По правде говоря, в свете последних происшествий третья гипотеза выглядит самой убедительной, а это, вполне естественно, отнюдь не внушает мне безумной радости. Странно, вместо того чтобы подумать, каким образом припереть Эвелин к стенке, если, конечно, ее вина будет доказана, я, боясь себе в том признаться, уже подсознательно искал способ спасти ее от расплаты.

Уже докуривая, я вдруг подумал, что, по сути дела, сражаюсь с призраком. Мне надо разыскать Гажана, а что я о нем знаю? Да ровно ничего! Видел только фотографию. Но что за человеком он был на самом деле? Мне казалось, что, сумей я составить хоть мало-мальски достоверный психологический портрет — и расследование сразу сильно продвинется. Ведь очень важно угадать, на что человек способен или не способен, узнать его вкусы и привычки, от которых не так-то легко избавиться. Короче, мне следовало познакомиться с Гажаном поближе.

Я снова завел мотор, решив ничего не предпринимать, пока не пойму до конца, кто такой Марк Гажан, а для этого в первую очередь следовало поговорить со всеми, кто его окружал.

Не стану лгать, будто при виде меня Турнон безумно обрадовался, ничего подобного.

— Думаю, после сегодняшнего ночного происшествия лишь вашему хладнокровию я обязан тем, что не стал убийцей… И самое меньшее, что я обязан сделать в знак если не симпатии, то по крайней мере благодарности, — это принять вас по первому требованию.

— Что ж, вы правы, Турнон. А что до вашей симпатии, честно говоря, мне на нее плевать. Если бы я хотел всем нравиться, уж наверное выбрал бы другую профессию.

— Не сомневаюсь.

— Вот и отлично. А теперь, когда мы разобрались с этим вопросом, ничто не мешает перейти к главному. Я полагаю, вы достаточно любите свою страну, чтобы не пойти на предательство?

— Безусловно.

— Стало быть, у вас есть все основания помочь мне справиться с Гажаном, задумавшим продать свои планы на сторону, иностранной державе. Кроме того, не забывайте, что, охраняя инженера и его бумаги, кто-то убил дорогого для вас человека.

Я видел, что губы у него дрогнули, как у готового расплакаться ребенка, и поспешил развить мысль:

— Я думаю, вы очень не прочь узнать имя мерзавца, прикончившего Сюзанну Краст?

Турнон сжал кулаки.

— Да, мне хотелось бы узнать его имя, месье Лиссей, — проговорил он со всей энергией, на какую только был способен. — Даже чертовски хотелось бы… И боюсь, да простит меня Бог, что в тот день все-таки совершу убийство!

— Этот же преступник убил и моего лучшего друга, Турнон, друга, у которого остались жена и маленький ребенок. А потому, хоть мы с вами и не принадлежим к одному кругу, обоими движет одно и то же чувство. Так почему бы нам не объединить усилия, раз успех одного автоматически принесет победу другому?

Директор немного поколебался, потом, видимо решив, что предложение разумно, протянул руку.

— Хорошо, я согласен, Лиссей. С этой минуты вы можете полностью рассчитывать на меня, а я буду полагаться на вас.

Я объяснил, как мне важно получше узнать Марка Гажана, но Турнон с сомнением покачал головой.

— Это очень непросто… Гажан относился к той категории людей, рядом с которыми хоть сто лет проживи — все равно почти не заметишь их исчезновения… Пожалуй, если вдуматься, в том, что человек способен годами жить настолько незаметно, есть что-то поистине пугающее.

— Вы только что набросали портрет идеального шпиона, Турнон. Во всяком случае, оставаться невидимкой — мечта любого агента спецслужб.

Он посмотрел на меня с искренним удивлением.

— Надеюсь, вы не хотели намекнуть, что Гажан…

— Пока трудно сказать об этом что-либо определенное. Просто я рассматриваю все возможные варианты. Инженер исчез вместе со своими бумагами, следовательно, либо он мертв, либо кинулся в бега, никакого третьего решения я не вижу. Поэтому, если бы мне удалось составить о Гажане точное представление, в конце концов я разобрался бы, какая из двух версий верна — смерть или измена. Расскажите мне о нем, Турнон, но только с большей искренностью, чем в прошлый раз, когда мы с вами говорили на эту тему.

