Достигнув речки Жаровли, впадающей с юга в Баранчу, Ермак приказал строить небольшие плоты, на которых и спустились до Тагила. На берегу последнего, в 4 верстах от места впадения Баранчи, при устье речки Медведки дружина вновь встала лагерем. Дремучий лес, обступивший с обеих сторон реку Тагил, огласился стуком топоров. Казаки строили новые струги. Посланные по разным направлениям дозоры поблизости не обнаружили никакого жилья, тем не менее Ермак распорядился укрепить стоянку. Она находилась в 16 верстах от места, где позднее будет поставлен Нижнетагильский завод.
Путь по Тагилу был пройден без особых происшествий. Струги легко и быстро неслись по высокой полой воде вниз по течению реки и скоро вошли в Туру. Здесь начинались владения Кучума. «Ту бе и Сибирския страна», — пишет летописец. В верховьях Туры на месте будущего Туринска кочевали «татаровя Епанча с товарыщи». Это были или мансийское племя с татарским мурзой, или отатарившиеся манси — точно сказать невозможно. Нельзя определить и степень зависимости Епанчи от сибирского хана. В память об этом мурзе город Туринск долгое время в просторечии называли Епанчиным.
Река Тура в районе Туринска делает крутой изгиб к северу. В этой излучине Епанча, собрав большое количество своих людей, решил преградить путь казакам, хотя те никаких враждебных намерений не проявляли. Подступив к правому берегу, воины Епанчи обстреляли из луков струги Ермака, не причинив, впрочем, никакого вреда. Суда держались ближе к левому берегу, и стрелы, не достигая цели, падали в воду далеко от бортов. Епанча, однако, не унимался. Пройдя по прямой сухопутьем, он опередил казаков, плывших кружным путем по реке, и под самым городком попытался вновь атаковать дружину. Ермак на этот раз не уклонился от боя и впервые за Уралом обнажил свой меч. Взвесив обстановку, он приказал направить струги к неприятельскому берегу. Прикрывшись щитами, казаки подплыли на расстояние ружейного выстрела и дали залп из пищалей. «Невоистые» (невоинственные) манси отпрянули от берега и ударились в паническое бегство. Казаки высадились на берег и беспрепятственно вошли в Епанчин городок. В наказание за учиненное нападение Ермак велел забрать все, что было в нем ценного, а самый городок сжечь.
Почему Ермак поступил так жестоко с первым доставшимся ему за Уралом городком? Историки обычно обходят молчанием подобные карательные акты, бросавшие тень на репутацию волжского атамана. Но факты, как говорят, — упрямая вещь, и задача исследователя состоит не в том, чтобы ловко обходить их, если они не вписываются в схему, а правильно объяснить, поставив в связь с эпохой и логикой развития событий.
В связи с этим необходимо напомнить, что описываемые события совершались в XVI веке — веке невежества и жестоких нравов, когда культ грубой физической силы господствовал во всех слоях русского общества, снизу доверху. Пример показывал сам самодержец, яростно рубивший головы действительных и мнимых врагов своих. В 1573 году, после штурма крепости Виттенштейн в Эстонии, он приказал сжечь всех пленных шведов и немцев. Следует принять в расчет и то, что войско Ермака состояло из людей, занятием которых до этого был грабеж купцов и бояр. Разрешив разорить Епанчин, Ермак отдавал дань своей старой «профессии». Руководили им и другие соображения. Он хотел примерно наказать непокорных, чтобы показать другим, как опасно оказывать сопротивление его дружине. И не ошибся в своих расчетах. Плывя по Туре, казаки долго не встречали никакого сопротивления. Прибрежные селения сдавались без боя.
В начале августа дружина Ермака подошла к городку Чимги-тура (современная Тюмень) и без особых затруднений завладела им.
