Скрипят ворота, и Реми оборачивается. Раймонда! Она тоже слегка вскрикивает, увидя его здесь, перед оранжереей. Она стоит, не в силах сделать ни шагу, и преодолеть пространство, которое их разделяет, должен он. Они оба смущены. Неужели эта молодая женщина, столь изысканная, столь элегантная, неужели она… Еще вчера помогала ему садиться в кровати, иногда кормила его… Он неуверенно протягивает руку. Ему хочется попросить у нее прощения.
Она смотрит на него тем же взглядом, каким только что смотрела Клементина, затем машинально протягивает затянутую в перчатку руку.
— Реми, — говорит она. — Я вас не узнала. Вы смогли…
— Да. И запросто.
— Как я рада!
Она немного отстраняет его, чтобы лучше рассмотреть.
— Какое превращение, малыш!
— Я больше не малыш.
Она смеется.
— Для меня вы всегда будете малы…
Он резко перебивает ее:
— Нет… Для вас меньше, чем для кого бы то ни было.
Он чувствует, как у него горят щеки, и неловко берет Раймонду за руку.
— Извините меня. Я еще сам толком не понял, что со мной произошло. Мне немного стыдно за все те неприятности, что я вам причинил… Я был несносным больным, не так ли?
— Ну, все это позади, — говорит Раймонда.
— Мне бы очень этого хотелось… Вы разрешите, я задам вам вопрос?
Он открывает дверь в оранжерею, пропускает молодую женщину вперед. Воздух влажный, тяжелый, пахнет гнилым деревом. Они медленно идут по центральной аллее, на их лицах играют зеленые отблески.
— Кому первому пришла мысль о знахаре? — спрашивает он.
— Мне. Я никогда особо не доверяла официальной медицине. А раз врачи считали ваш случай безнадежным, то мы так и так ничего не теряли…
— Я не об этом. Вы что, считали, я притворялся?
Она останавливается под деревом, задумчиво ловит низкую ветку и проводит ею по щеке. Она размышляет.
— Нет, — наконец говорит она. — Но подумайте, какое потрясение вы испытали после смерти матери…
— Другие дети тоже теряют матерей. Но их от этого не парализует.
— Дело не в ногах, бедный мой Реми, удар не перенес ваш мозг, ваша воля, ваша память, и вы укрылись от внешнего мира в своей болезни.
— Прямо сказка какая-то!
— Да нет! Знахарь Мильсандье все объяснил. Теперь, он считает, вы очень скоро поправитесь.
— Ах, так, по его мнению, я еще не вполне здоров?
— Ну почему же, вполне, сами видите. Еще пара сеансов, и сможете заниматься спортом, плавать — все что угодно. Теперь дело в вас, в вашем желании. Мильсандье сказал: «Если он любит жизнь, то я за него ручаюсь». Слово в слово.
— Ему легко говорить, — пробормотал Реми. — А вы верите в эти его флюиды?
— Ну, конечно, верю… Вы сами — живое доказательство!
— А отец? Он рад?
— Реми! Почему каждый раз, заговаривая об отце, вы становитесь злюкой? Если бы вы его видели… Он так растрогался, что даже не мог благодарить.
— А утром так растрогался, что даже не пришел узнать, как я провел ночь. А вы, Раймонда?
Она закрывает ему рот своей надушенной ручкой.
— Помолчите!.. Вы сейчас наговорите глупостей. Нам было велено оставить вас одного. Это своего рода испытание.
— Если бы я знал раньше!
— И что тогда? Может, остались бы лежать? Чтобы помучить нас? Вот ведь вы какой, Реми!
Опустив голову, он поддает ногой камешки. Раймонда щекочет ему ухо пальмовым листом.
— Ну, улыбнитесь, мой мальчик, вы же должны быть так счастливы!
— Я счастлив, — ворчит он. — Я счастлив, счастлив… Если повторять часто, пожалуй, так оно и будет.
— Да что с вами, Реми?
Он отворачивает голову, чтобы она не видела его лица. Как-никак он уже взрослый и не должен плакать.
— Вы плохой мальчик, — продолжает она. — А я-то специально ходила за новой книгой для вас. Посмотрите «Чудеса воли». Здесь полным-полно любопытных экспериментов. Автор утверждает, что, сконцентрировав психологическую энергию, можно воздействовать на людей, животных и даже на вещи.
— Спасибо, — сказал он. — Но я думаю, что теперь с этими развлечениями покончено. Теперь отец захочет, чтобы я серьезно занялся делом.
