Джон Ю. Неф и первая английская революция, 1560–1640 гг.

Это был промышленный подъем, более четко выраженный и более интенсивный, чем германский и итальянский прологи, — подъем, проявившийся в Англии между 1540 и 1640 гг. К середине XVI в. Британские острова пребывали еще с промышленной точки зрения далеко позади Италии, Испании, Нидерландов, Германии и Франции. Столетие спустя ситуация чудесным образом изменилась на противоположную, и ритм перемен был настолько быстрым, что эквивалент ему найдется вновь лишь в конце XVIII и начале XIX в., в самый разгар промышленной революции. Накануне своей гражданской войны (1642 г.) Англия сделалась первой промышленной страной Европы и останется ею. Именно эту английскую «первую промышленную революцию» Джон Ю. Неф⁴⁷ осветил в ставшей сенсацией статье 1934 г., которая нисколько не утратила своей объясняющей силы.

Но почему именно Англия, тогда как великие инновации того времени были ею заимствованы — я имею в виду доменные печи и различное оборудование для подземных горных работ: штольни, вентиляционные системы, насосы для водоотлива, подъемные машины, — тогда как этой технике обучили Англию нанятые для этого немецкие горняки? Тогда как именно ремесленники и рабочие из самых передовых стран, Германии и Нидерландов, но также и из Италии (стекольная промышленность) и Франции (тканье шерсти и шелка), принесли в нее технологии и навыки, необходимые для устройства ряда отраслей промышленности, новых для Англии: бумажных и пороховых мельниц, зеркальных фабрик, стекольных заводов, литейных заводов для отливки пушек, фабрик квасцов и купороса, рафинадных сахарных заводов, производства селитры и т. д.?

Удивительное заключается в том, что, внедрив их у себя, Англия придала им неведомый до того размах: увеличение предприятий, размеры построек, рост численности работников, достигавшей десятков, а порой и сотен человек, громадность (относительная) капиталовложений, которые исчислялись в многие тысячи фунтов, в то время как годовая заработная плата рабочего была порядка всего 5 фунтов, — все это было действительно новым и говорило о масштабах подъема, который будоражил английскую промышленность.

С другой стороны, решающей чертой этой революции, чертой чисто самобытной, был рост использования каменного угля, ставший главной характеристикой английской экономики. Впрочем, не в силу сознательного выбора, но потому, что уголь этот восполнял очевидную слабость. Лес сделался редок в Великобритании, где он достигал в середине XVI в. очень высокой цены; такая нехватка и такая дороговизна диктовали обращение к каменному углю. Точно так же слишком медленное течение рек, воды которых приходилось отводить по длинным подводным каналам, чтобы заставить ее излиться на водяные колеса, делало движущую воду намного более дорогостоящей, нежели в континентальной Европе, и вследствие этого оно стало побудительным фактором для исследований, связанных с паром, по крайней мере так утверждает Дж. Ю. Неф.

