А перед Андреем Сергеевичем стояла расстроенная Юля. Она даже побледнела от волнения, и от этого глаза ее казались особенно глубокими и лучистыми. Она прижимала руки к груди.

— Ох, как нехорошо получилось! Вы уж извините нас, пожалуйста, Андрей Сергеич, и не обращайте внимания.

— Имейте в виду — Эдька у нас малость чокнутый, — пробормотал Саша. — Тряпичник.

— Кажется, не только чокнутый, но еще и пьяный, — заметил Андрей Сергеевич.

— Сейчас ребята разберутся.

Андрей Сергеевич, попрощавшись, решительно двинулся к выходу.

26

Все так же мерцали огни в долине. На небе звезд стало еще больше, и от этого как будто немного посветлело — Андрей Сергеевич довольно отчетливо различал дорожку и свои ноги на ней.

На дальней скамейке виднелись неясные фигуры и доносились приглушенные голоса: ребята разбирались с Эдиком. Голоса были спокойные, беззлобные. Андрей Сергеевич даже пожалел о такой миролюбивости: дали бы дураку хорошего леща!

Андрей Сергеевич стал пробираться вперед, к лестнице, придерживаясь за холодный и шершавый верх балюстрады. Сзади послышались торопливые шаги, хруст песка. Его догоняли. Уж не полоумный ли вырвался? Нет, не он. Саша.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто не догадались вас проводить. Так что разрешите, я дойду с вами до гостиницы.

— Ну, раз так — пожалуйста, Саша.

Они стояли у перил и любовались огнями. Миллионы их переливались внизу. Галактики, созвездия и всякие прочие туманности, сброшенные на дно Собольской долины, — вот что приходило в голову при взгляде на огни в междугорье. Хотелось смотреть и смотреть, разглядывая, что означает то или иное скопление искр.

Андрей Сергеевич вспомнил, что раньше там, на юге, верстах в двадцати от мельницы, добывали золото. Там стоял прииск. Приисковые иногда захаживали на мельницу, и их побаивались: шалые, драчуны и забияки. Да, их звали старинным уральским словом — варнаки. Отсюда приискового поселка не было видно, таился за лесами и увалами, но все-таки он там был — в черном небе золотились три зарева.

— Золото еще берут, не знаешь? — спросил он Сашу.

— Берут. — Саша помолчал и добавил: — Даже сам видел.

— Что видел? Золото?

— Самородочек. Мы цехом в туристский поход ходили на драгу. Вот при нас и нашел один рабочий и дал нам пощупать. Не очень большой, в два пальца толщины, а, знаете, какой тяжелый. И, знаете, никакого волнения не было, — так все просто. Словно камешек, из руки в руку покидали, — и все. А ведь золото! Его там металлом зовут…

Говорил Саша медленно, не очень дружелюбно, как бы выдавливал каждое слово, но чувствовалось, что тема его интересует, ему хочется поговорить.

— Богатые места, — заметил Андрей Сергеевич.

— Очень богатые. Теперь здесь не только золото берут. Асбест, тальк, мрамор, известняк, графит — все вагонами вывозят.

— Золото, наверно, не вагонами.

— Золото не вагонами. Между прочим, мы хотели посмотреть, как с драги увозят золото. Не позволили. Не ваше дело, говорят. По-моему, неправильно так. Пускай люди посмотрят, раз им интересно. Зачем секретничать?

— Вероятно, еще нужна какая-то осторожность. Все-таки золото.

— Не поймешь, как и надо-то: то металлом зовут, то сторожатся неизвестно кого. Хотя, конечно, еще разный народ попадается… А мне понравилось, когда вы про тысячу лет сказали. Помните? Я тоже часто вот так стою и думаю — как тут все будет через тысячу лет? Квартиры, как вы думаете, будут?

— Вероятно, будут. Как же без квартир, сам посуди? — Андрей Сергеевич вспомнил, как он вчера бродил по поселку, искал пристанище. — Плохо без квартир, плохо!

— Быть-то будут, сам знаю. Я не про то спрашиваю. Я про то, какие они будут. Как вы думаете?

Андрей Сергеевич не думал еще о том, какими будут квартиры через тысячу лет. Не пришлось как-то. Его больше интересовало развитие производительных сил.