— Марк Гажан пришел к нам семь или восемь лет назад. До этого работал где-то на севере Франции. Насколько я помню, его не особенно устраивал тамошний климат. Разумеется, Гажан представил нам свои дипломы и характеристики. Прежнее начальство не скупилось на похвалы, отмечая его компетентность, добросовестность, искреннее увлечение работой, и так далее, и тому подобное. Однако мой завод практически не приносит прибылей в том, что касается реализации, а потому я не могу платить служащим такого жалованья, как на многих других, более крупных производствах. Поэтому меня несколько смутило, что Гажан решился оставить гигантский индустриальный комплекс на севере и просить места на моем скромном заводе. Марк вовсе не страдал никаким серьезным заболеванием, и ссылки на климат выглядели не слишком убедительно. Во всяком случае, вряд ли это могло послужить основной причиной его переезда. Я не стал скрывать удивления, и Гажан наконец признался, что хочет целиком погрузиться в особенно интересное для него исследование и, зная, что я всячески приветствую разработку такого рода проблем, предпочитает перейти под мое начало. Внимательно изучив его досье, я пришел к выводу, что разработки Гажана могут оказаться весьма перспективными. Это меня и соблазнило. Мы довольно быстро сговорились об условиях и о том, что, если его исследования увенчаются успехом, я получу определенный процент. Короче, по условиям договора Гажану надлежало добросовестно работать, а мне — предоставить ему необходимые на это средства. По сути дела, все основывалось на доверии.

Судя по всему, Турнон говорил правду.

— Но почему вы не рассказали об этом при нашей первой встрече?

— Да просто я терпеть не могу, когда посторонние суют нос в мои дела.

— Если только вы не опасались, как бы я не заподозрил вас в убийстве Гажана.

— Меня?

— Давайте вообразим, что инженер и в самом деле довел работу до конца… и честно предупредил вас об этом… Мы с вами прекрасно знаем, что его изобретение стоит бешеных денег, особенно если обратиться к иностранным покупателям… Возможно, в сравнении процент показался вам мизерным, а искушение присвоить всю сумму было слишком велико? Ну, что вы об этом скажете?

Турнон прикрыл глаза, и, глядя, как он нервно стиснул челюсти, я понял, насколько предположение его потрясло.

— Что бы вы ни подумали вчера вечером, месье Лиссей, я вовсе не склонен к насилию… и все же за такие слова с удовольствием разбил бы вам физиономию! По-моему, вы так привыкли иметь дело со всякого рода подонками, что напрочь разучились отличать их от порядочных людей.

— Что делать, они так похожи!

— Тем не менее, хотите верьте, хотите нет, я честный человек и имею обыкновение соблюдать взятые на себя обязательства. Так что если Гажан удрал, то в первую очередь обвел вокруг пальца меня!

— И вы намерены жаловаться в полицию?

— В такого рода делах, хотя бы из-за их крайней секретности, мы не имеем права прибегать к защите закона.

— А кроме того, существует еще и Эвелин Гажан!

— Что вы имеете в виду?

— А то, что в память о более чем дружеских отношениях с этой особой вам, вероятно, не хотелось бы причинять ей боль, преследуя человека, ставшего вашим преемником?

— В моей работе, месье Лиссей, романтизм совершенно неуместен. Мои прежние отношения с мадам Гажан не имеют ничего общего с изысканиями ее мужа. Наш роман, к тому же довольно непродолжительный, закончился давным-давно и, я бы сказал, окончательно канул в забвение, после того как Эвелин вышла замуж. Как я вам уже говорил, мы были не созданы друг для друга. Я вовсе не любитель искать приключений на свою голову, месье Лиссей!

— Но и Гажан, судя по вашему описанию, — тоже!

— Несомненно.

— Тогда почему Эвелин выбрала именно его?