— Ваш отец не палач. Скажу по секрету, если вы обещаете молчать… Обещаете?
— Конечно! Но хочу вас предупредить заранее, что мне это совсем не интересно.
— Спасибо… Так вот, он намерен отвезти вас в Мен-Ален.
— Он держит вас в курсе всех своих дел, если я правильно понял?
— Вы смешны, Реми.
Они молча смотрят друг на друга. Реми вынимает платок, вытирает краешек скамьи, садится.
— Вы распоряжаетесь мной, — с горечью в голосе говорит он. — Вы даже не спрашиваете, хочу ли я покинуть Париж. Без конца шушукаетесь за моей спиной. То целителя приглашаете, то еще что… А если я захочу остаться здесь…
— Прекратите разговаривать таким тоном…
Она делает вид, что хочет уйти.
— Раймонда… Раймонда… Прошу вас… Вернитесь… Я устал. Помогите мне.
Ах, как она сразу послушалась! Как вдруг заволновалась! Он тяжело поднимается, цепляется за ее руку.
— Голова закружилась, — шепчет он. — Ничего страшного… Я еще не совсем окреп… А если я поеду туда, вы тоже поедете?
— Что за вопрос? Вам не следовало так долго стоять, Реми.
Он тихонько смеется, отпускает руку Раймонды.
— Я пошутил, — признается он. — Я совсем не устал. Нет, не сердитесь… Подождите меня, Раймонда. Вам так не хочется, чтобы нас застали здесь вместе?
— Что вы хотите этим сказать?.. Честное слово, вы сегодня какой-то странный, мой маленький Реми…
— Хватит называть меня маленьким Реми… Сознайтесь, что, если бы я не был больным, вы бы даже не взглянули на меня… Что я для вас, Раймонда?.. Вы только что сами сказали: мальчик. Вам платят, чтобы вы ухаживали за мальчиком, немного занимали его и, главное, за ним следили. А вечером вы идете обо всем доложить моему отцу. Ну, скажите, что это не правда.
— Вы очень меня огорчаете, Реми.
Он на секунду умолкает, стискивая в карманах вспотевшие руки. Затем говорит с жалкой улыбкой:
— Эта работа не для вас, Раймонда. Целый день наблюдать за таким мальчишкой, как я, терпеть общество человека, напоминающего служащего похоронного бюро, и старой ворчливой служанки. Я уже не говорю о своем дяде. На вашем месте я бы ушел…
— Но… да у вас истерика… — говорит Раймонда. — Ну-ка!.. Пошли!.. Дайте руку… Да не смотрите вы так! Честное слово, можно подумать, что вы несчастны… Нет, Реми, я ничего не рассказываю вашему отцу.
— Клянетесь?
— Клянусь!
— Ну тогда…
Он наклоняется. Его губы касаются щеки молодой женщины.
— Реми!
— Что?.. Это останется между нами. Вы против? Чувствую, что мне становится плохо. Вам придется бежать за Клементиной.
Разозлится или нет? Она часто дышит, смотрит в сторону двора. Глаза ее блестят. Она быстрым движением проводит языком по губам. Рука нащупывает ручку двери.
— Если вы не станете серьезнее… — начинает она.
Победа! Впервые он непринужденно смеется.
— Раймонда… Да это только чтобы поблагодарить вас… за целителя. Вот и все. Не станете же вы меня за это ругать?
Она отпускает ручку, колеблется, потом подходит ближе.
— Вы становитесь невыносимым, — вздыхает она. — По-моему, нам лучше вернуться домой.
Он берет ее за руку. Несколько ступеней соединяет оранжерею с отопительным помещением в подвале, откуда еще одна лестница ведет прямо в прихожую. Так они попадают в гостиную, и Раймонда кладет на стол несколько книг.
— Обязательно надо заниматься? — спрашивает Реми. — Уже двенадцать. Сейчас приедет отец… Да и математика, знаете… с моей-то памятью… Вы ему говорили, целителю, о моей памяти? Я все забываю, и уж это, поверьте, не моя вина… Я, пожалуй, схожу к нему еще разок. По-моему, есть уйма вещей, которые я могу рассказать ему с глазу на глаз.
— Я не знаю, но если ваш отец…
— Опять мой отец! — бросает Реми. — Ну хорошо, он любит меня. Он жертвует для меня всем. Между нами, у него есть на то средства. Но, в конце концов, разве я узник?