Изменить стиль страницы

«Все будет хорошо»… Тьфу! Даже такая мелкая и банальная ложь оставляла на языке горький привкус. Павел прекрасно понимал, что дела уже обстоят хуже некуда, и дальше все будет только усугубляться.

Дабы не создавать лишнего шума и не выдать своего приближения, он не стал вызывать лифт и побежал по лестнице. Не дойдя пары пролетов, Павел остановился и прислушался, но все заглушал стук крови в ушах. А казалось бы – всего-то шестой этаж! Где твои семнадцать лет… м-да.

Все выглядело тихо и мирно, и Павел на цыпочках пошел дальше. На лестничной клетке никого не было, и он осторожно толкнул пальцем дверь квартирного холла, мысленно молясь, чтобы она не скрипнула.

Первым, что он почувствовал, был запах. Солодовский славился своим пристрастием к дорогим сигарам, а также тем, что любил в качестве пепельницы использовать глаза своих оппонентов. И теперь пряный сигарный аромат заставил сердце в груди у Павла колотиться еще чаще. С подозрениями и догадками можно было заканчивать – все обстояло именно так, как он и опасался. Стараясь даже не дышать и внимательно глядя себе под ноги с тем, чтобы не наступить ненароком на расшатанную плитку кафеля, Павел двинулся вперед. Его правая рука легла на кобуру.

Дверь в квартиру Андрея оказалась заперта, и из-за нее доносились приглушенные голоса. Приложив к ней ухо, Павел попытался разобрать, сколько человек участвует в разговоре, и о чем идет речь, но вдруг он услышал глухой удар, за которым последовал полный боли крик, резко оборвавшийся, превратившись в неразборчивое мычание. Павел узнал голос Андрея, и все его тело покрылось неприятными мурашками. Вот теперь точно – хуже уже некуда.

Он тихонько вернулся на лестничную клетку и достал телефон. Иногда даже самоуправство требует санкции вышестоящего начальства.

Доклад не занял много времени, поскольку все причастные были в курсе финансовых проблем руководства СевЛайн и его взаимоотношений с Солодовским, а уж его репутация в дополнительных комментариях и вовсе не нуждалась. Разногласия возникли только в вопросе дальнейших действий, и тут Павлу пришлось нелегко, поскольку крайне сложно убедительно отстаивать свою позицию, когда разговаривать приходится исключительно шепотом.

-Ты же прекрасно знаешь, что Солод из Андрюхи мешок с фаршем сделает! Ему много времени для этого не нужно – пока опергруппа будет сюда добираться, он его уже оприходует и смоется.

-А что ты там в одиночку сделать сможешь? Он ведь там с охраной, небось.

-Да хоть что-нибудь! – Павел скрипнул зубами, - достаточно Солода ненадолго отвлечь, чтобы спасти Андрюхе жизнь!

-А твою жизнь потом кто спасать будет?

-Какая к черту разница! Сейчас речь не об этом!

-Речь о том, что ты и сам угробишься, и парня не спасешь – уж тогда-то Солод его точно прикончит. Еще ты же и виноват в итоге окажешься.

-У тебя есть предложения получше?

-Дождаться опергруппы.

-Вот только Солод ее дожидаться вряд ли будет – выпотрошит человека и свалит. А потом ты его уже не прищучишь, не в первый раз все-таки.

-Твое самопожертвование тут не поможет, он выкрутится в любом случае.

-Но так у Андрюхи хотя бы будет шанс!

-Черт… Я так понимаю, что ты пойдешь туда в любом случае, и отговаривать тебе бесполезно.

-Да.

-И приказать я тебе не могу, тем более что в последнее время тебе приказы больше Млечин отдает, а не я.

-Только не думай, что мне самому это нравится.

-Тогда знаешь что, - собеседник Павла вдруг замялся, - помнишь, мы как-то с месяц назад сидели и обсуждали очередную выходку Солода, и кто-то обронил, что, представься ему шанс, то он бы… он бы им воспользовался. Помнишь?

-М-м-м… помню, - подобного поворота Павел не ожидал.

-Я не могу тут особо распространяться, но если тебе такой шанс представится – не упусти его.

Дополнительных разъяснений не требовалось. Павел спрятал телефон в карман и вынул из кобуры пистолет. Имея дело с Солодовским, без такого весомого аргумента не обойтись. Он взвел курок и шагнул обратно в холл.

