— Лет четырнадцать-пятнадцать.

Лин приподнял брови.

— Катия Марел, ученица Слепого Кина, который, в свою очередь, был учеником Лераи… Она погибла на том корабле, который утонул той ночью… на который наняли и тебя. Шлюп «Цветок пустыни». Мне уже рассказали.

Зура сперва отметила, что она так за всю дорогу название этого гребаного шлюпа и не узнала, а потом вытаращилась на Лина. Ее охватило нехорошее подозрение.

— Там был какой-то маг из морского народа, который превратился в человека. Кажется, он до девчонки и добрался. Не Антуан, часом?

Лин вполне искренне изумился.

— Нет, что ты. Антуан не маг и не может превращаться сам.

— Врешь! Я видела, как он вылезал на скалы в человеческом облике.

— Потому что я наложил на камни моего острова заклятье, которое позволяет ему менять облик по желанию, — терпеливо проговорил Лин. — И еще на одно местечко в скалах в окрестностях Тервириена, о котором тебе знать ни к чему. Но плавает он всегда только в своем урожденном облике. И никогда не лезет в драки. Антуан их вообще не любит.

Зура пожала плечами.

— Ладно, пусть так. Так что с той девчонкой?

Лин вздохнул.

— Погибла, конечно. Майя выловила ее тело на следующий день, Антуан мне рассказал. Морской народ не хоронит мертвецов и не понимает, зачем это нужно, но Майя в курсе наших обычаев, так что она растворила тело в море, как положено поступать с магами. Лучше бы вернуть семье, но я ее понимаю: транспортировать покойника — не самое приятное дело.

Странно, Зуре ведь и не понравилось девчонка, но все-таки ей сделалось неприятно от того, что она не выжила. Будто холодным ветром повеяло.

— Марел была очень способной, — продолжал Лин, глядя на свои руки. — по крайней мере, так говорили. Когда-нибудь стала бы высшим магом. К сожалению, хотела всего и сразу… так случается. Когда ты только-только заключил контракт со стихией, магия дается очень легко. Но цена оказывается выше, чем поначалу думаешь.

— И не боишься меня нанимать? — уточнила Зура. — Я ее, между прочим, охраняла, эту Катию Марел. И она погибла.

— В бою охранять мага очень сложно, — Лин улыбнулся краем рта, — особенно если маг этому препятствует. Но я-то, в отличие от нее, прошу защищать меня только от кинжала в спину. Точнее, от стилета: их удобнее прятать в рукавах во время дипломатических приемов, — помолчав, он добавил: — Вот еще одна причина, по которой эта война длиться не должна: слишком много магов на ней гибнет, и высших, и средних, и молодых, и старых… Не говоря уже о том, что рушится равновесие.

Зуре не сильно-то хотелось вести диалог о разных магических заморочках, но синяя гладь моря не менялась, горизонт не приближался и заняться было решительно нечем, разве что языком чесать. К тому же Лин говорил на диво интересные вещи. Ей как-то не приходилось общаться со стихийными магами вживую, а о таких, чтобы не относились к простым воинам (да еще женщинам!) свысока, и слышать не приходилось. Ее новый наниматель, пожалуй, говорил порой снисходительно — но как старший с младшим, а не как аристократ с плебеем. Зуру это устраивало: в том, что маг старше, сомневаться не приходилось.

— Что это за равновесие, о котором маги все время говорят? — уточнила она. — Я думала, это вроде как борьба добра и зла и прочие глупости, чтобы маги во зло силу не использовали. Как с этим ветер-то связан?

Лин хмыкнул.

— «Вроде как» — хорошо сказано! Именно что вроде как. При чем здесь добро и зло, когда эти материи так неуловимы, что одно от другого не отличить… Нет, тут все проще. А про «использование силы во зло» — это и впрямь сказочка. Для чародеев младшего возраста…

— Так просвети неразумную, сделай милость, — предложила Зура, улыбаясь почти против воли, — таким едким сарказмом сочился голос мага. — Или это ваш цеховый секрет?

Лин засмеялся.

— Никаких секретов. А был бы и секрет… — маг пересел с носа на середину лодки, к Зуре. — Просто это не так-то легко понять. В храмовой школе ты ничего подобного не услышишь. Смотри. Равновесие — это полоса между морем и небом. Она всегда есть, но достичь ее невозможно.