Итак (в противоположность Нидерландам или Франции), Англия вступила на путь очень широкого употребления каменного угля, опираясь на Ньюкаслский бассейн и на многочисленные местные залежи. Копи, на которых крестьяне работали часть времени и только на поверхности, узнали с тех пор непрерывную работу: шахты углублялись в землю до 40—100 метров. Производство с 35 тыс. тонн к 1560 г. было доведено до 200 тыс. тонн в начале XVII в.⁴⁸ Рельсовые вагоны доставляли уголь от копи до пунктов погрузки; все более и более многочисленные специализированные корабли развозили его далеко по всей Англии и даже, в конце столетия, в Европу. Уголь представал уже как национальное богатство. В 1650 г. один английский поэт провозгласил: «Англия — это целый мир, она также имеет Индии. Исправьте ваши карты: Ньюкасл — это Перу» («England’s perfect world, hath Indies too. Correct your maps, Newcastle is Peru»)⁴⁹. Замена древесного угля не только позволила топить домашние очаги и роковым образом задымить Лондон. Она навязала себя также и промышленности, которой тем не менее пришлось приспосабливаться к новой энергии, находить новые решения, в особенности для того, чтобы гарантировать обрабатываемые материалы от воздействия сернистого пламени нового топлива. Кое-как каменный уголь внедрился в производство стекла, в пивоварение, в кирпичное производство, в производство квасцов, на рафинадные сахарные заводы и в соляную промышленность на основе выпариваемой морской воды. Всякий раз происходила концентрация рабочей силы и по необходимости капитала. Рождалась мануфактура с ее просторными мастерскими и их одуряющим шумом, который иной раз не прерывался ни днем, ни ночью, с ее массами работников, которые в мире, привыкшем к ремеслу, поражали своим числом и своим нередким отсутствием квалификации. Один из управляющих «квасцовых домов», учрежденных Яковом I на побережье Йоркшира (каждый из них постоянно использовал шесть десятков рабочих), объяснял в 1619 г., что изготовление квасцов — «задача для безумца», которая «не может быть выполнена ни одним человеком, ни несколькими, но множеством людей самой низкой категории, которые в свой труд не вкладывают ни усердия, ни честности»⁵⁰.

Следовательно, в техническом отношении посредством увеличения своих предприятий, посредством нарастающего употребления каменного угля Англия внедряла инновации в промышленной сфере. Но тем, что толкало промышленность вперед и, вероятно, порождало инновацию, был сильный рост внутреннего рынка в силу двух дополнявших друг друга причин. Во-первых, очень сильного демографического подъема, который оценивался в 60 % на протяжении XVI в.⁵¹ Во-вторых, значительного увеличения доходов от сельского хозяйства, которое многих крестьян превратило в потребителей промышленных изделий. Встретившись лицом к лицу со спросом растущего населения и вдобавок с ростом городов, которые увеличивались на глазах, сельское хозяйство наращивало свою продукцию разными путями: распашкой целины, огораживаниями за счет общинных земель или лугов, специализацией земледелия, однако без вмешательства революционных приемов, предназначенных для увеличения плодородия почвы и ее производительности. Они начнутся практически только после 1640 г. и вплоть до 1690 г. будут идти крохотными шажками⁵². В силу этого сельскохозяйственное производство испытывало определенное отставание от демографического натиска, как то доказывает подъем сельскохозяйственных цен, в целом более сильный, нежели подъем цен на промышленные изделия⁵³. Из этого проистекало очевидное благосостояние деревни. То было время Великой перестройки (Great Rebuilding): дома крестьян перестраивались, расширялись, улучшались, окна стали стеклить, очаги приспосабливались для использования каменного угля; посмертные описи имущества отмечают новое обилие мебели, белья, драпировок, оловянной посуды. Такой внутренний спрос определенно стимулировал промышленность, торговлю, импорт.

Но сколь бы многообещающим ни было это движение, оно не увлекло за собой всего. Имелись даже важные секторы, которые тащились в хвосте.

Так, в металлургии новая доменная печь немецкого образца (blast furnace), крупный потребитель топлива, не только не упразднила все печи старого образца (bloomeries), иные из которых действовали еще около 1650 г., но и продолжала использовать древесный уголь. Только в 1709 г. появится первая домна, работающая на коксе, и она останется единственной в течение четырех десятков лет. То была аномалия, которой Т. Эштон и некоторые другие дали несколько объяснений, но бесспорным представляется мне то, какое дает в недавней книге Чарлз Хайд⁵⁴: если кокс только к 1750 г. взял верх над древесным углем, то это потому, что до того момента издержки производства давали преимущество последнему⁵⁵. К тому же долгое время английская металлургическая продукция оставалась средней, как количественно, так и качественно, уступая даже после принятия кокса металлургической продукции России, Швеции и Франции⁵⁶. А если малая металлургия (ножевое производство, изготовление гвоздей, орудий и т. п.) начиная со второй половины XVI в. не переставала расти, то работала она на импортируемой шведской стали.