При таком свете и в такую погоду можно было ждать каких-угодно гадостей. Бронислав был готов ко всему и все же то, что произошло, случилось неожиданно. Машину качнуло, круто потянуло в сторону. Вместо гладко облизанных сугробов он увидел перед собой стену откоса. Подобно громадному деревянному пауку, впились в откос могучие корневища придорожной сосны. Паук поплыл в сторону, исчез, а перед Брониславом ползла глиняная с трещинами стена откоса.

Сомнений не могло быть — машина двигалась боком. Значит, задние скаты сошли с дороги и скользят по обочине. Бронислав добавил газ и покруче вывернул руль, помогая ведущим колесам вновь выбраться на дорогу. Он хорошо представлял себе, что сейчас происходит под машиной. Шуршит вспоротый скатами снег, поднимается вверх и с силой бьет в дно кузова, жесткий, крепкий и острый, как толченое стекло. Несколько секунд он ждал.

Машина была напряжена до предела. Казалось, вот-вот колеса доберутся до земли, зацепятся за нее, вытолкнут машину на колею. Тут уж не зевай, выруливай, не то так и врежешься радиатором в откос. Он готов был вырулить, но машина скользила и скользила. Чем все это кончится?

Пришла мысль: а что, если тяжелый кузов, — дрова сырые, мерзлые, — сдернет сейчас с колеи и передние колеса? Худо будет, совсем худо! Машина поползет вниз, к Соболке. Хорошо, если поползет. А вдруг полетит кувырком? Бронислав на всякий случай приоткрыл дверцы с обеих сторон. Может, придется прыгать.

Треск и скрежет заставили мгновенно сбросить газ и нажать на тормоза. Что-то ломалось на правом борту. Скольжение прекратилось, и Бронислав выглянул. Правый борт машины уперся в ствол сосны. Две верхние доски светлели свежим переломом. Чинить теперь и чинить.

— Ну вот! Приехали! — сказал он и вылез на подножку. Только теперь ощутил, как сильно бьется сердце, так и толкается в ребра. Даже дышать стало трудно.

Отдохнув, осмотрелся и только руками развел:

— Счастливый же у тебя бог, Бронька! — За подпиравшей машину сосной пологий склон переходил в обрыв. Не будь дерева, грузовик кувыркнулся бы в Соболку, и трудно сказать, успел бы выпрыгнуть или нет. — Матушка ты моя, знала где вырасти!

Он ласково пошлепал щербатый ствол и прижался к нему щекой. Внутри сосны что-то гудело и щелкало.

Опасность еще не миновала. Дерево раскачивал ветер, и грузовик мог скользнуть назад. Поспешно взявшись за лопату, Бронислав отрыл несколько камней и устроил под задними колесами пирамидки. Ветер хлестал по потному лицу колючим снегом, словно сыпал иголками.

Покончив с работой, Бронислав полез в кабину, чтобы там, где еще сохранялось тепло, как следует обдумать, что надо предпринимать дальше. С сожалением подумал, что вот поторопился уехать, не сходил проголосовать и теперь, пожалуй, не успеет явиться на избирательный участок. Не придется тебе голосовать, горько подумал Бронислав. Дело еще в том, что у них агитатором была старая его учительница Анна Филипповна. Она приходила в пятницу, и он обещал не подводить, явиться голосовать пораньше.

— Не беспокойтесь, Анна Филипповна, будет полный порядок. Учеником я был, действительно, неважным, шалтай-болтай, зато уж избирателем покажу себя как следует…

И вот — показал.

Стоило ему вчера на пять минут раньше уйти из гаража — и он не попал бы в эту дурацкую передрягу. Не догнала бы его Настасья…

2

Еще вчера он заметил, что погода начинает портиться.

Он смотрел на горы и долго не мог сообразить, что же там происходит: не то облака спустились и укутали вершины, не то злой северный ветер разворошил, разметал и поднял до самого неба промороженные сыпучие снега. Весь хребет был объят белыми дымами, хотя внизу, в долине, было относительно тихо.

Оставалось только порадоваться, что дальняя поездка так вовремя закончилась и можно отправляться в общежитие отдыхать. Он направился к перекрытым цепью воротам гаража, но дойти не успел: догнала свет-Настасья, шестнадцатилетняя девчушка, посыльная начальника автохозяйства. Видно, Языканов послал Настю спешно, выскочила из конторы в чем была. Ситцевое платьишко трещало на ветру, только вот туго заплетенные косички ветер не в силах был разогнуть, так и торчали они двумя вопросительными знаками.

