Ниэллин поднял к нам бледное, потерянное лицо:

— Я позвал отца. Один не смогу...

За спиной кто-то сдавленно всхлипнул. Я обернулась — Арквенэн обеими руками зажимала себе рот. Глаза у неё распахнулись, словно блюдца. Да она сама сейчас рухнет без чувств!

Я поддержала ее — она даже не заметила.

— Что здесь?!

К нам подбежали Айканаро, Ангарато и ещё несколько мужчин.

Тиндал вполголоса повторил свой рассказ.

— Не жилец, — горестно вздохнул кто-то.

Другой предложил озабоченно:

— Надо его перевязать скорей — и на волокушу. Все уже ушли, мы ждать не можем.

— Алассарэ трогать нельзя, — глухо произнес Ниэллин. — Хребет сломан. Растрясем по дороге — обезножит или умрет.

— Так он все равно... Хм. Он же так в снегу замерзнет!

— Несите шатер, тот, старый, — распорядился Айканаро. — Прямо над ним поставим.

— Мы что, остаемся?!

Ангарато тихо сказал:

— Брат, это невозможно. Мы должны идти со всеми. Разделяться нельзя.

— Прикажешь бросить его? — зло спросил Айканаро. — Или тащить полумертвого? Лучше уж сразу добей!

Ангарато промолчал.

— Я буду с ним, — похоже, Ниэллин слышал все, хоть и казался целиком сосредоточенным на раненом.

Тиндал взмолился, обращаясь к братьям Лорда:

— Позвольте мне тоже остаться! Мы не задержимся надолго. Я проведу их, найду дорогу!

Айканаро и Ангарато не отвечали, сверля друг друга взглядами. Они явно вели между собой мысленный спор.

— Посторонись!

Это Лальмион!

Собравшиеся расступились. Лальмион пробежал между ними и, одним движением сбросив походный мешок, упал на колени рядом с Алассарэ. Пощупав жилку на его шее, он сказал Ниэллину:

— Меняемся.

Едва Ниэллин отнял руки, раненый дернулся, захрипел, лицо его исказилось страданием. Но Лальмион провел ладонью по его лбу, потом сам просунул руки под изодранную куртку — и Алассарэ вновь погрузился в бесчувственное забытье.

Ощупывая его, Лальмион бормотал:

— Кровь затворил, молодец. Два ребра сломаны… ничего. Хребет… срастется, если выживет. Нутро… да, тут плохо. Порвано все. Так, — сказал он Ниэллину. — Твое дело — держать его. Заслони от боли и не дай уйти. Я займусь животом, остальное после.

Кивнув, Ниэллин снегом обтер руки от крови, пересел раненому в изголовье и положил ладони ему на виски. Лальмион осторожно раздвинул лохмотья куртки…

Я закрыла глаза. Смотреть на кровавое месиво, оставшееся от живота Алассарэ, было выше моих сил.

Но долго прятаться не пришлось.

Принесли старый, еще из Тириона, шатер из плотного шелка, растянули так, чтобы он прикрыл и раненого, и целителей. Тиндал разжег лампу и подсунул ее под полог. Теперь внутри будет светлее и не так холодно… Хоть бы Лальмион с Ниэллином сумели помочь Алассарэ!

К тому времени вокруг собрался весь наш отряд, и кто-то напомнил с беспокойством:

— Пора идти! Мы задержались, больше медлить нельзя.

— Да, брат, — поддержал Ангарато. — Нам и так уже придется догонять. И… Как мы бросим здесь целителей? Они нужны всем. А Алассарэ… все равно…

Смешавшись, он умолк.

— Идите. Я остаюсь, — непререкаемым тоном заявил Айканаро.

— Остаешься?!

— Да. Пока… с Алассарэ не решится. Заодно за лекарями прослежу, чтобы не потерялись.

— Да это безумие! Как вы пойдете одни? Что я скажу Артафиндэ?

— Ногами пойдем, — буркнул Айканаро. — С Артафиндэ я сам объяснюсь. Осанвэ на что? Он поймет. Он ведь тоже целитель.

Ангарато с мрачным видом покачал головой.

Айканаро не сдавался:

— Мы не задержимся надолго. Двинемся за вами, как только Алассарэ… можно будет везти. Маленький отряд пойдет быстрее, чем весь народ. Мы нагоним вас на первом же привале.

Хмурясь, Ангарато молчал. В толпе воскликнули нетерпеливо:

— Пойдемте уже! С нами дети, они бегом бежать не могут. Еще постоим — совсем отстанем!

— Иди, брат, — подхватил Айканаро. — Не трать время на споры. Они правы, всем задерживаться нельзя. За нас не бойся. У нас есть снаряжение, и припасами мы не обижены. Не пропадем, вот увидишь. А без лекарей Артафиндэ как-нибудь обойдется пару дней. Второй Дом поможет, если что.