К его возвращению дискуссия по ту сторону запертой двери шла уже на повышенных тонах. Что ж, тем больше у него шансов остаться незамеченным, открывая замок. Насколько Павел мог судить, его конструкция позволяла проделать это, не создавая особо громкого лязга. Главное – действовать крайне медленно и аккуратно.

Павел осторожно вставил ключ в скважину и на секунду замер, собираясь с духом. Потом обратного пути уже точно не будет. Но тут послышался очередной удар, сопровождаемый сдавленным криком, и он, воспользовавшись моментом, резко крутанул ключ и толкнул дверь плечом. Павел влетел в квартиру, на ходу оценивая ее планировку. Так, кухня направо, комната Андрея прямо – вперед!

На его пути возникла широченная спина телохранителя, который только начинал разворачиваться, но так и не успел закончить свой маневр. Рукоять пистолета врезалась в его висок, отправив охранника в нокаут. Но, даже отключившись, тот отказался сразу рухнуть на пол, вместо этого сперва завалившись на шкаф, потом на стол, и только затем неспешно сполз с него и, наконец, успокоился на потертом ковре.

И этих нескольких секунд Солодовскому хватило, чтобы прыгнуть за стул с привязанным к нему Андреем и укрыться за ним, прижимая нож к горлу парня.

Андрей выглядел ужасно. Павел даже не сразу его узнал. Казалось, что на его покрытом кровавой коркой лице вообще не осталось ни одного живого места, а безвольно свисающие окровавленные пальцы говорили о том, что в них не осталось ни одной целой кости. Даже выпытав у своей жертвы все, что он хотел, Солодовский, как правило, не останавливался и терзал несчастного дальше. Просто ради удовольствия. После такого изуверства даже смерть воспринималась как избавление.

-Полиция! Брось нож и отойди назад! – рявкнул Павел, надеясь, что его внезапное появление, плюс решительность и нахрап заставят Солодовского отступить.

Однако расчет не оправдался, его противник был слеплен не из того теста, чтобы теряться при первом же резком окрике. Он присел на корточки, полностью скрывшись за спиной Андрея и оставив на виду только сжимающую нож руку.

-Слышь, начальник, а давай-ка наоборот, а? – происходящее, казалось, его даже забавляло, - спрячь свою пушку и вали отсюда подобру-поздорову. А то у меня с утра руки трясутся, и я могу мальчишку поцарапать ненароком. Ой!

Солодовский слегка шевельнул ножом, и по шее Андрея заскользила алая струйка. Павел мысленно выругался. При том извращенном чувстве юмора, что было присуще Солоду, любая его шутка могла обернуться чьим-нибудь трупом.

-Еще раз так сделаешь – и тебе уже никакие адвокаты не помогут!

-Что, правда!? Надо проверить – ой! Ой! - Андрей дернулся и зашипел, когда из-под ножа Солодовского побежал очередной кровавый ручеек, - а если ты не уберешься отсюда через три секунды, то мальчишке уже не помогут никакие айболиты! Я считаю - три!

От голоса Солодовского, непринужденного и даже веселого, у Павла буквально внутренности узлом завязывались. Будто кто-то возил гвоздем по стеклу. Этот засранец представлял собой законченного психопата, ни в грош не ставившего ни свою собственную жизнь, ни, тем более, жизнь чужую. Тянущийся за ним след насчитывал уже более десятка покойников, но ни один суд так и не смог пришить ему их убийство – извращенная гениальность Солодовского позволяла ему раз за разом выходить сухим из воды. Да и адвокатов он нанимал всегда первоклассных – таких, что самого черта добела отмоют. Так что, когда он угрожал прирезать Андрея, в его словах не было и грамма блефа.

-Два! – Павел услышал, как за его спиной зашевелился очнувшийся охранник. Проклятье! Похоже, что он и вправду загнал сам себя в ловушку, из которой нет выхода.

Он посмотрел прямо в глаза Андрею, хотя и не был уверен, что парень его видит. Павла переполняли отчаяние и ненависть. Ненависть к Солодовскому, но, в еще большей степени, ненависть к самому себе за то, что он так не сумел ничем помочь и только все усугубил. И, делая шаг назад, к двери, он очень надеялся, что Андрей его поймет. Но в этот миг, когда бездна безнадежности уже почти полностью поглотила Павла, тот неожиданно ему подмигнул.