» ходил. Я когда туда попала, он уже год там находился и своё место под солнцем обозначил. Выпендривался не по-детски, шестёрками себя окружал, пытался споры «по понятиям» разруливать. Только это напускное бахвальство, хотя многие принимали за чистую монету, я с ним за время нашего совместного сидения ни разу не разговаривала, но он про меня прекрасно знал, про всех знал, статус обязывал быть не только в курсе всего на мальчишеской половине, но и на девчачьей тоже.

— Где старший? — спрашиваю я женщину, её глаза становятся ещё больше, но она кивает в сторону кухни, где слышатся мужские голоса. — Я ненадолго отвлеку его от важного дела, — бедная женщина не знает, как ответить на мой вопрос, и только кивает.

Снимаю куртку, ботинки и прохожу на кухню, Илюша в майке и растянутом трико сидит, как король, за столом, перед ним бутылка водки, стопки и скромная деревенская закуска, рядом сидит братец Сашка и чуть ли не в рот ему заглядывает.

— Ну, здравствуй, Илюша!

Я нагло присаживаюсь напротив него и отодвигаю в сторону бутылку водки, чтобы не загораживала ему обзор.

Илья моргает, открывает рот, потом закрывает и опять моргает, а его братец смотрит на меня чуть ли не с восторгом. Он знает, кто я, но знакомство с его братом делает меня чуть ли «авторитетом» в его глазах, после брата, конечно.

— Надежда! — восклицает Илья. — Вот это встреча! Ты вроде из другого города, и каким ветром в наше захолустье?

— Пути Господни неисповедимы, Илюша. Ты брата своего отпусти, нечего ему уши греть, я с серьёзным разговором пришла.

— Так, может, выпьем? — говорит Илья.

— Сначала поговорим, а потом, может, и выпьем, если желание будет.

— Сашка, вали на улицу, подыши воздухом и не вздумай ушами шевелить, я же узнаю, слушал ты или нет, — говорит Илья и пихает брата в бок.

Сашке до жути интересно, думаю, он даже догадывается, по какому поводу я пришла, и послушать, ой, как хочется. Но брат, видимо, уже показал, что может быть убедительным, и парень нехотя встает и направляется в прихожую, шуршит одеждой, огрызается матери и наконец выходит за дверь.

— А я еле тебя узнал, ты округлилась, телеса появились, симпатичной бабой стала, — говорит Илья.

— А ты меня разглядывал? Удивил, ты же все годы на Дашку пялился.

— Дашка «давалка», не по масти мне.

И тут я начала смеяться:

— Ох, и рассмешил! А ты за хулиганку отсидел и масть приобрёл? Уж мне-то лапшу на уши не вешай, «давалка» ему не в масть, а представься тебе случай, так и Дашка бы сошла.

— Убили её через год после училища, — тихо сказал Илья, — она мне в зону писала, а потом от её подруги письмо пришло. Жалко, она девкой доброй была.

— Клиент убил?

— Клиент, горло как овце перерезал. А ей только двадцать исполнилось.

— А ты надеешься до ста лет прожить? И до пятидесяти не дотянешь, тебе двадцать три, а уже вторая «ходка», и здоровья они не прибавляют.

— А ты меня воспитывать пришла? С чего вдруг? — ухмыльнулся он.

— На тебя мне начхать, ты взрослый мужик, и школа жизни у тебя «хорошая». Если ты из неё ничего не вынес, то катиться вниз будешь быстро и дна жизни достигнешь скоро. Ты зачем своему брату радужные байки про зону рассказываешь? Хочешь, чтобы по твоим стопам пошёл?

— А он тебе мешает? — удивляется Илья.

— Пусть бы попробовал! Он решил из школы зону сделать, «авторитетом» стать.

— Ничего радужного на зоне нет, — холодно ответил Илья, — а Сашке я такой жизни не желаю, хватит родакам и меня одного. Ответь мне, за кого просишь?

— За сводного брата Олега.

— И я думаю, сын-то у тебя ещё малёк, до школы не дорос.

— Дашка написала?

— Она, из-за тебя директор так струхнул, что воняло долго. После твоего ухода он всех охранников перетряхнул, больше половины уволил, гайки закрутил жёстко, и подопечным досталось. Сдох он полгода назад, по официальной версии, от сердца.

— Откуда знаешь?

— С одним молодым повстречался, он сразу после училища в зону пошёл, ты его не знаешь, из молодых. А ты своему сыну сказала, кем его папаша был?

— Его отец героический лётчик-испытатель, погиб при испытательном полёте нового самолёта.

— Правильно, умер, так умер. Выпьем за упокой души Дашки?

— Выпьем.

— А с братом я поговорю, он свой гонор прижмёт, я для него плохой пример, — Илья налил нам по полстопки водки и подвинул мне тарелку с солёными огурцами.

Выпили мы, не чокаясь. Дашка не от хорошей жизни на панель в пятнадцать лет пошла, у неё родаки — алкаши, девку за копейки собутыльникам продавали. Потом она сбежала, а так как ничего, кроме этого, делать не умела, то для неё быстро нашёлся сутенёр, а при «контрольной закупке» её, малолетку, и загребли, потом в училище отправили. Но, видимо, после этого она уже к нормальной жизни не смогла приспособиться, в итоге окончила жизнь рано. Думаю, кроме нас, за упокой её души и выпить некому.