— Чем мужчина отличается от мальчика? — третий раз подряд спрашивал улыбчивый украинец. Никто не мог ответить. Тогда он ответил сам: — Ничем. Просто у мужчины игрушки дороже.

— Во-во, по семь тыщ, — поддержали его.

Олег не улыбнулся. «Мужчина от мальчика… мальчика…» — Ему навязчиво вспоминался тот мальчик, глядящий в душу. И неясно чем это воспоминание тревожило Олега. Заслезились от дыма глаза, и он снова пошел по рядам. Автомобили уже перестроились, кто-то уехал, подъехали другие, и туда, где только что стоял неплохой «Жигуль», к которому не мешало прицениться, подогнали новенькую, с четырьмя фарами «Волгу». Владелец — ни дать ни взять, директор крупного завода, солидный и холеный начальник. Едва скрипнули тормоза, как к нему на переднее сиденье плюхнулся странный тип в зеленой женской кофте, на цыганских скошенных каблуках, в широкополой шляпе, согнутой пополам, как чебурек. «Волжанка» тут же дала газу и снялась подальше от мнимых покупателей.

— Видал, как дела делаются! — сказал один.

— У такой шляпы — и деньги? — не поверил другой.

— Э-э, — философски-невозмутимо протянул пожилой узбек в тюбетейке. — Ти куда глядел? Ведь пир-крашин полностю!

Все захохотали: сумей-ка так перекрасить!

Подъехала чистенькая «шестерка», за рулем — подполковник медицинской службы с румяным лицом и траурными глазами. По румянцу можно было предположить, что он кутила, весельчак и преферансист, а вот по взгляду… Взгляд был такой, как если бы вчера на его глазах погибла вся его семья.

— Сколько просишь? Год? Чьи комиссионные? — заголосили со всех сторон, и Сотников тоже, незаметно для себя самого. Никому и в голову не пришло, что в армии к офицеру на «ты» не обратишься.

— Не продаю, — спокойно ответил подполковник.

— А низ? — по инерции выкрикнули сзади.

— И низ тоже, — улыбнулся он, запер дверцу и ушел куда-то.

Вокруг зашумели: рядом купили-продали такую машину, такую! И хозяин будто бы сказал, мол, мне лишнего не надо, за что купил, за то и… Главное, чтоб сына не испортить. Сын — дороже.

— Э-э, — сказал узбек, — пир-крашин полностю!

«Нет, — остановил себя наш незадачливый покупатель, которого неудержимо всасывала в себя эта воронка, заражала коллективной неврастенией, не отпускали, примагничивали скучившиеся пятнадцать-двадцать оголтелых, жаждущих. — Нет, надо от них подальше!»

На взгорке, очень близко от костра, стояла одинокая «белянка», которую никто почему-то не замечал. А машина!.. — есть же такие, что и капота поднимать не надо, и без того видно: автомобиль молодой, был в крепких и умелых руках, любили его и лелеяли. На этот раз — спасибо подполковнику — Олег подошел солидно, как покупатель, а не зевака, взялся за ручку дверцы и уселся на заднем сиденье. Внутри было удивительно покойно, как в аквариуме. Беззвучна стала поземка пыли, проносящаяся по пустырю. Олег поздоровался. Хозяева — отец и сын, казалось, оробели от его солидности. Сотников поудобнее устроился посредине заднего сиденья и веско произнес:

— Ну?

— Выпуска восемьдесят первого года. Прошла сорок тысяч. Все швы промазаны. Резина родная, не менял. Прошу шесть с половиной, комиссионные пополам, — доложил хозяин.

В ушах гудел сволочной ветер. Даже поташнивало, словно при нырянии вода в уши залилась.

— А точнее? — властно переспросил Олег.

Хозяин, по всему видно, тоже селянин, простоватый, не раз в жизни продешевивший. Такие люди, их незащищенность и зайца львом сделают, вот отчего сам он, Сотников, так «раздухарился». Олег мог даже представить, как этот трудяга впервые начал копить. Посадил картошку, она сгорела. Пересадил, горб гнул, окучивал, поливал, полол, всю семью не спускал с этой картошки. Накопал, просушил, перебрал, повез в город продавать. За весами стоять постеснялся — робел. Ну и спустил все десять мешков торгашам-перекупщикам оптом, за копейки. А те картошечку, трижды руками перебранную, — на весы, да втридорога!

