Конечно, их заносило — и Петра. И его сподвижников. Но ведь трудились. И когда корабли перли лесами в Балтийское море, наравне с мужиками каторжными свои плечи подставляли.

И как-то такая снисходительная брезгливость, какую нынче продемонстрировал профессор Рюйш, стала уже раздражать. А то никто не знает, чего ты, голубчик, к нам, в варварскую Россию, заявился. И про нужду в деньгах великую мы слыхом не слыхивали. И про проблемы с инквизицией, что заинтересовалась вдруг, отчего у тебя покойники нетленные обитаются и каким образом ты этого добиваешься. Вот ты и понесся в Россию, чтобы не объясняться со святым братством, какими достижениями науки ты этого добился.

…Глухой ночью они с Петром Алексеевичем возвратились во дворец Генерал-губернатора — светские мероприятия светскими мероприятиями, а проводить ревизию на Адмиралтейских верфях надо. Иначе никаких кораблей не будет — пришлось задержаться да объяснить, что государственное разворовывать, безусловно, дело хорошее, однако корабли должны быть поставлены казне в срок.

Только улеглись — раздался леденящий душу вопль.

— Рюйш? — спросил недовольно царь, поднимаясь, чтобы узнать, что так напугало гостя. — Твои проделки?

— Петр Алексеевич! — укоризненно поглядел на него Меншиков.

— Ладно… Остыл я от тех увлечений, не до них сейчас. Но ты хоть подумал, как о нас в Европе подумают? Позор один.

Выглядел профессор бледно и без пышного парика как-то убого.

— Что случилось? — спросил у него Меншиков.

— Это были призраки… стал умываться — они трогали меня за лицо. И смеялись.

— Не привычны вы к русским угощениям, — поморщился царь.

Он искренне не верил во всякие суеверия: приведения, домовых, русалок и подобную дребедень. И еще более не любил людей, которые их видели и в них верили.

— Петр Алексеевич, не сердись на гостя, — покачал головой Меншиков. — Ты вспомни, сколько мы водочки укушали за ужином. Мы-то с тобой привычные, а вот гость наш европейский… Вот ему всякая чертовщина и мерещиться.

— Точно, — и царь вышел, не прощаясь.

Еще пару дней гость молчал и терпел. Зная, как резвится нечисть, которую попросили жждгае помочь, Меншиков даже зауважал профессора за упрямство и незаурядное мужество.

Потом Рюйш попросил аудиенции у Генерал-губернатора.

— Видимо мне здесь не рады, — сразу перешел он к делу.

— Отчего же? — улыбнулся Меншиков. — Разве не все ваши пожелания исполнены?

— Все, — был вынужден ответить профессор.

— Тогда я не понимаю, — с особенным удовольствием выговорил Александр Данилович.

— Что за призраков вы на меня натравили?

— Господин профессор! Как вам не совестно. Вас пригласили в нашу страну для того, чтобы помочь нам искоренить суеверия, молодежь в науку загнать — хоть силой. А вы… Вы очень разочаровали Петра Алексеевича. Он хотел видеть в вас сподвижника.

— Видимо мне придется уехать, — осторожно сказал все-таки умный профессор анатомии.

— А это как вы договоритесь с его величеством. В конце концов, вы прибыли по его приглашению.

Рюйш злобно блеснул глазами, но ничего не ответил — только молча склонился в поклоне.

Потом, уже на пороге кабинета, обернулся и тихо спросил:

— Почему?

Меншиков счел за благо этот вопрос не услышать. Откровенным он уже был с Петром Алексеевичем — пока хватит. Сказали обеспечивать безопасность столицы — будем обеспечивать.

19:47 Восьмая линия Васильевского острова. Все еще кафе «Парковка»

Опять звонил телефон. Старцев поискал его возле себя — не нашел. Буркнув под нос что-то про ересь, он пошел уже проверенным путем — склонился вниз — порыться в куче одежды, что привычно лежала под диваном.

— Егор Иванович! — голос у Анфисы Витольдовны был сух и отрывист — значит, она не на шутку распереживалась. — Людей не могут вывести из музея. Все столпились в одном зале и не шевелятся. Нам позвонили только что — мы с Михаилом Ефремовичем выезжаем в Кунсткамеру.