— А попроще?

Лин бросил на нее укоризненный взгляд.

— Как раз объясняю. Равновесие — когда все идет так, как установлено от века. Когда законы природы не нарушаются и не прерывается цикл возрождения и гибели, в небе и в воде хватает воздуха для дыхания, когда земля рождает достаточно, чтобы прокормить тех, кто живет на ней… Вообще-то, оно нарушается постоянно по мелочи, но потом выправляется снова. В самих нарушениях ничего страшного нет.

— Так в чем тогда дело?

— В том, что люди злоупотребляют этим великим принципом, даже и без магии. Мы, двуногие, строим дома и пашем землю. Морской народ разводит одних рыб и истребляет других, устраивает кормушки на мелководье, возводит каменные башни со дна моря, разжигает огонь под водой. Небесный народ… ну, скотоводы центральной Роны скажут тебе, что воровство овец — это само себе нарушение законов природы, — Лин улыбнулся, словно приглашая ее разделить с ним шутку. — Но вообще-то они еще подняли землю в облака и оживили камень… Потому нам надо брать на себя ответственность за то, что мы с миром творим. А никто не хочет.

— И ты что же — умеешь колдовать так, чтобы это равновесие не рушить?

— Иногда умею. Не сейчас, правда. Просто у нас нет двух дней добираться до форпоста морского народа своим ходом.

— Что, миру осталось считанные дни?

— Не всему миру. Но этому его уголку — несколько месяцев.

Слова Лина, неожиданно мрачные, как-то не сочетались с его спокойным лицом.

— Ты мне не веришь? — проницательно уточнил у нее Лин.

Зура пожала плечами.

— Я подрядилась помочь. Мне не обязательно тебе верить.

Вода мирно шелестела вдоль борта, покачивались в синей толще крохотные сиреневые на просвет медузки, и верить не верилось ни в какие катастрофы.

Катастрофы вообще нередко наступают внезапно.

В ту зиму Зуре было одиннадцать… нет, кажется, двенадцать, и ей казалось, что самое худшее уже позади. Брат начал зарабатывать как наемник, дела шли уже почти неплохо. Правда, осенью его подставили с оплатой, а нового найма не находилось (мало кто воюет зимой), и они жили где-то в развалинах на окраине разрушенного войной Алгона, столицы княжества Тои, вместе с нищими, безработными актерами и прочими бедолагами.

У них был свой угол и достаточно дров. Грязно, конечно, и тесно, совсем не то что в степи, но Зура считала, что ничего. Хотя брат злился.

Кот приходил к ним каждый день.

Он был старый, полуседой, с бельмом на глазу и порванным ухом. Зура делилась с ним едой, конечно, но кот тощим не выглядел и съедал подношения без жадности: либо он мастерски ловил мышей, либо кто-то еще его кормил. Поэтому Зуре нравилось думать, что приходит он к ней не за едой, а за лаской. Кот раскатисто урчал, лежа у нее на коленях, и из уголков его глаз катились слезы.

Брат как-то долго смотрел, как Зура гладит его, и сказал:

— Тебе уже пора убить живое существо. Этот подойдет.

Зура засмеялась.

— Я не шучу, — сказал брат и шагнул вперед, чтобы схватить кота за шкирку.

Тот почуял недоброе, зашипел и забился Зуре за спину.

День выдался особенно холодный, солнечный, и из-за спины у брата ярко-ярко светило солнце, а сам он оставался в тени. Его темный силуэт казался больше, чем был на самом деле.

— Только попробуй! — Зура схватилась за нож на поясе. — Он мне доверился, акай! Я не буду его убивать!

— Дура, — брат схватил ее за воротник, не обращая внимания на нож, и вздернул на ноги. — Добра же тебе хочу. Нельзя ни к кому привязываться.

— А ты ко мне не привязан?!

В Зуре стремительно набирало силу непонятное ей самой чувство, сродни обиде. Хотелось зареветь, то ли от досады, то ли еще от чего. Но это был недостойный повод для слез, поэтому она крепилась.

— Неважно, привязан или нет. Нас двое во всем мире, вот я и забочусь о тебе. А этот кот что? Обуза!