— Ну надо же, — сварливо буркнула Астра, которой надоело идти молча и слушать красочные рассказы Ахиллеса, как он таскал за пенис Гефестиона. – Праведники в фаворе, а грешники сосут хуи.

— Метко пизданула, заинька. Как Моисей с горы Синай, — рассмеялся я и уставился на одного из грешников, который сверлил меня злобными глазками. – Хули вылупился, дерьмоед?

— Щенок, — прошипел тот в ответ. Причем постарался сделать это тихо, чтобы не разозлить Элигоса, который своих друзей в обиду не дает. Наверное. Хотелось бы в это верить.

— Щенок у тебя в трусах, хуишка, — съязвил я. – Лает, не кусает, в пизду не залезает.

— Збышек вернулся, — хмыкнула Астра, наблюдая за тем, как грешник демонстративно ускоряет шаг, когда команда Элигоса принялась улюлюкать.

— Ага, — улыбнулся я. – Воздух тут чистый, вот и настроение улучшилось.

— Ебанько ты, — хмыкнула рыжая, беря меня под руку, ибо впереди показалась процессия полуголых девушек. И если Герцог Элигос с каменным лицом прошел мимо, даже не скосив взгляд, ибо за ним блюла Леария, то остальные чуть шеи не поломали, пытаясь разглядеть девичьи прелести. Ахиллес и вовсе покраснел, как младенец, которого спалили за дрочкой в собственный носок. А я вот тщетно старался держать себя в руках. Наконец, Астра сдалась и милостиво кивнула. – Смотри. Только быстро.

— Спасибки, заинька, — усмехнулся я, распахивая глаза. Но то, что я увидел, радости не прибавило. – Фу. У них сосков нет.

— А ты думал я тебе на чужие соски дам пялиться? – ехидно ответила рыжая, пиная меня в бок. – Иди уже, ебарь-террорист. Мы пришли.

— Воистину, — согласился я, осматривая врата чуть меньшего размера, которые распахнулись, приглашая в них войти. – О, едой запахло. Мяском жареным.

В большом помещении, куда мы вошли, было очень светло, пахло вкусной едой, и слышалась оживленная человеческая речь. Но столы, которые ломились от разнообразных яств, и разнокалиберные люди с головами животных были мной проигнорированы, когда я увидел того, кто сидел на диковинном золотом троне в самом дальнем конце зала.

Это был высокий, не меньше трех метров роста, мужчина с головой сокола. Птичьи глаза верховного демиурга Египта были невероятно мудрыми и даже добрыми.

— Зачем он стул на голову себе поставил? – тихо спросила Астра, шепнув мне на ухо.

— Не. Это корона. У египтян свои представления о моде были, — ответил я. – О, зацени. Клеопатра выбежала жопку птичке подлизать.

— Приветствую тебя, Владыка мой, великий бог Солнца и всего Египта, — заныла египтянка, бухнувшись на колени рядом с троном. Ра внимательно на нее посмотрел и издал странный птичий клекот, скорее всего выражающий смех.

— Встань, Клеопатра. Я не твой владыка. Я владыка тех, кто вел смиренную и праведную жизнь. Но быть может, тебе удастся заслужить прощение, — ответил он, многозначительно усмехнувшись. Если вообще птица может усмехаться. Тут мнения расходятся.

— Обломали гнилопёздку, — хохотнул я. – Всем готова подлизать, лишь бы не исправляться.

— Ты! – прошипела Клеопатра, метнув мне свой самый красноречивый взгляд. Я в ответ показал ей кулак, но умолк, когда Ра вновь заговорил.

— Удивительно. Праведник. Чистый праведник. Даже двое праведников, — задумчиво протянул он, а затем поманил меня к себе. – Подойди, дитя. Не бойся.

— Идите, — улыбнулся Элигос, продолжая стоять на месте. – Вы для него сущее чудо.

— Ага, как и он для нас, — кивнула Астра, присоединяясь ко мне. Мы медленно подошли к трону владыки Египта и преклонили колени. Всего на миг, как того требовал этикет.

— Вы, правда, Ра? – вежливо спросил я, надеясь, что человек с головой сокола меня не сожрет.

— Правда, дитя. Но как вышло, что праведники учувствуют в играх?

— Накурился, подписал бумажку и вот я здесь. Мальчик-распиздяй. Ой. При вас, наверное, ругаться нельзя. Неловко-то как.

— Я терпелив к тем, кто чист душой. Ради чего вы здесь? – черные глаза бога словно читали самые сокровенные мысли, но я-то знал, что этим мало, кто мог гордиться.

— Я, — хмыкнула рыжая. – Ради него.

— А ты? – спросил меня Ра.