— В само здание не входите, — хрипло проговорил Старцев — странно, такое ощущение, что ему в горло стекла толченого насыпали. — Я оттуда еле ноги унес. Ставьте защиту. И главное, никого больше туда не пускайте. Ваша задача не выпустить оттуда то, что так набрало силы.

— Как вы?

— Живой.

Тут Старцев огляделся окрест себя — и понял, что лежит голый у Ирмы на диване. В ее кабинете. Сама хозяйка старательно что-то печатает в ноутбуке — и на него так же старательно не смотрит.

— Ох, ты… — вспомнил в подробностях методы своего спасения Старцев. — Меня Ирма спасла…

— Спасибо ей, — тоном свекрови, вынужденной хвалить нелюбимую невестку, отозвалась Анфиса Витольдовна. — И еще… С завтрашнего дня у нас в Особом отделе работает комиссия.

— Какая еще комиссия? — удивился Старцев.

Такого за годы работы он припомнить не мог. Начальство, чиновники, Администрация города… Все требовали результата — точнее, покоя на улицах города. А как работал отдел, чем они занимались… Вот этого все как бы и не знали. И более того, активно не хотели знать.

— Ладно, встретимся, поговорим, — и на этом он нажал на кнопку отбоя.

Внимательно посмотрел на Ирму. Беспорядка в ее одежде не наблюдалось.

— Выходит, ты меня спасла… — задумчиво протянул Старцев.

— Всегда, пожалуйста, — не отрывая взгляда от монитора, ответила ведьма.

Егор поднялся, оделся.

— Что со мной было?

— Ты почти исчез в Ином мире. Даже не исчез… Растворился. И на этот раз просто зовом и глинтвейном вытащить тебя не получилось.

— Понятно… А как вытаскивать тех, кто в музее?

— Без понятия, — безучастно ответила Ирма. Будоражившая Старцева хрипотца ее голоса куда-то делась, он был каким-то бесцветным, усталым и безжизненным.

— Ты мне поможешь спасти людей?

— Весь ваш Особый отдел мне и так за три капли драконьей крови триста тысяч должно. А как за тех, кто в музее, расплачиваться будете?

— А я? — в глазах мужчины застыл лед. — За мое спасение… Что я тебе должен?

— Будем считать, что это бонус, — отозвалась Ирма, не поднимая головы от ноутбука. — К стоимости драконьей крови.

— Бонус, значит…

— Именно. Только больше не лезь… куда не надо. Счет я выставлю.

— Вот и договорились.

Старцев тихонько вышел из кабинета, словно его тут никогда и не было.

Когда Фенек зашла к Ирме, ведьма стояла у окна, обхватив себя руками и уставившись в никуда.

— Что случилось? У Егора Ивановича такое лицо было… Он ушел…

— Он всегда будет уходить… Или к русалкам, или к жене. Или просто…спасать этот мир.

— Вы поэтому расстались?

— Девочка моя, да мы никогда и вместе-то не были. Так… случаем. Прости, — Ирма опять обернулась к окну. — Я бы хотела побыть одна.

Фенек тихонько вышла из кабинета Ирмы. Дошла до помещения бара, где Борька изнывал от неизвестности и беспокойства.

— Что? — спросил Борька.

— По-моему, они с ума посходили… — расстроено протянула Фенек. — это все твой начальник. Ирма такой никогда не была. Всегда сдержанная, вежливая… А сейчас.

И девчонка всхлипнула.

— Ничего подобного, — бросился защищать своего начальника молодой человек. — Егор Иванович — нормальный мужик. Это ваша… Крутит.

— Не смей! — сверкнула девушка глазами.

Звякнул колокольчик на двери. Вошла какая-то парочка. Судя по тому, с каким любопытством, смешанным с недоверием, они осмотрели помещение, люди зашли сюда случайно.

— Я могу вам помочь? — подошла к ним Фенек.

— Странное место… — протянул молодой человек.

— А мне тут нравится, — улыбнулась девушка.

— А еще у нас лучший грушевый пирог в городе. И отличный кофе.

— Давайте! — откликнулась девушка.

— Я не хочу грушевый пирог, — протянул молодой человек.

— Присаживайтесь, — улыбнулась им Фенек. — Я сейчас подам меню.

Когда молодые люди ушли, Фенек подошла к Борьке и, глядя ему прямо в глаза, проговорила: