Теплицкий смотрел на диковинный технический «прикол» снизу вверх, как суслик мог бы смотреть на джип «Чероки». Мигание зелёной лампочки, которую пристроили на корпус на уровне глаз, завораживало, как взгляд гипнотизёра. Теплицкий пытался определить, из чего сделана эта невиданная машина, перебирал в памяти сплавы, из которых когда-то строили его личные самолёты. Понятно, что это не железо — слишком уж ярко он сверкает в свете «лампочек Ильича», и не никель — в сверкании неизвестного металла ясно различим благородный жёлтый оттенок золота. И вдруг в кармане куртки у Теплицкого заиграла песня:

— «Вспоминаю — умираю: чёрные глаза. Я только о тебе мечтаю…»! — попсово? Ну и ладно, Теплицкий всё равно так и не научился ставить другую, потому что давно перерос игры с мобильником и интересовался более значительными и глобальными вещами. Например, что же это такое перед ним тут высится на лапах? Или он, Теплицкий, перед «этим» ползает? — иногда закрадывается и такой робкий вопросик…

— Алё? — Теплицкий взял трубку.

— Брахмаширас! — визгливо выкрикнули ему в ухо, и Теплицкий даже отдёрнул трубку подальше, чтобы не оглохнуть — и так в несчастном ухе зазвенело.

Голос принадлежал переводчику. Это он потревожил раздумья Теплицкого, решив сообщить ему некую сногсшибательную новость.

— Чего? — переспросил Теплицкий, который никогда и ни от кого раньше не слышал настолько мудрёного слова.

— Алексей Михайлович, я расшифровал записи в тетради, — тараторил переводчик. — Но это не телефонный разговор…

Перевёл! Ну, наконец-то, не прошло и века! Теплицкий аж подпрыгнул от радости: этот переводчик хоть что-то перевёл.

— Е́ду! — постановил Теплицкий, покинул бункер, и спустя десять минут уже мчался в своём джипе «Хаммер» в Донецк, к переводчику.

Глава 5

Таинственная тетрадь

Переводчика звали очень вычурно: Генрих Дитрихович. Подкачала лишь фамилия, простецкая такая: Иванков. Вместо мозгов в его голове сидела карта памяти на биллионы гигабайт: он в совершенстве владел сорока двумя языками, в том числе девятнадцатью древними и мёртвыми. Раньше он, как и любой человек науки постперестроечных времён, жил бедно, даже нище — ютился в коммунальной клетушке с тремя алкашами-соседями. Но, как только его заметил толстосум Теплицкий — дела Генриха Дитриховича Иванкова сразу же пошли в гору. Из клетушки он быстренько перепрыгнул в коттедж в престижной части Калинкино, соседей-алкашей сменил на соседей-депутатов.

Теплицкий и переводчик Иванков сидели в кожаных креслах в просторной гостиной в коттедже переводчика, пили «Шардене» и вели беседу. Перед Теплицким на хрустальном низком столике лежала пресловутая кожаная тетрадь, и из огромного окна, что занимало в гостиной весь простенок, на неё падал солнечный луч. В аквариуме, расположившемся у другой стены, вальяжно помахивая широкими хвостами, чинно плавали экзотические арапаймы.

— Я перевел практически всё, — говорил переводчик, глядя мимо Теплицкого на не горящий камин, на статуэтку Пегаса из слоновой кости, что одиноко торчала на каминной полке. — Там говорится об астрономии, о наблюдениях за Сириусом через подзорную трубу с сетчатой линзой, об обычаях африканских народов, а так же — об изобретении, о той машине, которую вы обнаружили в бункере.

— Да?? — вспрыгнул Теплицкий, перебил основательную речь переводчика и едва не выплеснул своё вино себе на светлые брюки.

— Да, — кивнул переводчик, допив всё из своего бокала, ожидая, что Теплицкий сейчас выскочит из кресла и набросится на него, схватит за воротник, примется трясти и так далее. Теплицкий всегда так делал, когда рьяно желал что-либо от кого-либо узнать. Вот и сейчас — уже нацелился, глазки загорелись… Того и гляди, вцепится. — Изобретатель называл машину «брахмаширас», что означает «стрела Брахмы». Если верить индийскому эпосу — герой Арджуна едва не разбил Землю, когда случайно применил «брахмаширас». Автор тетради писал, что с помощью этого прибора можно победить любую армию. Это — оружие, Алексей Михайлович. Возможно, оно небезопасно. Не советую вам находиться близко от него.