По поводу дальнейших событий наши источники расходятся. Строгановская и Есиповская летописи сообщают, что дружина не задержалась в Чимги-туре и сразу же проследовала дальше. По Кунгурской летописи, Ермак оставался здесь почти целый год и двинулся в путь только весной следующего года. Нам представляется, что последняя летопись допускает ошибку. За 9 месяцев, которые якобы провели казаки в Чимги-туре, не произошло никаких существенных событий. Во всяком случае, летопись о них не сообщает. Если верить летописи, то должно заключить, что в период с лета 1580-го по весну 1581-го (летопись относит начало похода к 1579 году) сложилась невероятная ситуация. Кучум, ревниво оберегавший границы своего ханства, ничего не предпринимал против казаков и даже, кажется, вообще не знал об их приходе. Не менее удивительным было и поведение Ермака. Найдя в окрестностях старого ханского города много съестных припасов, он мирно и тихо зимовал, словно затем и пришел в Сибирь, чтобы вдоволь вкусить тюменского хлеба.
Бездействие и медлительность были не в обычае волжского атамана. Одной из ярких черт военной тактики казаков всегда являлись стремительное движение к цели и внезапный удар по главным силам противника. Этой тактики, сколько было возможно в новых условиях, придерживался Ермак в Сибири.
Никаких причин оставаться в Чимге на длительное время у дружины не имелось. Кстати заметить, что, по мнению крупнейшего историка Сибири С. В. Бахрушина, городка Чимги-тура тогда уже не существовало. Со времени торжества ислама в Сибирском ханстве он пришел в упадок и к моменту прихода русских лежал в развалинах. В 1586 году царские воеводы не нашли здесь никаких строений и поставили русский город на пустом месте, «где прежде бывал град Тюмень»[72].
Ермак не задержался на зиму в старом городище, а, дав время отдохнуть дружине, в конце августа — начале сентября 1582 года тронулся в путь. Там, где Тура вливалась в Тобол, стоял небольшой укрепленный городок одного из татарских тарханов. По словам Г. Ф. Миллера, слово «тархан» означало почетное звание и по-русски переводилось как вольный господин[73]. Обладатель этого звания не платил дань хану, но обязан был участвовать в его походах. Улусные же люди тархана наравне с прочими платили ханскую дань, хотя и более легкую. Такой тархан и сидел в городке, названном в русских летописях Тарханским.
Внезапно появившись у городка, казаки беспрепятственно вошли в него. В то время у тархана находился знатный татарин по имени Кутугай, посланный Кучумом для сбора дани. Перепуганного насмерть ханского даругу доставили к атаману. Ермак решил использовать представившийся случай, чтобы дезинформировать Кучума. В его расчеты не входило раньше времени раскрывать свои цели. Он приказал принять Кутугая не как пленника, а как знатного и желанного гостя. Оказывая ему всяческие знаки внимания и почета, атаман расспрашивал о здоровье хана и его семьи.
— Я хотел бы дружески навестить Кучума-царя, — говорил Ермак, — но задержался в пути и скоро намерен возвратиться на Русь.
Обласканный Кутугай рассказал подробно любопытному собеседнику и о Сибирском ханстве, и о войске Кучума, и об Искере, и других городках. Чтобы сделать гостю приятное и развлечь его, Ермак приказал лучшим стрелкам продемонстрировать свое искусство в стрельбе. В качестве мишени использовали татарские щиты и панцири. С помощью переводчика кто-то из атаманов, возможно, Иван Кольцо, объяснял тактико-технические свойства оружия, особенно напирая на пробойную силу и дальность полета пули. Кутугая одарили казацким платьем ярких цветов и мелкими металлическими безделушками, вроде колец и серег. Кучуму Ермак подарил трезубец, а женам его — кизылбашские парчи и шелка. Передав поклон хану, семье его, караче и мурзам и выразив еще раз сожаление, что не может лично засвидетельствовать почтение столь славному правителю, атаман «чесно» (с миром) отпустил Кутугая в Искер[74].
Словно на крыльях летел ханский сборщик к Кучуму. По пути во всех городках он с гордостью рассказывал, какой славный и храбрый витязь навестил их землю и как щедро принимал его. В том же восторженном настроении простоватый Кутугай прискакал в Искер, так и не собрав ханскую дань. Одевшись в цветное русское платье, распираемый желанием побыстрее поведать о счастливом приключении, вошел он в ханский терем.