Девушка не ответила, лишь дернула плечом, поправляя рюкзак.
— Зачем? — это был уже голос Ирмы — и ученица ведьмы словно очнулась.
Огляделась.
Ирма хмурилась. Старцев чему-то улыбался.
— А вы тут откуда? — наконец спросила девушка почему-то еле слышным, хриплым голосом — видимо, вчерашние события ее сильно ослабили. Выглядела она ужасно — бледно-голубоватые тени под глазами, обострившиеся черты лица, взгляд одновременно потерянный и колючий.
— Один молодой человек с ноутбуком тебя раскусил, — рассмеялся Старцев.
— У погибшей должна быть татуировка, — Фенек торопливо стянула рюкзак, вытащила из бокового кармана смятый листок и показала Ирме.
— Какая прелесть! — прозвучало это скорее злобно, нежели восторженно. — Значит, змейки тут у нас… Как интересно — они обе свернулись знаком бесконечности, но каждая заглатывает не свой хвост, как в магическом символе Уроборос, а хвост друг друга! Никогда такого не видела, но по стилю это что-то вроде Вуду.
— Ирма, ты уверена? — Старцев вспомнил недавние события и его замутило…А им еще в морг идти.
— Я похожа на женщину, не уверенную в себе, Старцев?
— Пойдемте уже — змеи нарисованные и не очень…
К его счастью обе ведьмы были так заняты рисунком, что Ирма шутку не услышала, или сделала вид, что не услышала…
— Она сама ее сделала? — Ирма смотрела Фенеку прямо в глаза — они явно обе что-то понимали, что-то, что, Старцев это чувствовал, ему самому было совершенно неведомо…Все-таки странные они, эти Ведьмы, и не зря он их не любит…
— Это связано с ее родом, с кармой. Но она не делала татуировку— это была воля духов…
— Здрасьте, приплыли, — выдохнул разочаровано Старцев. — Думал, нашел рабочего поисковика и на тебе — духи, карма…
— Я бы попросила на счет «рабочего поисковика» подугомониться! — недобро прошипела Ирма.
Начальник отдела музеев только тяжело вздохнул: нет, он чего только не видел, конечно, и в духов, русалок, домовых и призраков, само собой, верил. Но татуировка по воле духов во имя кармического предназначения — это уже слишком…
Подобную романтически-шаманистую вуаль, которой плотно окутывали любую (а очень часто — необходимую в интересах дела) информацию впечатлительные женщины, действительно обладающие некими способностями, но слишком увлеченные эзотерикой в силу тонкой и сложной душевной организации, он, если честно, терпеть не мог.
Насмотрелся таких «кликуш-шаманок» вдоволь, когда приходилось кого-то вызывать.
Заполучить Ведьму в штат, а тем более сильную, и желательно не слишком впечатлительную очень сложно — такие сидят по своим кофейням и салонам красоты, зарабатывают деньги, и не слишком патриотично относятся к официальным организациям, увы…
Старцев отвлекся от своих мечтаний и хмуро посмотрел на ведьм:
— У меня вот голова болит о том — куда поперлись эти вонючие полупрозрачные сгустки? Что они натворят? Какой несчастный случай свалится сегодня мне на голову? Ведь свалится, как пить дать…
Ирма и Фенек смотрели на него по-прежнему неласково.
— Слушайте, — сменил тон Егор Иванович — теперь он говорил вполне миролюбиво. — Про женщину я верю. И про татуировку — безусловно. Про духов и прочую лабуду — не очень, но это еще не повод обижаться. Меня больше волнует, кто похищен и почему мне еще об этом не доложили. Они же откуда-то возвращались, значит, очередная жертва уже есть. А ту, с Петровской набережной, по идее, должны отпустить. Но нет звонка о том, что она нашлась. Так что день у нас — весьма и весьма насыщенный. Поэтому пойдемте работать!
Ирма еще немного помолчала и потом, как ни в чем не бывало, заявила:
— Ну что, сыщики, пошли смотреть татуировку?
…
— Бевнадега, конефно, — зашепелявил патологоанатом, — никово не найдут. Уве десять дней пвошво. А бедной женщине вдесь — никакого покоя. Да и случай это не певвый. У нас, таким же ножом убиви уве двух женщин. Это тветья жевтва повучается. Двух женщин повожили в южных оквестностях Питева, когда они возвващались с эвектвифек. С пвомежутком в фетыве дня. Пвактифески подвяд! Потом месяц — нифего. А тепевь — в Центвальном вайоне.
И он внимательно осмотрел всех троих долгим, любопытным взглядом снизу вверх. Роста он был очень маленького, но казалось, его это нисколько не смущало.
— А я Вас помню, Егов Иванович…
Старцев не удивился. Следователи, криминалисты и, увы, патологоанатомы часто встречались в его головокружительной карьере. И этого, весьма примечательного доктора, он, конечно же, знал.