— Не могу я сбавлять, пойми, — просительно сказал владелец. — Нельзя мне…

— Да вы знаете! — звонко крикнул вдруг мальчишка лет тринадцати, и голос сразу пропал. — Да вы знаете, как моему бате эта машина досталась?!

И Сотников устыдился: ведь для них он — последний шкуродер, дешевка, делец, скупивший за бесценок их картошечку.

— Шесть сто, — отрубил он.

— Нет, — отрубил отец.

Олегу страшно не хотелось выходить на этот свалочный и сволочной ветрюган. Тут уютно пахло яблоками. Только за одно то, чтобы не выходить отсюда, он готов был расстаться с аккредитивами. И верил: уж какая-какая, а эта машина не подвела бы его никогда, берегла бы…

Покупатели к ним не подходили, и Сотников решил не спешить: надо хозяина выдержать, пусть проникнется. Он вылез, степенно сознавая, что «белянка» никуда не денется. «Эх ты!» — скажет мальчишка отцу. «Ничего, сына, ничего, — ответит тот. — Нам лишнего не надо, а своего нельзя отдавать. И так уж…»

И опять перевернули душу просьба большеглазого мальчика: «Хлебушка» и голос этого мальчишки: «Да вы знаете!..»

Нет, не видел он того детдомовца никогда, но почему, почему так знакомо это лицо?!

После антракта спектакль пошел скоро, актеры заторопились. Вернулась «пир-крашиная» новенькая «Волга», и тот, в шляпе чебуреком, вылез из нее с видом зайца, у которого нет пятака на автобус. Вместо него покупателей набилось полный салон. Синеглазая бабка выехала с пятачка, за рулем — инспектор ГАИ. Видно, просто некому автомобиль к владельцу отогнать. Олег въявь представил: вот катит по городу эта самая бабка, натурально сама за рулем, шпарит во весь дух, в розовых очках… Что-то воображение его сегодня разыгралось.

По толкучке шел молодой бородатый парень, но даже борода не могла скрыть всех шрамов на его лице. На груди картонный плакат с фотографией изувеченного «Жигуля» и с надписью «ПРОДАЮ!». От этого бедолаги Сотников шарахнулся и кинулся обратно, к машине отца и сына. Внутри сидел узбек. Олег подошел сзади, и едва щелкнул клавишей дверцы, как услышал:

— Да вы знаете, как нам эта машина досталась!..

Его снова обдало горячим током — неужели совесть так переворачивает память? Но мальчишка страшно смутился при виде Сотникова, уже слышавшего его коронное изречение.

— Чему сына учишь? — горько сказал Олег.

Но тут загорячился узбек:

— По рукам! — кричал он. — Поехали! Заводи, поехали! Продана, продана! — замахал он руками на Олега, как бы выметая его из салона.

— Дурачок ты! — обиделся Сотников. — Она же перекрашенная, ты вглядись.

И пошел к костру. Греясь и плача в дыму, он вдруг ясно вспомнил, где видел эту старушенцию-синеглазку.

— А вот заблажило мне в юности в институт поступать, — начал он, обращаясь к безымянному соседу, который за пять часов этой суеты сует стал ему не то что знакомым — братом родным. — Ну, поехал. Засыпался, конечно, сразу. Дай, думаю, хоть город напоследок погляжу. И вот с одним парнем из общежития идем утром, а нам бабка в окне рукой машет.

— Зовет?

— Зовет.

Слушатель почему-то засмеялся. Олег переждал и хотел было дальше рассказывать, но тут все заинтересовались. Пришлось заново начинать.

— Зовет, машет, а окна все законопачены — через стекло зовет. И такое лицо, будто упадет она вот-вот. Да-а. Окно на втором этаже, высоковато. Ну, друг меня подсадил, я кое-как наружную форточку расковырял. А глаза у нее синие-синие, я не я буду! Вот она и говорит: меня, говорит, сын с невесткой заперли, чтоб померла. Сами уехали, а есть не оставили. Поесть, говорит, дайте, ребятки. Хлебушка…

Олег оторопел от тишины, какая вдруг установилась.

— Ну, купили мы ей хлеба, колбасы, еще чего-то… — робко продолжал он.

— Ну и что? — спросил тут ближайший слушатель, к которому он обращался. — Для чего рассказал-то?

— Да к тому, что она, эта самая бабка, только что «Жигуля» нового купила — и тю-тю на нем!

От Олега отодвинулись.

— А ты не перепутал?

— Я? Ее?! Перепутать?! Да вы что!