— А я думал, — сказал Саша. — Наверно, потому думал, что у меня с квартирой неважнецко. Я себе так представляю: весь город будет под одной крышей. Из пластика и чтобы ультрафиолетовые лучи пропускала: загорать. Домов, как теперь, нету, а есть цветные перегородки — ими квартиры огорожены, столовые, зрительные залы, библиотеки. Такие города можно где угодно строить, хоть в самой Антарктиде. Снаружи — минус восемьдесят, внутри — плюс двадцать или сколько там нужно. Пальмы растут, лимоны, апельсины. Может человек такое устроить? Вполне. Так в чем же дело?

Действительно, в чем же дело? Почему бы им и не быть в Антарктиде — городам-оранжереям?

— Пургу ты принял во внимание? Ты знаешь, какая она в Антарктиде? Зверская, все на свете сметает. И снег. Выдержит крыша? Не обрушится?

— Пустяки, — ответил Саша. — Город будет обтекаемый. Кроме того, материалы применят особой прочности. И еще — в снегопад можно включить термоэлементы. Снег в два счета растает.

Не подступиться к человеку, все продумал.

Они спустились вниз, пошли освещенной улицей. Поблескивала застежка-молния на куртке песочного цвета. Лоб перечеркнут неопадающей морщинкой.

— Сам все это придумал? Или в книжках вычитал?

— Не помню. Кажется, читал. Ну, и от себя кое-что добавил. Интересно же!

— Мечтатель ты, Саша. И романтик!

Романтик безнадежно махнул рукой:

— Вот уж чего нет, того нет! Юлька говорит, что у меня вообще воображение отсутствует. Надо о космосе, о галактиках мечтать, а я все о земле. Не могу о галактиках, земной я. Меня больше всего земля интересует. И всех должна интересовать. Я так считаю — в первую очередь надо землю устраивать, потом уж за космос браться…

Некоторое время он молчал и посапывал недовольно: видно, не слушались его люди, брались за космос. Вспомнил:

— Один раз мимо экскаватора шел, так чуть на работу не опоздал, все смотрел и думал: а если копать и копать, годами копать? Ведь если не до центра, до земной мантии вполне можно докопаться, верно? А там, знаете, какие процессы происходят? Ого! — А мысль уже кинулась к другому: — Слыхали, под землей целые океаны кипящей воды нашли?

— Уж и океаны. Что-то очень много.

— Я вам говорю. Точно.

Что может быть убедительней: ведь он говорит. Сам Саша.

— Раз уж ты такой земной, так лучше всего тебе в геологи идти. Не думал?

— Думано. — Саша тяжело вздохнул. — Нету пока такой возможности. Иждивенцев у меня полно. Куда их денешь?

— Иждивенцев?

— Ну да. Братишка и две сестренки. Мелюзга, младшая только-только в школу начала ходить… — И с полудетской доверительностью сказал: — Знаете, я с Юлей даже дружить опасаюсь: вдруг подумает, что свою ораву пристроить хочу. Тоже, знаете, кто как понимает.

— Подожди, подожди, Саша! — удивился и даже разволновался Андрей Сергеевич. — А родители? Отец и мать? Они-то где?

Саша смотрел в сторону, и голос его зазвучал глуше:

— Нету. В три месяца все кончилось. Осиротели… Когда живы были, так я их, папу и маму, даже вовсе не замечал, а когда не стало — сразу почувствовал, как нам плохо. Все кувырком пошло… Конечно, помогают нам, вы не подумайте: на хорошую работу меня определили, квартиру в большом доме обещали, — мы в бараке живем, — дрова все время привозят. Девчата из бригады часто приходят, — Лелька и Сонька у меня совсем малышки, ничего не могут, — приберут у нас, белье постирают. Мелюзга тоже старается не досаждать, понимает, что я один у нее кормилец. Так что ничего, живем. А все равно — куда я от них? — Он остановился, огляделся: — Дошли. Вот ваша квартира.

Да, они стояли у гостиницы. Двустворчатую дверь освещал молочно-белый круглый плафон, росший в стене, словно плод неизвестной породы. Вдали зубчато темнел лес.

Андрей Сергеевич ощутил горячую волну, прильнувшую к сердцу: жалко парня. Нелегкая судьба, трудновато живется. Подумать только: трое ребятишек на руках, а ведь самому впору в бабки играть. Какие уж там бабки! Не играют теперь в бабки, Андрей Сергеич! Верно, не играют, а почему? Бывало, не сыскать игры увлекательней и азартней — сам играл с мальчишками, только тайком, вдали от отцовских глаз. У них что-то общее в судьбе: и у него, и у Саши юность была испорчена.