Карты нужны были и морякам, особенно тем, кто вальсировал на своих суденышках в немыслимых лабиринтах островов Эгеиды, полагаясь на милость богов. Карты нужны были тем, кто вел колонистов к неведомым землям (вполне вероятно, что ими располагал Дельфийский храм), и тем, кто делал первые робкие попытки писать историю. Чрезмерно увлекшиеся этой идеей ученые из ФРГ даже выдвинули гипотезу, что картой пользовался Гомер при создании «Одиссеи», «ибо он очень подробно описал различные районы Средиземного моря». Увы, они совершенно упустили из виду, что Гомер был слеп. Скорее можно допустить, что моряки читали ему периплы или просто делились своими наблюдениями. Ясно одно: если даже карты и были в храмах, ими, по крайней мере до Анаксимандра, могли пользоваться лишь оракулы. Тысячи безвестных кормчих должны были полагаться только на свое чутье и опыт, и прошло немало лет, прежде чем они усомнились в том, что «пуп земли» находится в Дельфийском храме и что круглую, как тарелка, сушу обтекает река Океан.

 Плавательный сезон в Эгейском море был короток, и от него стремились взять все что можно. Начинался он не раньше апреля и заканчивался в середине октября. В эти «надежные» месяцы от восхода до захода солнца с фракийских гор дуют ровные постоянные ветры; греки называют их этесиями, а турки - мелтем. Ночью этесии становятся порывистыми и опасными, часто сопровождаются ливнями, и это, быть может, послужило одной из причин того, что греки избегали ночных плаваний. Иногда море бурно при этесиях и днем, при безоблачном небе и ярком солнце. В таких случаях ветер ослабевает к ночи, и тогда призывали на помощь не только богов, но и все свои познания в астрономии.

 Чаще всего мореходство ограничивалось бассейном Эгейского моря. Быстрое течение, усиливаемое северными ветрами, нередко закрывало для греков Геллеспонт. На западе лежал мыс Малеи, снискавший мрачную известность с незапамятных времен. Чтобы обойти это препятствие, купцы предпочитали другой путь - через Истм, где очень рано был устроен постоянный волок - Диолк. Корабли ставили на катки и перетаскивали из одного моря в другое. Это обеспечивало безопасность мореплавателям и сказочные барыши коринфянам. «Подобно тому как Сицилийский пролив был в древности неблагоприятным для плавания,- вспоминает Страбон,- так же были неблагоприятны и открытые моря, особенно море за Малеями, из-за противных ветров, и отсюда поговорка: „Малеи обогнув, позабудь об обратном пути". Во всяком случае и тем и другим купцам - из Италии и из Азии - было приятно, избегнув плавания к Малеям, выгрузить здесь (в Коринфе.- А. С.) свои товары. А пошлины на вывоз товаров из Пелопоннеса сухим путем и на ввоз туда выпадали на долю тех, кто держал ключи Истма». В случае крайней опасности морским богам приносили умилостивительные жертвы: за борт выбрасывали людей, как это произошло с Ионой.

 По сравнению с героической эпохой судоходство стало более упорядоченным благодаря зарождению системы навигационных знаний. Веками наблюдая за морем и небом, люди подмечали некоторые закономерности, проверяли, уточняли и умножали свои наблюдения, делали выводы. Судоходство стало сезонным, то есть появилось то, что мы теперь называем навигацией. Первую систему таких знаний дает Гесиод - как иногда полагают, младший современник Гомера, крестьянин из Беотии.

 Навигация обычно открывалась в конце лета, через пятьдесят дней после солнцеворота, и заканчивалась с наступлением зимы, когда после продолжительных ливней начинает дуть южный ветер, нагоняющий высокую волну. С декабрьским ветром возвращались домой те, кто рискнул выйти в море с июля по сентябрь. Эти три месяца считались мореходными, но опасными: сильный и ровный северный ветер позволял плыть только на юг и препятствовал обратному пути, а следовательно, мог сделать морехода беспомощной жертвой стихии или пиратов. Другое подходящее время для плавания наступало весной, с февраля по май, когда Аполлон усмирит волны и «первые листья на кончиках веток смоковниц станут равны по длине отпечатку вороньего следа», но оно было более опасным из-за неустойчивой погоды. После того как в ноябре Плеяды сменял на небе Орион, в Эгеиде задували яростные ветры всех направлений и навигация прекращалась до восхода Плеяд в феврале. Корабли вытаскивали на берег, обкладывали со всех сторон камнями, дабы их не повредил ветер, вытаскивали из днищ пробки, чтобы корпуса не сгнили от скопившейся воды, относили в дома снасти и паруса и подвешивали корабельные рули над дымом очагов. Устойчивая, наиболее безопасная и оживленная навигация продолжалась не более двух месяцев, с середины сентября до середины ноября.