— Из-за собственной глупости, — краснея, ответил я. Демиург рассмеялся и поднял руку.

— Благодарю, что уделили мне время. А сейчас, не буду вас отвлекать. Прошу вас насладиться моим гостеприимством, пока я побеседую с вашими богами.

— Приветствую, Владыка Египта, — коротко поклонился Герцог Элигос, а затем легонько пихнул меня в сторону одного из столов. – Простите моих спутников. Им еще не доводилось видеть вас.

— Как и тем, кто приходил до них, — грустно ответил солнечный бог и, встав с трона, направился в сторону небольшой двери, возле которой стояла копия самого Ра, только чуть поменьше. Как я понял, это был бог Гор, унаследовавший от папы соколиную голову и внушительную мускулатуру.

— Скоро увидимся, — шепнул Элигос Леарии, а затем первым вошел в личные покои демиурга. Нам оставалось только сесть за стол и основательно подкрепиться, не думая о всяких испытаниях, каждое из которых могло стать последним.

Глава шестая. Непростые причины.

В животе натужно забурчало, стоило только усесться за стол и придвинуть к себе блюдо с диковинными лепешками. Астра, сидя рядом, внимательно осмотрела роскошное кулинарное великолепие и остановила свой выбор на дивно пахнущем мясе, от которого в воздух поднимались струйки горячего пара. Ну а мне было откровенно плевать, что есть, поэтому я начал со всего и сразу. Правда поперхнулся, когда напротив нас уселся Ахиллес и без стеснений забрал у соседа из команды Белиала цельного жареного гуся.

— Поляк, — рыкнул он, явно желая мне приятного аппетита.

— Грек, — вежливо буркнул я, не отпуская лепешки. Астра с ехидной ухмылкой за нами наблюдала, пока оскорбленный грешник, у которого воин спер жареную птицу, не потребовал ее отдать.

— Пшел, нах. Мошонка! – не отвлекаясь, ответил ему Ахиллес.

— Я первым его увидел, — продолжал канючить грешник, крепкий мужчина с заплывшим глазом. Я узнал того, в кого врезался один из бывших демонов, прежде чем последнего не затоптала странная троица. Да, травмы, полученные в первом испытании, заживали с диким трудом.

— У, сука. Конеёб! Уебу, — пообещал грек и вцепился в гуся мертвой хваткой. Я удивленно наблюдал за развитием ситуации, к которой подключалось все больше зрителей, в том числе и из соперничающих команд.

— Отъебись от него, — рявкнул я, швырнув в мужчину половиной помидора, невесть как взявшегося на праздничном египетском столе. Ахиллес удивленно поднял голову и даже сподобился на улыбку. Жутковатую, правда, но все-таки улыбку.

— А ты, блядь, кто такой? Тут не Рай, где за тебя ангелочки заступаться будут, — воинственно ответил обиженный, решив, что я буду более легким противником, но то, что произошло дальше, удивило всех. Ахиллес отпустил гуся, а затем, резко вскочив с места, поймал мужчину в удушающий захват и повалил его на стол, не церемонясь.

— Жрать, бля? Залупа, бля! – ругнулся грек, сжимая шею ненавистного идиота, помешавшего ему насладиться дивным мясом. Ахиллес приблизил свое лицо, от которого повеяло смертью, к бледному сопернику, после чего, оторвав у гуся ножку, он буквально вбил ее в открытый рот мужчины, не обращая внимания на приглушенные всхлипы и сопли, перемазавшие кулак воина. – На, бля. Лоботряс, нахуй.

— Круто ты его, — я поцокал языком, тоже поднимаясь из-за стола, ибо к Ахиллесу уже спешили двое товарищей обиженного. – Пацаны, вам тут ловить нехуй. Или думаете, что мы своих в обиду дадим?

— Попизди, светлый, — сплюнул один из них, лысый толстяк, который в прошлом матче стоял на воротах.

— Заебали, бля! – рявкнул Ахиллес и двумя могучими ударами отправил грешников в глубокий нокаут. Один дернулся и затих, а второго успели оттащить в сторону, пока мускулистая нога грека не выбила последние искры жизни из поломанного тела. Ахиллес удовлетворенно оглядел поле битвы, валяющихся под ногами грешников, один из которых тщетно пытался вытащить гусиную ножку изо рта, и удивленные физиономии местных жителей и мелких божков, которые наблюдали за потасовкой с безопасного расстояния. Грех глубоко вздохнул, а затем, как ни в чем ни бывало, вернулся к пожиранию гуся, которого с честью отстоял. Правда был еще один плюс. Места рядом с нашей командой моментально опустели, благодаря чему остаток ужина мы провели в гордом одиночестве и наслаждении обществом друг друга.