Еще помолчав, Ангарато неохотно уступил:

— Неправильно все это… Но как знаешь. До встречи, брат.

Они крепко обнялись. Потом Ангарато пошел к тропе, где остались волокуши. Народ потянулся за ним. Многие с грустью и сожалением оглядывались на одинокий шатер. Но чем они помогут, даже если останутся здесь?

Против движения к нам протолкалась заплаканная, растерянная Айвенэн:

— Как же так? Алассарэ детей спас! А его бросают!

— Не бросают, — решительно возразил Тиндал. — Мы же с ним. Догоним вас потом, никуда не денемся.

— Ты думаешь, он не… он поправится?

— Конечно!

Мне бы его уверенность! Но Айвенэн уверенность в хорошем исходе нужна еще больше. Ведь ей придется рассказать Сулиэль и Соронвэ об участи их старшего друга и защитника.

Айканаро поторопил:

— Айвенэн, иди, пока дети тебя не хватились. Вам уж точно нельзя отставать. Тинвиэль, Арквенэн — а вы чего стоите? Не заставляйте других ждать!

Он что — предлагает уйти? Бросить Алассарэ здесь, когда он при смерти?! А заодно бросить Тиндала и Ниэллина?

— Мы тоже остаемся! — выпалила я.

Арквенэн поспешно и мелко закивала головой, будто лишилась дара речи.

Айканаро недовольно свел брови, собираясь возражать, но я добавила быстро:

— Мы не будем обузой. А потом, ты сказал, что мы догоним всех через пару дней. Не о чем беспокоиться! Или ты солгал?

Пойманный на слове, Айканаро тяжело вздохнул:

— Ладно. Зря вы это делаете, ну да как хотите. Тогда, раз уж вы не обуза, пойдемте, волокуши сюда перетащим.

Мы вернулись к тропе. Наши не успели еще отойти далеко; Ангарато, шедший последним, обернулся и на прощание помахал нам рукой.

В придачу к нашим припасам, товарищи оставили мешок с мерзлым мясом и жиром морского зверя, несколько оленьих шкур, гарпун и запасной колчан, полный стрел. С этим можно продержаться и десяток кругов!

Вчетвером мы перетащили ближе к шатру тяжелые волокуши мужчин и наши с Арквенэн сани. Айканаро и Тиндал принялись заново перекладывать и увязывать мешки, освобождая одну из волокуш, мы помогали… Но каждый из нас украдкой поглядывал на освещенный лампой шатёр.

Что происходит там, внутри? Не слышно ни вздоха, ни стона. Неужели Алассарэ…

Нет! Он не может умереть, раз за него взялись целители!

Тут Лальмион крикнул изнутри:

— Сумку мне!

Мы с Арквенэн вдвоем схватили его мешок и торопливо влезли в шатер. Тиндал сунулся было следом, но Лальмион приказал: «Воды натопи», — и он тут же исчез.

В шатре к привычному чаду лампы примешивался запах крови, обильно пропитавшей снег. Алассарэ, раздетый по пояс, по-прежнему мертвенно-белый и неподвижный, лежал на остатках своей куртки. На груди его багровели кровоподтеки и глубокие царапины, живот был разорван так, что кожа и мышцы разошлись, и в страшной ране поблескивали сизоватые внутренности. Ниэллин придерживал его голову у себя на коленях и сам сидел не шевелясь, прикрыв глаза. По лбу его струйками стекал пот.

Не дав нам ни мгновения на ужас и дурноту, Лальмион распорядился отрывистым, глухим голосом:

— Поможете мне. Внутри я слепил. Больше пока не могу. Будем шить. Арквенэн, ты посветишь. Тинвиэль, смотри сюда.

Арквенэн рукавицами схватила лампу, подняла повыше. Лальмион вытряхнул из сумки деревянную шкатулку, достал оттуда пару тонких лекарских щипчиков и показал, как сводить края раны, чтобы удобнее было сшивать их. А потом вручил щипчики мне.

Во мне все затряслось, будто студень, но я подавила противную дрожь. Не хватало только, чтобы моя слабость помешала спасению Алассарэ!

Я крепко сжала щипцы.

Жуткая работа была кропотливой, словно тонкое рукоделие. Я старалась так и думать о ней. Когда-то в прошлой жизни, дома, я для забавы сшила пестрое покрывало из обрезков цветных тканей. И теперь старалась забыть, что красно-белые лоскутья, которые я щипцами соединяю вместе, а Лальмион сшивает — это живая, истерзанная плоть. Пусть это будут просто куски плотного полотна. Я старалась забыть о боли, которую мы причиняем Алассарэ и о том, что Ниэллин разделяет ее. Пусть бы Алассарэ ничего не чувствовал в своем полумертвом забытьи!