 Возможно, аналогичная система навигационных знаний была и у этрусков, но следы ее затерялись в потоке времени. Об этрусских кораблях тоже нет никаких сведений, но можно попытаться набросать обобщенный портрет их галеры, руководствуясь немногочисленными и бессистемными обмолвками гомеровского «Гимна к Дионису» и Овидия.

 Это были килевые быстроходные эйкосоры с полной палубой, бороздившие воды во всех направлениях. Предполагают, что этрусская конструкция двухмачтового корабля была воспринята греками. Их мачты несли по три паруса, расположенных один над другим, а гнутый форштевень круто возвышался над низким раскрашенным бортом, позволяющим в случае высадки на берег обойтись без трапа. Работа с верхними парусами требовала не только хорошей выучки, но также кошачьей ловкости и отваги, ибо ванты с выбленками еще изобретены не были и морякам приходилось довольствоваться простыми канатами. Не знали этруски и флейты, такт гребцам подавался голосом. Весла двигались в уключинах, хотя неизвестно, что они собой представляли. Хранящийся в Тарквинии фрагмент цветной настенной живописи из этрусской гробницы Наве, датируемый примерно 450 годом до н. э., дает представление о торговых судах тирренов. Это двухмачтовые парусники с очень глубокой осадкой и обширным трюмом. Рей грот-мачты мог передвигаться в вертикальной плоскости, на фок-мачте он был закреплен по ее верхней оконечности в виде буквы «Т». Оба рея упруго выгнуты наподобие египетских. Прямоугольные паруса управляются посредством сложной системы снастей. Судно имеет обычную пару рулевых весел, а его борта обнесены сплошными релингами. Кормовой релинг, вероятно, был съемным и служил трапом, а возможно и вантами: он выступает далеко за корму. Судно имело полную палубу, приподнятую в носу и корме относительно средней части. Как и у греков, на корме этрусских судов был алтарь, а на носу выставлялся впередсмотрящий. На таких кораблях этрусские пираты ходили сбывать свой живой товар не только на Кипр, в Египет или другие места Средиземноморья, славящиеся рынками рабов, но даже куда-то на крайний Север - «к гиперборейцам» (вероятно, в Скифию или Британию). Плыть они могли круглосуточно. Этрусский кормчий похваляется устами Овидия:

Я научился корабль поворачивать, киль загибая

Правой рукой; Оленской Козы дождевое созвездье,

Аркта, Тайгеты, Гиад в небесах различать научился.

Ветров жилища узнал и пристани, годные суднам.

 Что здесь в действительности принадлежит этрускам, а что нет - на это ответить невозможно. С уверенностью можно говорить лишь о приведенном четверостишии: оно характеризует знания римских кормчих эпохи Августа, но никак не этрусков. Это видно по названиям созвездий: Оленской Козой, или просто Козочкой, римляне называли Капеллу - звезду в созвездии Возничего, чей восход весной совпадал с началом периода дождей; в мае восходили Плеяды с их звездой Тайгетой и Гиады, тоже несущие дожди (теперь эти звездные скопления «приписаны» к созвездию Тельца); Аркт - Большая Медведица - была известна еще Одиссею наряду с Плеядами.

 Каждый народ делил звездные россыпи по-своему. Египтяне усматривали в их расположении контуры зайца или антилопы, греки заселили небо героями своих мифов и передали это членение (вместе с мифами) римлянам, оставившим его в наследство всем народам Европы. Вряд ли кто-нибудь станет сомневаться, что этруски видели в звездном небе совсем иные контуры.