— Почему раньше писали такие толстые книги? — продолжала она. — Наверно, в романах писали обо всем, что знали? Например, «Моби Дик». А я бы хотела стать биологом и писательницей. Но я, например, о биологии кита написала бы в одной книжке, а о его приключениях — в другой. Книги вышли бы тонкие. Вероятно, все теперь так пишут?
— Сколько больших вопросов! — повеселела Ольга Николаевна, отвлекаясь от своей сосредоточенности на Медведеве.
— Да маловат философ, — вставила в рифму Мария.
Все засмеялись.
— Это надо записать, — обрадовалась Люба. — Сейчас сделаю…
Позже, когда Люба сама убрала со стола и унесла в кухню посуду, Мария задумчиво откинулась на подушку, вздохнула, сказала тоном Татьяны Федоровны:
— Вся надежда, что дочь вырастет большим человеком. Удачливым, — и добавила словно для себя: — Кто-нибудь узнает, пожалеет…
Она заговорила о том, как скучна ей работа переводчицы на ВДНХ, не по душе, но у нее нет умения что-то искать подходящее, хлопотать для себя, и вот она годы тратит на нелюбимое дело.
— Трачу! А зачем? Еще я стыжусь, что не смогла довести до дела папину монографию, которая осталась в рукописи. Как подумаю, сколько хлопот требует издание книги, не чувствую в себе ни ловкости, ни терпения…
Ольга Николаевна молча смотрела на Марию.
— Вы осуждаете, — сказала Мария.
— Нет, я сейчас думаю, что жизнь во многом строится на случайностях, только мы не даем себе в этом отчета. И вот пример. Только вчера издательские работники спрашивали меня о таком, пожалуй, специалисте, как вы. Для работы с иностранными авторами. А сегодня я сижу у вас. Я вижу, вы заинтересовались? Сейчас мы с вами поговорим, и, может быть, выйдет толк…
В комнату медлительно вошла Люба.
— Я все перемыла, убрала. Твое — отдельно. Разреши, мама, я буду пускать кораблики в ванне?
— И будешь мокрая с головы до ног?
— Нет! Не буду! — Люба наклонила вперед лобастую голову.
И когда она это сделала, Ольге Николаевне вновь показалось, что в комнате присутствует Медведев. Он стоял на месте Любы и смотрел на Марию.
«Засыпаю с открытыми глазами», — подумала Ольга Николаевна. И действительно, на нее сразу нашло ощущение полусна, слабости в груди и руках. Силы ее уходили куда-то под сердце, словно струя крови в слабо ноющую рану. Голова ее дремотно отяжелела. И ей стоило большого труда удержать прямую спину, подняться, пройтись по комнате…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
1
В субботу раздался телефонный звонок.
— Здравствуйте, мой дорогой Олег Николаевич! Рады вы моему неожиданному появлению в трубке? Все дело в том, что я взяла трехдневный отпуск — такая растрата делового времени! — и с воскресенья по среду ничего не хочу знать о работе. По вас я соскучилась. Мне мало видеться с вами, когда вы привозите Беспалова. Вы бодры? Полны сил? Чем заняты? Мастер на все руки! Жаль, что сейчас ноябрь, унылый период. Но, может быть, если увидимся, нам станет не так уныло? Мы можем встретиться в кафе и что-нибудь придумать. Вдруг у нас возникнут общие планы?
От ближайшего ресторана «Сатурн» она отказалась («Он похож на ноябрь»), и они встретились в кафе «Русский чай».
Ольга Николаевна, кажется, принарядилась. Правда, Медведев, даже напрягая память, не мог вспомнить, как она одевается. Он никогда не обращал на это внимания. Если в какие-то дни она была особенно хороша, то хороша сама по себе, благодаря праздничности движений, улыбке глаз и губ, но не рукавам же! Теперь он разглядывал ее наряд, словно делал открытие. Ему было светло в глазах от теплой белизны женской кофточки со строгими линиями манжет и удлиненного воротничка. Ледок строгости таял под тонкими кружевами, усиливался синим джерси без рукавов, смягчался идущим по нему узором из серебристой шерстяной нитки. Серебряная цепочка удерживала на груди Ольги Николаевны черный амулет с веселой сказочной рожицей. Она поиграла амулетом.
— Подарок художника, моего пациента. Амулет из гагата, что по-гречески означает «черный янтарь». Деревяшечка, которая пролежала в морском иле, может быть, двести миллионов лет. Какая-нибудь ископаемая рептилия таращила глаза на падающую араукарию… — Ольга Николаевна полюбовалась белыми хризантемами перед ней на столе. — И цветов тогда еще не было…
— Вот и отлично, что не было, — обрадовался Олег Николаевич. — А то бы рептилии питались ими, и теперь я не нашел бы их на Центральном рынке. Цветы должны были появиться перед появлением женщин. Что я придумываю себе профессию?! Мне надо стать цветоводом!
