«С самым живейшим интересом прочел Ваш очерк. Значение его трудно переоценить: ведь, если не ошибаюсь, это первая работа, первое исследование о Сибирском восстании 1921 года, о котором многие из нас и слыхом не слыхали. И приходится только удивляться, как Вы один своротили такую глыбищу!
...Нет, нет, нам еще придется, и не раз, воротиться к теме: судьба русского крестьянства в революции, если, конечно, мы хотим хоть что-то понять в многострадальной истории нашей... Нельзя ли Вашу работу оставить у себя? Ведь такие исследования, как Ваше, надо читать и читать.
Не думаю, что в скором времени Вам удастся напечатать Ваш очерк...».
Печальный прогноз Федора Абрамова полностью подтвердился. И когда я смирился с судьбой, спрятал обкорнанную, порядком выхолощенную рукопись в свой архив, грянула перестройка с ее неправдоподобной гласностью. Вновь замаячил огонек надежды, и опять я пошел со своим очерком по тому же кругу, из журнала в журнал. На двадцать втором году после написания (1991) сокращенный вариант «Двадцать первого» показался в провинциальном оконце. Мизерный пятитысячный тираж его не перешагнул границы Земли Тюменской. И все же... Лишь после этого я извлек на свет Божий все свои архивные тетради, состыковал все 14 вариантов очерка, восстановил сокращения, многое переосмыслил и переписал и с робкой надеждой передаю сей труд на суд читателей.
ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ
1
Далекая, раздольная Сибирь исстари манила нищего, замордованного российского мужика, суля ему Землю и Волю. Со всех концов необъятной Руси бежали сюда доведенные до отчаяния холопы и крепостные; «государевы ослушники» бунтовщики, ратники мужицких полчищ Разина да Пугачева; раскольники, сектанты, еретики, гонимые православной церковью и властью.
Беглецов Сибирь встречала неприветливо. На многие тысячи верст щетинилась непролазная тайга с диким зверем, комарьем да гнусом. Переспелым тестом пыхтели и хлюпали бескрайние болота с топями, не промерзавшими в самую лютую стужу. Ни дорог, ни поселений, тот самый «край света», о котором плели небылицы странники да бродяги.
Чтобы прижиться в Сибири, предстояло прежде всего помериться силой с тайгой; рвать жилы, корчуя гигантские вековые кедры да лиственницы; научиться добывать дикого зверя, заготовлять впрок грибы и ягоды, солить, сушить, вялить рыбу. Новоселу-сибиряку нужно было досконально познать капризы и норов вероломной природы, постичь нелегкую науку промысловика – таежника.
Слабые духом и телом – гибли. Сильные – становились еще могутней. От года к году, от века к веку, от колена к колену крепчало, мужало стойкое племя сибиряков; сформировался их характер – неломкий, негнучий, упрямый и сильный; обживалась, хорошела городами да селами неоглядная матушка-Сибирь...
Сибирь двадцатого века – необъятный, мужицкий край. Сытый. Торговый. Богомольный.
Тучные плодородные земли, привольные сенокосы, бескрайние заливные луга. Тайга с несметными запасами отменной древесины, пушнины, дичи, кедрового ореха, ягод, грибов и целебных трав. Сотни тысяч рек, речек, речушек и озер, полных самой разной рыбы; от неповоротливого глупого карася до речного царя осетра-батюшки. По бесконечным голубым артериям Сибири днем и ночью плыли пароходы, караваны барж, бесконечные вереницы плотов.
Трудом, неустанным жарким трудом добывал свой достаток сибирский мужик. Труд его был плодотворен и результативен. «Крестьяне в Сибири... крепостного права не знали. Это – самые сытые крестьяне...» (Ленин).
В 1904 году на каждых двух жителей Тобольской губернии приходилась одна лошадь, а на каждых трех – две коровы. В военном 1916 году каждое хозяйство Тюменского и Ялуторовского уездов в среднем имело 3 лошади и 5,25 коровы. А каждое из 65349 крестьянских хозяйств самого богатого в губернии Ишимского уезда – 3,8 лошади и 7,5 головы крупного рогатого скота. В то же время миллионы российских крестьянских хозяйств были либо безлошадными, ибо обходились одной лошаденкой.
