За колючей проволокой еще шла перестрелка, а у входа из всех люков дымил подорванный танк. И я остался один, если не считать сержанта Лоренса, который и заметил, как желтый снайпер взял меня на мушку. Лоренс умирал, но у него хватило сил нажать на курок. Собственно, на это ушли у него все силы, но снайпера он снял. Я долго потом обдумывал - зачем Лоренс это сделал? Ведь мы грызлись с ним из-за каждого доллара, из-за каждой жестянки с пивом… Но, увидев снайпера, Лоренс его снял… Он, наверное, думал о себе, надеялся, что я его вытащу, считал, что я, Буассар, являюсь его прикрытием…

Да, прикрытие! - подумал Буассар.- Только в это нам следует веровать!.. А голландец не прикрыл Шлесса… Это надо запомнить и не торчать рядом с ван Деертом. Он - плохое прикрытие…

Что ж,- подбил итоги француз,- я свои выводы сделал и теперь буду надеяться на Усташа или на Ящика…»

У Буассара отлегло от сердца: еще раз за дикую, полную приключений жизнь смерть обошла его и обрушилась на другого…

«Это справедливо,- заключил Буассар.- Я еще молод. Я могу смеяться, добывать доллары. И я еще не лопочу, как этот немец, и не пускаю губами слезливые пузыри!..»

Когда капрал вывел «джип» из зарослей, Буассар толкнул меня локтем:

- Если ты прав и мы сможем продать этого зверя-нам повезло. Надо только не распускать языки, вдруг оборотень охраняется каким-нибудь международным законом…- И вздрогнул: - Что это со Шлеесом?.. Шлесс!.. Капрал, останови «джип»!

Капрал резко затормозил. Немец ткнулся головой в спинку переднего сиденья и захрипел. Голландец сзади сильными короткими руками задрал вверх круглую голову немца и попытался его напоить. Но напрасно - немец не разжал челюсти, и глаза у него были уже расширенные, неживые.

- Мне это не нравится,- хмуро заявил ван Деерт капралу.- В джунглях много плохих болезней. Не надо везти немца в лагерь.

…Только бросив лопаты в машину, мы пришли в себя. Шлесс остался в джунглях, в рыхлой жирной земле, как оставались до него многие, и это на всех подействовало. Поняв наше состояние, капрал приказал:

- Тут поблизости есть деревня. Ван Деерт, садись за руль, гони прямо к ней! - и повернулся к нам: - У кого есть виски?

Буассар молча вытащил фляжку, завернутую в пальмовый лист. Отхлебнув, капрал передал ее мне, я - французу. Распухшие от влаги и духоты деревья мертво возвышались над нами. Даже пробивающиеся сверху солнечные лучи не оживляли замерший, отдающий гнилью и прелью частокол.

Часа через два мы подкатили к островерхим хижинам, прячущимся под банановыми деревьями. Масличные пальмы, очерчивающие периметр обширной поляны, были черны, как сажа. Жители деревни, капрал это знал, поддерживали режим Чомбе, но когда тощие отвратительные собачонки с оттопыренными, как у гиен, ушами бросились под колеса «джипа», мы невольно схватились за автоматы.

- Союзники…- пробормотал ван Деерт.- Они такие же симбу, как и все черные!

Вождь, облаченный в затасканный пиджак и старые брюки - символ дохода и власти, встретил нас у порога хижины. Но в хижину мы все равно бы не пошли - оттуда несло запахом прогорклого масла, которым чернокожие натирают тело. Плоские щеки и отвисшая нижняя губа вождя выражали равнодушие и презрение…

- Джамбо! - поприветствовал вождя капрал.- Умер белый. Он встретил в зарослях черного. Мы работаем на Моиза Чомбе и хотим знать -почему белый человек умер? Ты знаешь закон,- скажи!

Вождь промолчал, потом трижды ударил в ладони.

На этот сигнал вылезли на пыльную площадь десятка полтора стариков и старух, сгорбленных, высушенных солнцем. С испугом и удивлением они смотрели на нас, тут же опуская глаза к земле.

Капрал отрицательно качнул головой:

- Нет. Черный был молод.

Вождь повторил сигнал.

К толпе присоединилось несколько истощенных недоеданием мужчин. Нищая, голая, как смерть, деревня…

Вождь взглянул на капрала, и капрал вновь качнул головой.

