- Ты же сам говорил, что чем больше времени мы здесь, тем больше перенимаем чужую культуру. Вот и мат их появился, - пожала плечами девушка. – В любом случае теперь будет легче общаться.

- Вот совсем невесело теперь. То я говорил умными словами, а теперь так каждый может чесать. Честное слово, как в Аду, когда Гомер, ужравшись вина, выдал мне матерное хокку.

- Так он же, блядь, поэт. Чего ты хотел?

- Ничего. Зато сейчас хочу вина. Кажется на столе, в уголке, стоит пара кувшинов с чем-то вкусным, - облизнулся я, мигом забыв прежние обиды. Астра рассмеялась в ответ.

- Эх, лысенький. Не меняешься вообще. Пойдем, смочим твое горлышко, пока оно совсем не увяло.

Вино наполнило голову приятным хмельком, хоть и отдавало прокисшим виноградом. Я разохотился на второй кувшин, пока Астра, которая блюла за мной, будто Цербер, не вломила живительную затрещину и не высказала все, что думает о вреде алкоголя. Но отказаться от своей чарки не смогла. Шатер, меж тем, заполнялся разномастной публикой. Больше всего здесь было обычных мужчин в возрасте, от которых воняло потом, грязью и навозом, а тускло блестевшие доспехи были покрыты засохшей кровью. Я, было, прокомментировал их наряды, но чей-то странный визг рядом заставил меня подпрыгнуть на добрых два метра вверх.

- Быстро, блядь!

- Чего? – я повернулся в сторону тощего парня в замызганной сутане, который смотрел на меня, дико вытаращив глаза. В уголках губ незнакомца белела застывшая слюна, а изо рта несло нечищеными зубами.

- Кувшин наполнил, блядь!

- Какой кувшин? – растерянно спросил я. Астра рядом беззастенчиво хохотала.

- Какой выпил, - не снижая мощи голоса, рек парень. Приближаться он не рисковал.

- Наполню, не бушуй.

- Давай наполняй, блядь. Что тебе тут надо?

- Жанну хочу увидеть.

- Зачем мне это надо?

- Это мне надо. Слышь, ты ебанутый совсем? Ядро пушечное в мошонку попало? – ехидно осведомился я, скрестив руки на груди.

- А зачем тебе это надо?

- Нужно.

- Что значит нужно, блядь? Ты дурак что ли, ёпта блядь? Зачем тебе это нужно, блядь? – бешено продолжил парень. Большинство присутствующих повернулись в нашу сторону и даже не пытались скрыть улыбки.

- Поговорить с ней хочу.

- Кувшин наполнил, блядь!

- Да наполню я твой кувшин. Отъебись. Бутирата нажрался?

- Кувшин наполнил, блядь!

- Уже бегу.

- Давай наполняй, блядь. Как осушил, так и наполнишь.

- Интересная личность, - буркнула Астра, припомнив одного похожего персонажа из нашей смертной жизни.

- Что? – парень уставился на рыжую своими безумными зраками.

- Интересная ты личность, говорю, - улыбнулась девушка.

- Я знаю, - тихо ответил безумец, а затем повернулся ко мне и вновь перешел на ультразвук. – Кувшин мне наполнил, блядь! Француз, ты чё ебанутый, блядь?

- Я поляк.

- Поляк, блядь. Кувшин мне наполнил, блядь, - я все гадал, когда же наступит спасение, пока в палатке не раздался командный женский голос.

- Донни, пошел вон! Кто его сюда пустил? – мы с Астрой синхронно повернулись и узрели высокую женщину с короткими неровными волосами бледно-рыжего цвета. Незнакомка сурово поджала губы и, подойдя к столу, моментально осушила кубок с водой, который стоял в сторонке. После чего утерла губы перчаткой и вопросительно уставилась на нас.

- Ебатеньки, - только и мог вымолвить я. – Это же она.

- Ты говоришь с Жанной, трубадур. Жан де Мец сказал, что тут приехали два весельчака, дабы усладить наш слух, - жестко ответила женщина, благодаря чему я понял, что передо мной именно она. Жанна д’Арк, также известная как Орлеанская дева.

- Да, госпожа.