Он вдруг заметил, что она подстерегает момент, когда он на нее не глядит, чтобы поглядеть самой. Глаза у нее были ласковые, когда он оборачивался к ней, и блестели.
Он заказал подошедшей официантке мясо, тушенное в горшочке, пирожки с изюмом и чай. Больше ничего здесь и не было. Но Ольга Николаевна, казалось, довольна всем, кроме черных платьев официанток с карандашиками, привязанными к черным поясам. Довольна самоварами на столиках, углублениями в стене, словно в русской печи, висящим ухватом, кринками, ароматом свежезаваренного чая. Сегодня в ней было что-то медлительно-беспечное. Еще у гардероба она с интересом засмотрелась на старика, принимавшего пальто: какой он широкоплечий, согбенный, но пружинистый и моложавый, с черной без седины бородой. Теперь она посматривала в ту сторону и говорила Медведеву, что у старика выбрито под губой, чтобы высветлить, омолодить лицо. Борода, говорила она, придает оцепенелость лицу. Бороду именно носят. Поглядите, приглашала она Медведева, оказывается, этот старик любуется женщинами! Он действительно смотрел то на одну, то на другую, не дрогнув ни единой черточкой, непроницаемо, но твердо. Только на губах что-то мелькало игривое. Он был доволен, когда его поспешность в приеме одежды и подбрасывание номерка в воздух заставляли женщин улыбнуться.
— Вас не смешат мои наблюдения? — спрашивала Ольга Николаевна.
Олег Николаевич сидел, забывая об окружающих, не интересуясь стариком. Когда он входил в кафе, ему было не по себе. Она это видела и теперь сказала:
— Я давно нигде не была. Не избалована. Мне здесь хорошо… Почему вы входили сюда так несмело?
— Неудобно, — ответил он. — Вы такая красивая, и я рядом… с палочкой.
— Для вас что-то значат глазеющие любопытные?
— Мне-то что… Сюда приходят здоровые люди. Им хочется видеть вокруг только привлекательное. И вдруг мои ноги, моя походка, это уродство. Мне кажется, люди не должны этого видеть. Всякое безобразие…
— Олег Николаевич, бросьте, пожалуйста, о безобразии. Вы…
— …а всякое безобразие, — упрямо продолжал Медведев, — преследуется даже в природе.
— Как это? Никогда не слыхала, — заинтересовалась Ольга Николаевна.
— Ну, не преследуется, точнее, а само скрывается, как будто чем-то напугано. От наших глаз. Чтобы человек не видел. Плохо я говорю. Плохой разговорный аппарат… Я поплавал, повидал кое-что. Знаете, на что обратил внимание? Уроды и страшилы прячутся: змея роет нору, летучая мышь носится во мраке. Какой-нибудь паук, мокрица имеют маленькие размеры. А представьте их с лошадь? Простите, за столом! Они мелки, выходит, спрятаны. Причем по правилу: не все, что прячется, безобразно, но безобразное обязательно прячется… Я о них больше не буду. Я возьму море. Вот, например, в речной воде, под боком у человека, не встретишь таких уродцев рыб, как в толще океана. А какие попадаются чудища! Не дай бог, приснятся! Если же где-нибудь возле Австралии, среди прибрежных камней держится какая-нибудь ядовитая бородавчатка — знаете, у нее такая исковерканная морда, словно ее теркой уродовали, глаза таращатся надо лбом, тело без чешуи, в бородавках — ну, «синанцея» ее еще называют, то у нее, ведьмы… простите… у нее такая окраска, что ее не видно… Не странно ли все это? А что нам напоминают эти разнообразные уродцы? — воодушевился он от ее одобрительного внимания. — Все эти страшные головы, членистые конечности? Пожалуй, что-то вымершее, доисторическое: змеиная голова, хотя бы, напоминает голову гигантского звероящера. По-моему, почти все звери были тогда уродливы на наш человеческий вкус… Вот вы прибираете квартиру к приходу гостей. Выходит, что природа тоже, как гостеприимная хозяйка, устроила приборку квартиры, тщательно приготовилась к приходу человека. Подмела, многое повыбрасывала, что-то задвинула в темный чулан, спрятала под тахтой — одна красота на виду. И цветы поставила. Неспроста в любом уголке земного шара природа прекрасна. Это для того, чтобы мы за жизнь крепче держались. И выходит, к динозаврам меня надо отправить посылочкой, к предкам!..