— Меня тоже, — смягчился юноша. — У тебя очень чистый турецкий, кинн. Кто твой хозяин и как тебя зовут.

Дим дернул на груди халат, демонстрируя свежее клеймо, состаренное моторным маслом. При более внимательном наблюдении подмена легко бы вскрылась, но неяркий красноватый свет в ангаре многое скрывал.

— Вы шахзаде, эмир Селим. Имя вашего кинна Улус, — подсознательно, чтобы скрыть волнение, Дим напрягал челюстные мышцы. Но это не осталось незамеченным высокородной персоной.

— Не трясись ты так, будто финиковый цвет на ветру, — произнес молодой эмир, хотя было видно, что такое раболепие льстит подростку. — Странно видеть, как кинну интересна военная наука.

— Не только военная, шахзаде. Еще многое. В услужении и простой работе мало интересного.

— Что же тебе интересно, непростой кинн? Поэзия? Музыка? — слова эмира звучали насмешкой.

— Еда, — произнес Дим и тут же поправился. — Тайны ее приготовления. Порою кажется, что найти гармонию во вкусах это искусство!

Подражая высокородному салафу, Дим начал копировать витиеватую манеру его речи.

— Ты удивил меня, кинн Улус. Подойди, — произнес эмир, ловко спрыгивая с четырехметровой высоты лежащего бота. — Вытяни руку, — повелевающее проговорил он, засучив собственный рукав.

Увидев ожог на запястье в том месте, где и прятался чип, эмир вопрошающе вздернул бровь.

— Обжегся, когда готовил из продуктов хоть что-то сносное, — тут нашел что сказать Дим. Ситуация сама подсказала ответ и, очевидно, это вполне устраивало высокородного.

Сын султана прислонил запястье к запястью Дима и через секунду отнял его.

— Вот и все, кинн Улус, с завтрашнего дня, моим именем, ты назначен в подмастерья моего повара. Старик Ильхами — искусный мастер, но он стар и его представления о культуре еды зашорены предпочтениями отца. Посмотрим, так ли ты мастерски сплетаешь мясо, соль и специи, как слова.

После этого молодой господин покинул своего слугу, оставив Дима переваривать события последних минут.

Глава 11

— Запоминай, кинн, и запоминай лучше, чем собственное имя, — Ильхами эфенди, старик преклонных лет, которого Дим видел еще тогда на горной стоянке, по воле судьбы стал его наставником. — Для мяса: красный, черный, розовый, зеленый, белый, душистый перец, розмарин и сумах, фенхель, чабер и эстрагон. Вот тут кузбара. В этом году ее много. Шахзаде Селим предпочитает баранину, телятину и изредка дикую птицу. С гвоздикой, майораном, бадьяном и шафраном нужно быть весьма рассудительным, если дорога голова. Они обладают сильнейшим вкусом, и неразумное использование может загубить любое, даже самое утонченное яство!

Нейроинтерфейс моментально пополнял собственную библиотеку знаний. Фактура, цвет и запах, эти сведения откладывались в голове разведчика.

— А это что? — Дим указал на плетенные из какой-то травы корзины с чем-то совершенно незнакомым.

— Овощи, фрукты, — отмахнулся бывший повар султана. — Базияд Пятый всегда был неравнодушен к острым и пряным яствам, а в особенной мере к мускатн…

— Настоящие? — кинн не смог скрыть истинного удивления.

— Конечно, я же повар шахзаде Селима! — Ильхами эфенди не без гордости стукнул себя в грудь. — Лук, чеснок из поймы Нила, финики из эмирата Ирон, брат нашего господина исправно шлет дары из своих владений. Шафран, кстати, тоже его подарок, самая ценная специя!

— А это что? — Дим поднял из ближней корзины округлый алый плод, пахнущий так, что кружилась голова.

— Томаты, из эмирата Новая Персия, — пояснил старый повар, явно довольный произведенным на кинна эффектом богатства его кухни. — Там лимоны и апельсины, морковь. Вот тот фрукт называется «гранатом», а эти желтые плоды «Персидская Дыня». В мешках кукуруза, сорго, фасоль, рис восьми видов и кускус. — А затем его радушие вдруг сменилось на подозрительность. — С какой это радости тебя, пусть и правоверного, однако же раба, направили мне в помощь? Как ты этого добился?

— Просто попросил, — развел руками Дим. Он не соврал, и, тем не менее, любое подозрение вышибало его уверенность.