Теплицкий сидел неподвижно, моргал, и его бокал медленно выскальзывал у него из кулака. Когда Теплицкий зажимает ножку бокала в кулак — он ошеломлён.

— Как его включить? — выдохнул Теплицкий, когда бокал вывалился-таки на пушистый персидский ковёр, но не разбился, потому что ковёр был очень толст и мягок. Тот час же подоспел дворецкий Иванкова, ловко нырнул вниз, подобрал уроненный бокал и исчез вместе с ним в лабиринте комнат.

— К сожалению, автор не упомянул об этом, — огорчил переводчик Иванков. — Возможно, он скрывал «брахмаширас», или сам скрывался. Об этом он тоже не упомянул, но я сам пришёл к такому выводу, потому что все его записи оказались тщательно зашифрованы. Он писал по-латыни, выводя буквы в зеркальном отображении. Скажу вам, Алексей Михайлович, далеко не каждый человек так может. Я считаю, что мы с вами имеем дело с гением. Некоторые его сокращения и обозначения я до сих пор не могу прочесть… — Иванков раскуривал трубку, выточенную из цельного куска зеленоватого агата. — Только не говорите, что я — дундук, — дальновидно заключил он, выпустив облако табачного дыма.

Теплицкий не сказал, что переводчик Иванков — дундук. Он изумлённо похлопал веками, пошевелил нижней челюстью, а потом выдавил из себя такой вопрос:

— Кем он был?

— Он нигде не подписывался, — ответил Иванков, ожидая, что сейчас его определят в дундуки. Теплицкий уже не раз определял переводчика в дундуки, когда тот не мог сиюминутно разгадать какой-нибудь жуткий лингвистический ребус. — Только один раз, вот тут, — переводчик взял в руки тетрадь, полистал и раскрыл на той странице, где торчала закладка. — Здесь, — он подсунул тетрадь под нос Теплицкого, и тот её сейчас же выхватил, немного смяв листы, и приблизил к глазам.

— Где? — выплюнул Теплицкий, ничего не понимая в том, что увидел на предложенном развороте. Видел он следующее: чёрными чернилами начертан ровнёхонький круг — такой, будто бы его чертили циркулем, или под лекало. А в этом круге вписано несколько равносторонних треугольников. Под кругом и по бокам от него нацарапаны непонятные короткие слова, а в конце страницы — тоже непонятное короткое слово.

— Ну, и что это? — не унимался Теплицкий, борясь с одышкой, которая наваливалась на него всякий раз, когда его захлёстывало сильнейшее волнение пред очередной сенсацией.

— Он начертил «тригон великих перемещений» — это из мифологии одного африканского племени, догонов… — Иванков пытался объяснить Теплицкому смысл ровнёхонького круга, но не смог.

— Как он подписался?! — не выдерживал Теплицкий и всё больше сминал тетрадь.

— Дайте сюда! — переводчик отобрал тетрадь у Теплицкого, чтобы тот не превратил её в мятый шар. — Вы же портите её!

— Упс… — виновато пискнул Теплицкий, который не хотел портить тетрадь, которая, кажется, была драгоценной. Он не понимал ничего в мифологии, особенно, африканских племён, о которых никогда в жизни не слышал. Ему было интересно лишь то, кто же построил «ногастую» машину.

— Он подписался «Номмо», — сказал переводчик, откладывая тетрадь подальше от Теплицкого, который в сердцах мог её испортить.

— Ка-ак? — протянул Теплицкий слегка разочарованно, так как ожидал услышать какое-нибудь историческое имя, например: Жуков, Гитлер, Бисмарк, Сталин, Николай Второй…

— Не спешите записывать меня в дундуки, — предупредил переводчик Иванков, вынув трубку изо рта, чтобы не шепелявить. — Номмо — это бог, эквивалент Иисуса в мифологии догонов, которых вы забраковали. Тут есть даты — от тридцать седьмого года до сорок первого, в это время о догонах в Европе никто не знал. Надо было побывать у них, чтобы так точно описать их быт.

— Мне это не интересно! — отрубил Теплицкий. — Вы лучше скажите мне, как его включить! — он так разошёлся, что не заметил, как зарядил кулаком по хрустальному столику, сломал его ножку, из-за чего столешница шлёпнулась на пол.