— Чего? — Санёк обернулся, различая во мгле высокий силуэт Эрика, который в руках держал что-то, похожее на ворох одежды.
— На! — Эрик швырнул этот ворох в Санька и Васька, и оба поняли, что да, на них посыпалась некая чужая одежда, ещё тёплая, словно бы только что снятая с человека…
— Что это? — перепугался Васёк, подозревая, что Эрик, не страдающий умом, просто зажмурил хозяев этих джинсов, курток и футболок.
— Надевайте это, и заройте свои тряпки! — отрезал Эрик, запихивая по карманам нечто, что поблескивало в тусклом лунном свете.
Кстати, сам он уже успел переодеться. Он куда-то задевал свой глупый раритетный мундир, сменив его на обычные джинсы, футболку и спортивную куртку. На голове у него вместо страшной фуражки, торчала обыкновенная кепка. Из своего он оставил только сапоги — по-солдатски заткнул джинсы в голенища. Кроме сапог оставил ремень с круглой пряжкой — подпоясал им джинсы; а так же — оставил устаревший пистолет и кинжал — длиннющий такой, сантиметров тридцать. Пистолет и кинжал болтались у него на поясе, едва прикрытые курткой. А кроме этого — ещё целых два автомата на плечах держит. Кошмар, точно, что до зубов вооружён… Что за наркотик он сожрал? Не может наркотик действовать так долго, тут что-то не так…
Санёк и Васёк спешно меняли свои испачканные, ободранные и намокшие солдатские формы на чужую одежду. Да, пожалуй, так лучше будет: в гражданском легче раствориться в толпе, нежели чем в зелёном камуфляже. Может быть, в условиях лесных джунглей камуфляж и скрывает, но в джунглях КАМЕННЫХ — только выпячивает под любопытные взгляды. О тех, чья это была одежда — оба старались не думать: какая теперь разница?
Эрик всё подгонял их, считая, сто они слишком долго возятся. Он уже запихнул в карман все блестящие вещицы и теперь — поигрывал какими-то ключами, которые взял неизвестно, где.
Когда Санёк с Васьком, наконец, переоделись — они хотели снова забиться в чащу и там исчезнуть. Однако Эрик не позволил, а направил их прямо туда, на стоянку, уставленную фурами.
— Но там же нас схватят, — Санёк опасливо покосился на заправщиков. — Нам нельзя попадаться на глаза…
— Отставить! — отрубил Эрик, совсем как настоящий военный. — Шагом марш! — и ткнул длинным пальцем точно в сторону стоянки.
Пришлось выдираться из кустов и топать на стоянку — другого выхода у Санька и Васька как всегда не осталось. Они старались двигаться как можно тише, но всё равно — под ногами предательски трещали ветки и шуршали листья. Эрик же ухитрялся шагать бесшумно, как кошка — Санёк и Васёк даже теряли его временами, а потом — он вдруг возник из темноты и заставил идти к одному из огромных грузовиков.
— Но… зачем? — не понял Васёк.
Эрик, молча, достал те ключи, которые накануне раскручивал на пальце, надавил на кнопочку на их брелке. Грузовик пару раз мигнул фарами и пискнул, снятый с сигнализации.
Эрик широко распахнул дверь со стороны водителя и ловко запрыгнул за руль.
— Лезь! — приказал он Саньку с Васьком.
Санёк с Васьком переглянулись. Никто из них не хотел залезать в чужую машину: это угон, уже второй на их совести… Пока им удаётся оставаться на свободе, но потом-то их поймают… Оба давно уже пожалели, что покинули ряды армии и пустились «на вольные хлеба».
— Быстрее! — настоял Эрик и привычно схватился за автомат. — Чего копаетесь??
Пристрелит, если не полезут. Вон, как брови сдвинул — точно, как эсэсовец из фильмов про войну… Санёк и Васёк не хотели пока что умирать, рано им ещё, пожить хочется. Тяготея к жизни, оба опасливо забились в кабину, заняли оставшиеся два кресла, подгоняемые стальной автоматной мушкой.
— Мы же угоняем… — пискнул Васёк, стараясь держаться подальше от автомата. — Может быть, лучше, уйдём в лес?
— Нам нужна машина! — отрезал Эрик, заводя мотор. — Так быстрее, чем тащиться пешком!
Он угонял машину с пугающим спокойствием, словно бы не чувствовал за собой никакой вины. Да, вот он, настоящий бандит. Возможно, что он убежал из тюрьмы. Рецидивист! Убийца, грабитель… Вот это влипли Санёк и Васёк!