— Бронислав! — проговорила она, переводя дух и снизу вверх глядя на высокого шофера. — Вас в контору требуют. Языканов.

Ничего хорошего вызов к Языканову не предвещал.

— Знаешь что, радость ты наша, Настасьюшка? — Он подмигнул девушке. — Давай устроим так: я уже ушел, ты меня не нашла. Подходит идея?

Настя хваталась за платье, которое старался содрать с нее ветер.

— Ничего не подходит. Идите. Все равно ведь в общежитие пошлет.

Бронислав нехотя поплелся в контору.

Языканов перебирал бумажки. Взялся он за такое дело, завидя Бронислава через стеклянную дверь. Вероятно, совестно было смотреть в глаза водителю. В кабинете было жарко, даже душно.

— Как настроеньице, Бронислав? Вижу, вижу — отличное. Жаль, но придется испортить. При всем нашем, так сказать, желании сохранить добрососедские отношения…

Он шутил, значит, готовил горькую пилюлю.

— Так вот в чем дело, Бронислав, — озабоченно продолжал он, разглядывая какую-то бумажку. — Звонил секретарь горкома, сам Анатолий Васильич. Если бы кто-нибудь другой…

— Ехать, что ли? — прервал Бронислав начальника.

— Ехать, — облегченно вздохнул Языканов. — Жалоба в горком поступила. Инвалид Отечественной войны Бельмесов, — не знаешь такого? — полгода назад выписал в гортопе дрова, а до сих пор не привезли. Шут его знает, как получилось, засунул я наряд пол самый низ и забыл. Сидит теперь человек без топлива. Имей в виду — заслуженный человек. Кровь за нас с тобой проливал…

Он сокрушенно качал головой, вздыхал и все смотрел на Бронислава.

— Уже обещали, что ли? — насупился Бронислав.

— Обещал, Бронислав, — развел короткими руками Языканов. — Разве можно не обещать?.. Сам посуди.

Бронислав смотрел в окно. Сыпучие белые струи текли по стеклу. Обещать легко, а вот выполнять…

— Сами бы и выполняли свои обещания. Давайте путевку.

Настасья встретила его сочувственным взглядом:

— Ехать, Броня, да? Куда?

— Ну, Настасья, обстригу я твои косички, так и знай.

— Не виновата, честное слово, не виновата. Он бы все равно вызвал…

— Все равно обстригу. Походишь у меня куцей…

3

Утром Бронислав проспал.

Обманула тишина комнаты. Соседи, вулканизаторщик Данила Купцов и тракторист Гена Сурин, должны были в восемь утра выступать на избирательном участке с художественной самодеятельностью. Спросонок наводя ухо на соседние койки, Бронислав все ждал, когда ребята начнут собираться. Тогда и он встанет. Допустить не мог, чтобы ребята проснулись и ушли потихоньку, без «глупостей», как говорила о них техничка тетя Фима.

И вот Генка с Данилкой с шумом ввалились в комнату. Бронислав, не открывая глаз, слышал, как они разговаривали:

— Спит?

— Спит.

— Разбудим?

— Давай! — ив два голоса над самым ухом заорали: — С добрым утром, ваше сиятельство! Подъем!

— Не плохо было бы, если бы вы прогулялись к черту, — медленно сказал Бронислав и вдруг вспомнил про инвалида, про дрова. Смахнул одеяло, схватил штаны: — Сколько времени, идолы?

Прыгая на одной ноге, запутавшись в штанинах, объяснял приятелям, куда ему надо спешить и зачем.

— Да ты хоть проголосуй сходи, — посоветовали ему. — Ничего твоему инвалиду не сделается. Полгода ждал, часок подождет.

Проголосовать, конечно, следовало бы. Но уже десятый час. Зимой темнеет рано, не велико удовольствие тащиться ночью. И Бронислав отмахнулся: ладно, успеется.

В бараке на лесоучастке было пусто. Лесорубы ушли в Карачор на избирательный участок. По-праздничному заправленные койки стояли вдоль стен, перемежеванные белыми тумбочками. На счастье Бронислава, в бараке оказался мастер вырубки Борчанинов. Он задержался по каким-то своим делам и теперь добривал обветрелые щеки. Побрившись, по-лебединому выгнул крепкую шею, стараясь разглядеть пупырь, вскочивший около уха.