— И всё? — недоверчиво прищурился старик.

— И всё, мудрый Ильхими эфенди.

А дальше началась работа. Долгая, монотонная и нудная. Иной день помощнику повара приходилось чистить по три корзины лука, овоща, от которого почему-то слезились глаза. И это только один из продуктов, требующийся каждый день. Он рубил настоящую, ещё парную баранину, молол в ступке смеси перцев и пряностей, которые Ильхими эфенди со щедростью султана сыпал в котлы, не подпуская кинна к таинству приготовления пищи для шахзаде.

Мозолистые и сбитые тяжким трудом пальцы обрели еще и порезы. Но Дим был счастлив новому месту. Ром и настоящий Улус получали еду с султанского стола, парень глубже вникал в мироустройство халифата, изучал высших особ и, что самое главное, учился. Учился всему: языку и его диалектам, технологиям, насколько позволял статус кинна, и, конечно, готовке. Даже старший повар, увидевший в нем угрозу и не подпускающий Дима к плите, не мог этому помешать.

Чип нейроинтерфейса фиксировал детали, а мозг молодого разведчика анализировал и впитывал интересную для себя стезю. На плов шел исключительно рис басмати, для зирвака — основы для плова — только мясо с костями взрослого барана, нагулявшего и жир, и вкус. На жижиг галнаш шло мясо молодого теленка, еще розовое, а на манты любили «поженить» разные сорта мяса, добавив для сочности лук. И таких мелких секретов, в которые старый повар не хотел посвящать приставленного ученика, было великое множество.

Время шло. Разведчики-диверсанты разменяли в стане врага вторую неделю. Ром Лерм негодовал, изнывая от безделья. Иногда он выбирался прогуляться по ночной базе, и в основном от него Дим и черпал многие сведения. Кинн обладал куда меньшей свободой передвижения, нежели диверсант в костюме-хамелеоне.

Дим заклинал напарника пока не саботировать работу захваченной салафами базы, но с каждым днем убеждать своевольного напарника было все труднее. У Рома буквально чесались руки, и, кажется, даже пленный Улус приносил меньше хлопот, чем неуемный напарник.

— Стой, дурак! — Старик Ильхами схватил Дима за руку, когда тот щедро сыпал шафран, от чего волоски яркой специи еще больше просыпались в пиалу с горячей водой.

— Уважаемый Ильхами эфэнди, что я сделал не так? — удивился Дим.

— Шафран — коварная приправа! Ее легко переборщить, если господину поплохеет, тогда тебя и меня ждет встреча с садовником эмира! Мне моя жизнь дорога, так что, кинн, я лучше прирежу тебя и заплачу мзду, чем сам примерю «шелковый шарф»! — для острастки повар эмира продемонстрировал широкий нож.

(прим. Во дворце султана самой частой, почти рутинной, казнью было удушение шелковым платком. Садовник султана зачастую исполнял обязанности бодигарда и личного палача султана, «примеряя шелковый шарф» неугодным визирям. Эта казнь сначала применялась исключительно к венценосным особам, чтобы не проливать высокородную кровь, но позднее это вето было снято.)

— Но шахзаде Селим велел мне подать свое блюдо, дабы он проверил, не напрасно ли поставил к вам в обучение, — ответил Дим. — Однако вы и не учили меня, лишь нагружали черной работой. Я многое узнал у вас, Ильхами эфенди, но вы не посвящали меня в тонкости. Господин, откуда же я мог знать, что в большом количестве шафран вреден?

— Рано тебе еще, кинн, и еще долго будет рано! — лестные слова все же благотворно повлияли на настроение старика, заставив его смягчиться. — Я сам приготовлю все блюда для эмира и его гостей, а тебе ещё рано доверять кормить шахзаде и его гостей!

— Гостей? — уцепился за последнее слово молодой повар. Свита Селима не считалась гостями, в то время как так у халифатцев появился истинно дорогой визитер.

— Шахзаде Мехмед приезжает вечером. Пожелать младшему брату удачи в будущем походе на неверных и осмотреть захваченного робота с учеными мужами.

От услышанного у Дима сперло дыхание. Эмир Мехмед никогда не претендовал на лавры завоевателя. Обосновавшись в Измире, Мехмед избрал стезю ученого, и даже Ифрит был его творением. По его заверениям. Но Дим видел боевого бота салафов слишком близко, чтобы в его голову закрались нехорошие сомнения. К тому же в недрах Джаггернаута до сих пор сидели Ром и Улус.