В кабине повсюду болтались какие-то мягкие игрушки: две коричневые собаки, сердце красного цвета, зелёная лягушка с широченной улыбкой. Всё это заколыхалось, когда Эрик выключил тормоза. Всё, в его бандитской власти фура станет танком… Он нажал на газ, грузовик взревел мотором и съехал со стоянки на ночное шоссе. Когда фура отодвинулась — на асфальте остались лежать три человека, оглушённые, раздетые и связанные друг с другом брючными ремнями.
Глава 17
Охота на туриста
Теплицкий принял стратегическое решение: «туриста» надо поймать. Он собрал своих охранников, они стояли шеренгой, ярко освещённые прожектором, который висел под высоким потолком. Начальник охраны, по имени Геннадий и по кличке Геккон, стоял в авангарде шеренги и старался не переминаться с ноги на ногу. Теплицкий расхаживал перед ними генералом и давал ответственное задание:
— Вы должны его схватить!! — голос Теплицкого гремел громом, разносился эхом. — А если срежетесь — все на рыбозавод!!
Охранники ёжились и морщились — никто не хотел скоблить вонючую рыбу. Геннадий «Геккон» морщился больше всех: в случае провала он отправится на рыбозавод первым.
В сторонке топтался Миркин, покачивал головой и считал, что Теплицкий сошёл с ума. Да, он прав: «туриста» нужно поймать. Но потом — обязательно вернуть на место, а Теплицкий галдит тут во всё горло:
— Живым или мёртвым!!!
Геннадий «Геккон» отдаёт честь и божится, что «турист» будет пойман, а Теплицкий повращал шальными глазами и рявкнул:
— Тогда — чего копаетесь?? Одна нога здесь, другая — там!
— Есть! — дрожащим голосом отчеканил Геннадий «Геккон» и повёл свою усиленную команду на «бой с туристом».
Едва последний охранник бегом покинул «бункер Х» — Теплицкий развернулся к Миркину с Барсуком и довольно сообщил:
— Ну что, мозголомы, съели? Мои амбальчики упакуют объект в коробку с бантиком! Он живо будет здесь! И тогда я приступлю к активизации «брахмашираса»!
Доктор Барсук интеллигентно промолчал: над ним и так уже маячил рыбозавод — не хватало ляпнуть под руку какую-нибудь непростительную глупость и получить билетик на «рыбный экспресс». Миркин же молчать не стал: он не желал, чтобы бесноватый и глупый Теплицкий разнёс «брахмаширасом» полгорода. Он выступил вперёд, пихнув Барсука локтем, и бодро завёл:
— Послушай, Теплицкий, ты, кажется, чего-то не понял…
— И чего же это я не понял?? — перебил Теплицкий, всерьёз подумывая о рыбозаводе для Миркина.
— Ты думаешь, — Миркин не страшился рыбозавода, он уже там побывал и узнал, что не так страшен рыбозавод, как его малюют. — Что генерал Краузе-Траурихлиген выезжал на «брахмаширасе» исключительно на шашлыки и на зависть другим генералам, да? — осведомился он, проявив храбрость супергероя.
— Ой, дура-ак! — шёпотом протянул трусливый и инертный Барсук, зажмурив бесцветные глазки и втянув в узкие плечики лысеющую голову.
— А причём тут шашлыки? — огрызнулся Теплицкий, прогуливаясь мимо компьютеров и поедая бутерброд. — Я оплачиваю — вы работаете. Нет — на «рыбку»!
Да, разговаривать с Теплицким — всё равно, что втюхивать лекцию по уголовному праву колоде. Если он во что-то упрётся своим экзальтированным рогом — его не выковырять до тех пор, пока он не разочаруется сам и сам не бросит сумасшедшую затею. Бросать затею с «брахмаширасом» он пока не собирается — ну, что ж — Миркин отодвинулся и дал Теплицкому волю. Пускай схватит Эриха фон Краузе-Траурихлигена, припашет его к работе с «брахмаширасом». А что потом — как в песне поётся: «Не говори о том».
— Мафия… — шёпотом огрызнулся доктор Барсук.
Геннадий «Геккон» получил следующие координаты для поиска «объекта»: урочище Кучерово. Урочище большое: целый лес, заросший дебрями вековых деревьев, утыканный болотами, уставленный капканами «чёрных охотников». Крепкая команда Геккона прочёсывала урочище уже четвёртый час. Ломая ветки, отрывая сучья, попадая тяжёлыми башмаками в илистую грязь, габаритные богатыри кабанами ломились через глушь. Они поднимали шум, гвалт и треск. Первым ломился Геккон. В руке он сжимал мачете и усиленно махал им, отсекая листья и ветки, которые мешали пройти. Листья так и летели в разные стороны, крутились в воздухе и опускались вниз. На голове и плечах Геккона уже застряло несколько листьев. Из поруганных кустов шумно выскакивали испуганные птицы, галдели и разлетались, оседая на верхних ветках высоких деревьев.