- Я не госпожа, а простой солдат. Не обращайте внимания на Донни, у него чердак поехал после битвы при Пате, - отмахнулась Жанна, а затем рявкнула куда-то вглубь, не сомневаясь, что ее услышат. – Желудок скоро сам себя переварит. Где похлебка? Бургундцы отказались сдаваться, помирать голодной я не собираюсь.

И начался великий пир. Хотя нет. Пиром это назвать можно было с большой натяжкой. Великая жрачка, от которой сам Минос бы удавился от зависти. Еда была по-солдатски неприхотлива. Жареное мясо с кровью, тягучая мучная похлебка и жесткий хлеб, об который можно было запросто зубы сломать, а то и челюсть. Вино лилось рекой и все чаще стали вспыхивать мелкие драки, когда кто-то не поделил последний кувшин с алкоголем или порцию похлебки. Жанна ела молча и так, что за ушами трещало. Лишь изредка она осаживала своим громким голосом особо буйных, а затем возвращалась к трапезе. Мы с Астрой налегали на похлебку, ибо она была действительно бесподобной, особенно после вяленого мяса, которое вставало поперек горла при одном упоминании. Наконец, когда все плотно набили свои животы, а среди наступившей тишины послышались громкие отрыжки, Орлеанская дева снизошла до нас.

- Стало быть, трубадуры вы? – громко спросила Жанна, ковыряясь в зубах здоровенной щепкой.

- Ага, стало быть, - буркнул я, вставая из-за стола.

- И что же вы умеете, дабы развеселить сердца наши, войной проклятой тронутые?

- Я вот фокусы показывать умею, а моя спутница танец живота практикует. Только после этого танца половину ваших рыцарей придется умерщвлять ударом по темечку, да в землю закапывать, дабы не исходили они слюной на писечки дамские.

- Заманчиво ты говоришь, славный плясун. А песни петь обучен? – улыбнулась воительница и заступница всея Франции.

- Да, немного. И то если накатить перед этим, - смутился я, ибо взоры присутствующих обратились на меня.

- Поляк, блядь! Кувшин наполни, блядь! – откуда ни возьмись раздался голос странного Донни. Жанна устало вздохнула, а затем бухнула кулаком по столу.

- Донни, иди нахуй!

- А вам ругаться можно? – удивился я, забыв про буйного сослуживца Орлеанской девы, контуженного во время одной славной битвы.

- А почему нет? – настал черед Жанны удивляться. Даже рыцари захохотали, а некоторые принялись вытирать слезы, будто я выдал шутку века.

- Вы же праведница. Да еще и с Богом говорили. А тут сквернословите.

- Эх, наивный трубадур. Даже праведники могут ругаться, как завсегдатаи грязной корчмы. Главное чтобы мысли чисты были и душа.

- А некоторые праведники кулебяки ебали и пытались ангелов споить, но, тем не менее, своего места в Раю не лишились, - лукаво заметила Астра, скосив на меня глаза.

- Вот. Даже рыжая плясунья знает, - рассмеялась Жанна, а затем вдруг посерьезнела. – Спой мне песню, трубадур. Грустную и о любви, каковой я не видывала.

- О любви? – переспросил я. – Может что-нибудь веселое или боевое? О любви я плохо пою. Могу вам про кукловода спеть или про кувшин виски.

- Про любовь! Грустную! – рявкнула воительница, вызвав одобрительный гомон среди своих рыцарей.

- Ебушки-воробушки, - тихо ответил я, а затем прочистил горло и залил в себя половину кувшина с кислым вином. И все это под неодобрительным взглядом Донни, который вознамерился, было открыть рот, но Жанна на него так посмотрела, что контуженый воин спрятался под стол, где начал тихо заводить свою мантру о пустых кувшинах, выпитых злоебучими поляками. Я же мучительно думал о том, какую песню о любви сейчас спеть, дабы меня не четвертовали добрые французы.

- Внутри себя я вижу пустоту,

Людей, которым некуда идти,

Без тебя покой мне не найти,

Никто не знает, куда я иду.

Я пытался жить так, словно тебя никогда и не знал,

Я проснулся, но мир еще спал.

Я молился, чтобы сердце мое никто не разбил,

Но без тебя моя жизнь неполноценна. Тебя я любил.

Я не могу больше так жить,