— Мы ведь с вами пересекались, когда у нас три года назад молодые девушки стали в Неве топиться? И все старались для этого места выбрать, где народу побольше… Дворцовый мост, Большеохтинский…
— И фто же свучивось с ними на самом деве? — спросил патологоанатом.
— А там одна тварь фотографирование решило освоить. Ей модели нужны были. «Потому что красота человека раскрывается только в смерти», — Старев с отвращением кого-то процитировал.
— И каков везувьтат вафево вавследования?
— Девушки же гибнуть прекратили, — удивленно посмотрел на доктора начальник Управления. А про себя подумал, что за этой эстетствующей тварью, что непонятно как выбралась на нашу сторону, перешла границу и обосновалась в городе, побегать пришлось знатно. Хорошо еще, что Водяной помог. Да Михаил Ефремович смог эту гадость уничтожить.
— Ну фто? Отквывать? Фмответь будете?
И привычным, торжественно-печальным движением сдернул простыню.
Молодая женщина была точь-в-точь как в ее сне… Правда, во сне Фенек не столько видела ее со стороны, сколько сама была ею, но она точно знала, что выглядеть она могла только так, а не иначе. Мулатка была очень красивой, — даже сейчас… Каштановые кудри, идеально очерченные пухлые губы, длинные густые ресницы, родинка на щеке.
— Особые приметы? — Старцев привычно обратился к Каю Шаовичу.
— Да, татуивофка на фпине… Покавать?
— Кай Шаович, я понимаю, что мы спонтанно, без предварительного запроса, но…
— Егов Ивавович! Ну, о фем вы? — пухлые короткие ручки в перчатках ловко перевернули тело, откинули и приподняли локоны, развернув к свету левую лопатку.
Фенек замерла. Взгляд тонул в небольшом круге из двух змей с узором, напоминающим ракушки, голубоватый свет и без того немного тусклых ламп морга вдруг задрожал и она опять погрузилась в чужую жизнь.
В тот день, когда она получила расчет на последней работе, она попала под ливень и спряталась под аркой жилого дома. Справа была «инкрустированная» ржавчиной дверь, над которой висел старинный, будто из сказки фонарик. В стекло была вставлена свечка, которая, не смотря на такую непогоду, горела ровным, мягким, успокаивающим светом. И она вдруг почувствовала удивительное спокойствие, и вместе с тем непреодолимое желание войти. Признайтесь, — вы часто видите в современном городе фонарик над дверью, в который вставлена свеча?! То-то же… Если бы увидели — вы бы тоже вошли. Удивительная, непреодолимая магия — зажженной свечи…
Ступеньки круто вели вниз, в темноту, девушка старалась идти осторожно, ступать мягко, дышать ровно — только бы не спугнуть, а что не спугнуть — она и сама не знала. Наверное, собственный трепет.
Он сидел к ней спиной, под толстым вязаным свитером выпирали острые лопатки, и что-то мелодично мурлыкая себе под нос, творил свою таинственную, немного жутковатую восковую сказку. Восковых дел мастер — бледный, молчаливый — он сам походил на бледную куклу.
Вместе они походили на духов противоположных стихий, но однажды встретившись — не расставались. Разговоры о том, что же в нем нашла такая женщина, чем он ее взял и так далее, донимали их не долго. Они очень быстро ограничили общение коллегами по театру кукол. Коллектив небольшой, как и положено творческим людям, странноватый, но дружный и душевный. Тая в нем прижилась, — ей было тепло и уютно с этими людьми, которые любовались ее красотой, будто пламенем таинственной свечи, ценили за силу характера и главное — не лезли в душу… Тем более что ее муж, Вениамин Аркадьевич Шац, был для них чем-то вроде Бога, а она, соответственно, особа, приближенная к императору. Ей нравилось греться в лучах его славы. Он был выдающимся специалистом, известным, правда, в очень узких кругах, но это было не важно. Она любила вместе с ним приезжать в музей восковых фигур, где стены гулко отражали подобострастный шепот директора: «Вениамин Аркадьевич, сюда, пожалуйста…» И ее муж преображался. Спина прямая, глаза сияют ровным, бесстрастным голубым пламенем, бледное, восковое лицо светится изнутри, предвкушая поистине мистическое удовольствие — радость творческого возбуждения. Он медленно останавливался перед экспонатом. Ставил рядом свой чемоданчик. Делал он это так, будто внутри находилась пробирка с вакциной, способной спасти остатки умирающего человечества. Не отрывая взгляда от какой-то черточки на лице куклы он ловко, быстро, но вместе с тем ритуально-торжественно одевал одну перчатку, потом другую… Это был самый любимый ее момент. В эти секунды она понимала, что если его не будет рядом до конца ее дней — она просто не сможет дышать. Или не захочет.