Приняв во внимание социальное неравенство сибирской деревни, легко представить экономический уровень ее наиболее зажиточной верхушки. Трезвые, работящие, предприимчивые крестьяне имели по 10 и более лошадей; по 15, 40 и даже по 100 голов крупного рогатого скота.
Сибирская пшеница славилась на мировом рынке. В 1912 году крестьяне Тобольской губернии собрали более 64 миллионов пудов зерна (в 1987 году, например, на больших посевных площадях, колхозы и совхозы Тюменской области 66,3 миллиона пудов). Сибиряки-крестьяне не ведали нужды, на отхожие промыслы не хаживали, в поденщики не нанимались, прирабатывая деньгу продажей излишков сельхозпродуктов. Только по рассказам стариков внуки и правнуки переселенцев знали о голоде. Без рыбного да мясного пирогов в воскресные и праздничные дни не садились за стол, да и в будни дни постные щи не хлебали. Годами лежала в скирдах необмолоченная пшеница: хозяева выжидали, когда цены на зерно поднимутся до желанного уровня.
В 1914 году на запрос Тюменской городской Управы о запасах зерна на складах, только четыре купца – Текутьев, Жернаков, Колмаков, Плотников – назвали цифру 458259 пудов.
Чтоб ловчее и легче было приобретать машины и вести торговлю, не боясь конкурентов, крестьяне объединялись в кооперативы. Снабженческо-сбытовая и кредитная кооперация сплачивала крепких, зажиточных крестьян, кустарей, торговцев. Мудрые, цепкие, инициативные крестьяне были заправилами на кооперативных предприятиях, имели собственные маслодельные, кожевенные, пимокатные и иные мастерские, продукция которых находила широкий спрос не только в Российской империи.
В 1893 году открылся первый маслодельный завод в Сибири, а в 1902-м здесь уже 2035 маслозаводов, в 1911-м 3102.
В 1907 году возник Союз маслодельческих артелей. За четыре года Союз подчинил себе 66% всех маслодельческих заводов. В 1917 году было выработано и вывезено из Западной Сибири 3,5 миллиона пудов сливочного масла, и 80% из них выработано на артельных заводах. Самым крупным оптовым покупателем сибирского масла был Лондон. (К слову сказать, за проданное сибирское масло ежегодный доход превышал стоимость добываемого в год сибирского золота).
Сибирь, в том числе и Тобольская губерния, кишела купцами всех гильдий. Их магазины и лавчонки разбежались по краю, их коробейники заходили в такие углы, куда на самом деле «Макар телят не гонял». Лишь в четырех уездах Тобольской губернии (Тобольском, Тюменском, Ишимском Ялуторовском) в предреволюционные годы действовало 2069 магазинов (теперь там 2566 магазинов, а население возросло втрое).
Ловко, изобретательно, с широким размахом торговали сибирские купцы. В дореволюционной Тюмени, например, в лютую декабрьскую стужу, можно было купить лучшие сорта свежего винограда. Еще в середине прошлого века тобольские купцы предлагали к новогоднему столу тоболяков выращенные в оранжереях лимоны и мандарины. Несравненные сибирские рыбные разносолы пользовались широким спросом по всей стране. Свежемороженых, малосольных, копченых осетров, стерлядей, муксунов и нельм обдорские, самаровские, сургутские, березовские, тобольские купцы поставляли не только в Тюмень, Екатеринбург, Челябинск, Омск, Новониколаевск, но и в Москву и в Петербург.
Ежегодная Тюменская сырьевая ярмарка по обороту и количеству реализованного сельскохозяйственного сырья успешно конкурировала со знаменитой Ирбитской. Десятки ярмарок, сотни торжков жили буйной напряженной веселой и озорной жизнью в городах и селах Тобольской губернии, 25 дней гудела знаменитая Николаевская ярмарка в Ишиме с оборотом почти в десять миллионов рублей. Мало чем в размахе и обороте уступали ей Дмитриевская, Тихоновская, Рождественская, Алексеевская ярмарки. Чего только не продавалось на этих торжищах: от золота и мамонтовой кости до берестяных туесов и домотканных дорожек. На любой вкус, по любому карману... Но главным товаром всех этих торжищ были плоды крестьянского труда: хлеб и скот, шерсть и кожи.