Повинуясь хлопку вождя, из крайней хижины, наиболее запущенной, выползла на свет чудовищно дряхлая, костлявая, согнутая старуха. Маленькая голая голова с почти мужскими чертами дрожала, кожа была покрыта бледными пятнами. А может, она чем-то натерлась, не знаю…

Взглянув на вождя, старуха злобно качнула голой, черной головой.

Вождь кивнул.

Раздвинув ноги, пригнувшись почти к земле, пришептывая невнятные слова, вращая пронзительными, не потерявшими блеска, глубоко запавшими глазами, старуха вошла в круг. Кто-то протянул ей длинный, гибкий прут. Опустив его наклонно к земле, она замерла, и вождь медленно и ритмично начал постукивать по пруту маленькой палочкой. Тягостное чувство охватило собравшихся, и я заметил, как голландец осторожно передвинул кобуру пистолета с бедра на живот.

Вслушиваясь в стук палочки, колдунья неотрывно смотрела на свой прут, зажатый в неподвижно вытянутых руках. Темп ударов палочкой по пруту все возрастал. Руки и ноги старухи будто окостенели, она напряглась, закатила глаза и начала в такт бить прутом и руками по земле. Дикие судороги свели ее тело, она упала на бок и покатилась в пыли, не выпуская прута. Удар! Еще удар!.. Пыль летела прямо на негров, но никто не шевельнулся, не отодвинулся. И когда француз машинально ухватил меня за локоть, колдунья, взвизгнув, прыгнула на одного из негров и с силой ударила его прутом. Упав лицом в пыль, несчастный прикрыл голову тонкими худыми руками.

Вождь равнодушно смахнул пыль с пиджака:

- Возьми! Этот человек твой!

- Ахсанте! - поблагодарил капрал.- Спасибо.- И, ухмыльнувшись, ногой вытолкнул негра из круга.

- Кенда!

Негр не шевелился.

- Экоки то набакиса лисусу?

Только тогда негр поднялся и, пошатываясь, обреченно побрел к нашему «джипу» мимо людей предавшего его племени.

Положив руки на автоматы, мы проследовали за ним.

Мы почти не разговаривали, следя за нашим пленником. И только когда в лагере нас встретил Ящик, капрал брезгливо приказал:

- Привяжи негра к дереву, иначе сбежит. И скажи бабинге, чтобы спиртное Шлесса было поделено на всех. Пусть зовет нас обедать. Мы устали. В этом чертовом климате устаешь быстрее, чем следует…

Обедая, мы не могли не увидеть, что бабинга напуган.

- Ты чем-то недоволен? - на всякий случай спросил капрал.

- Нет, бвана.

- Так почему ты обходишь его? - капрал толстым пальцем ткнул в сторону привязанного к пальме пленника.

Бабинга испуганно промолчал.

Сгустились сумерки. Голландец разжег костер. Буассар вывел «джип» на поляну и включил все фары. Устроившись на плаще, я тянул пиво из жестянки и ждал, что будут делать капрал и голландец.

- Умер белый,- сухо сказал капрал пленнику.- Ты об этом знаешь.

- Ндио, бвана,- послушно согласился негр.

- Ты подстерег белого в зарослях и сделал с ним то, чему тебя научили знахари.

- Нет, бвана! - закричал негр.

- Ты хотел дождаться нашего ухода и забрать себе тело белого.

- Нет, бвана!

- Я могу простить тебя,- пообещал капрал.- Но ты нам скажи, где прячутся женщины и девушки твоей деревни. Мы - твои друзья, мы можем подарить тебе нож.

- Нет, бвана! - закричал негр.

Я поморщился. Буассар заметил это и толкнул меня в бок:

- Идем!

Я влез за ним в палатку и зажег фонарь, Буассар осматривал вещевой мешок немца.

- У нас с ним один размер,- заявил он.- Я беру рубашки. Тебе что-нибудь нужно? Бери!

Я взял нож. Хороший, крупповской стали.

Денег у немца нашлось немного. Что-то около трехсот колголезских франков. Мы поделили их поровну.

Из бокового, обшитого целлофаном клапана Буассар вытащил бумагу:

- Ну и новичок! Он таскал с собой договор! Не хранил его в банке!

И при свете фонаря вслух прочел:

- «Документ о зачислении на службу лица, связанного договором с Демократической Республикой Конго… Между правительством Демократической Республики Конго, представленным премьер-министром Моизом Чомбе, с одной стороны, и господином Т. Ф. Шлессом, с другой стороны, в последующем именуемым - «Лицо, связанное договором», заключается следующее соглашение…»