Еще несколько слов, и Ольга Николаевна бросила трубку. Тотчас раздался новый звонок.

— Лилиана Во…? — удивилась она. — Здравствуйте. Слушаю ваш голос и пытаюсь угадать, что вы сейчас скажете? — Она показала тебе пальцем на телефон и помахала рукой в воздухе: «Больше не смейте!» — Ах, вы звоните не по делу? Хотите мне посочувствовать? А в чем? Вот спасибо! — Она оглянулась на тебя с беспомощной улыбкой, словно подзывая поближе. — Представьте, сегодня все мне спешат сообщить эту новость. Значит, вы огорчены? Я тоже немного. Чуть-чуть…

Ты сделал шаг к ней. Она взглядом усадила тебя рядом и, когда ты сел, подержалась за твое плечо.

— Знаете, Лилиана Борисовна, я странно устроена… А теперь я кончаю, у меня больной. Спасибо. Пока.

Она встала:

— Приготовьтесь, Медведев, начнем упражнения… Я эту беду руками разведу, — тихо проговорила она.

Но через полчаса тебя опять сжало от другой новости, еще раз ударившей Ольгу Николаевну. «Ударившей» — это тебе представилось.

Ее принесла взволнованная врач Веткина.

Она произнесла одну фразу: «Пищевое отравление» — и исчезла вместе с Ольгой Николаевной, оставив тебе образ молодой женщины с бледным и каким-то голым лицом.

Брови у Веткиной были светлые, ресниц не видно, все волосы до единого волоска заправлены под белую шапочку, крупные черты лица сглажены гладкой кожей. Такие лица, побледнев, становятся мертвенными.

Наверно, оттого тебе показалось, что, если сейчас пойти следом, там увидишь умерших, как будто лицо Веткиной было их зеркалом.

В действительности отравление оказалось не столь грозным: в супе, привезенном в судках из столовой и бегло опробованном врачом, были кусочки несвежей полукопченой колбасы. Они-то и вызвали желудочно-кишечные расстройства у всех больных, кроме одного или двух.

Но пока устраивались промывания, велись телефонные разговоры с заведующей столовой и составлялся акт, вы с Беспаловым ничего этого не знали. И хотя вам было сказано, чтобы вы возвращались на Машкова, вы поджидали Ольгу Николаевну так, словно ей было бы спокойней еще раз увидеть ваши лица.

Когда наконец она появилась, у нее был взгляд страдающего от головной боли человека, только походка оставалась свободной и быстрой.

— О! Вы еще здесь? — воскликнула она. — В таком случае, владелец транспорта не откажется подвезти меня в райздрав? Тут близко.

А Татьяне Федоровне, прошедшей мимо, она нервно сказала:

— Нужен свой повар. И он будет! Хоть ты и говоришь, что я не боец.

И вот вы ехали по улицам города. Беспалов сидел позади, Ольга Николаевна — рядом с тобой, и она отрывисто, с паузой отвечала на твои вопросы.

Наконец она заговорила сама:

— Начинаю хождения по начальству. Как вы думаете, повезет? По отношению ко мне у судьбы такое правило: одна рука отнимает, другая одаряет. Что-то должно же быть хорошее?

Ты хотел что-то сказать. Она не ждала ответа.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

1

Ольга Николаевна не ждала ответа, ибо представила себе в этот момент, как разговор с начальством кончается словом «нет». Дело ведь не в масштабах просьбы: порою добыть ставку повара в каком-то смысле трудней, чем получить ссуду на строительство. Сколько в Москве районов и сколько в каждом врачей, желающих что-то сделать для своих больных… Чем меньше просьба, тем больше таких, как ты. Мало того, существует в мире план, система, последовательность — все то, что где-то в глубине души не принимает твоя женская натура, если, конечно, это не касается планомерности и последовательности в непосредственном деле — в лечении больного. Во всем остальном вам вынь да положь, Ольга Николаевна! А вы обращаетесь не в наивное учреждение…

Но «ненаивное» учреждение ответило вам неожиданной улыбкой и обещанием. Правда, надо было немного потерпеть. Через две недели вам снова пообещали «выяснить» и «прозондировать». Сентябрь сменился октябрем, и обещание стало звучать примерно так: «Обещаем сделать все возможное. Может быть, что-то удастся сделать». Наконец, молодой, но значительный по своему положению «представитель» — тот самый, что год назад (тоже в октябре) галантно ухаживал за вами и подвез на машине, а теперь пригласил в кафе пообедать, сказал несколько туманно:

— Начистоту?.. Как бы это сформулировать? Пожалуй, так: среди важных вещей есть для нас обязательные и есть необязательные. Обязательные те, от которых зависит наш успех и репутация как организующего начала; необязательные — все остальные. Мы ждали, что ваше маленькое дело как-то проскочит в промежутке между обязательными и необязательными, притрется, замаскируется под обязательное и пройдет. Но, увы, слишком много на нас навалилось обязательных — и… — Он развел руками.

Вы моргнули несколько раз, что заменяло кивок головы.

— Допустим, я поняла. — Вы поглядели на его разведенные руки. — Итак, все, что в ваших силах, — это совет?

— Вы, Ольга, не обижайтесь. Совет есть, имеет смысл его послушать. Надо обратиться в горздрав…

— Так и знала! Продолжается «хождение».

— Я даю вам шанс, а вы не слушаете! Так вот. Вы, конечно, пойдете к такому-то? Не ходите: такая мелочь его оскорбит. И к другому тоже: он добряк, но и только. Идите к менее броской, сухой фигуре — Лакутинову. Такие дела, как ваши, больше никто не решит, остальные только запутают. Я догадываюсь, что при других обстоятельствах он был бы голова всем делам. Но у каждого свои препоны — у вас одни, у меня — другие, у третьего — третьи. Если согласны попробовать… Согласны? Тогда пишу вам его имя-отчество и телефон. Секретарши у него нет, не велика птица, но кабинет отдельный. Так, — он взглянул на часы, — Вот и кончился наш приятный обед…

Уже на следующий день «Москвич» Медведева подвез вас к трехэтажному зданию с широкими окнами напротив ГУМа.

Необходимости ехать на «Москвиче» не было, но вам хотелось видеть Олега Николаевича, и все доводы рассудка и соображения всевозможных приличий отступили. «Хотите подвезти? Опять сбежали? Подвозите!..» Оттого ли, что вы медлили войти в подъезд, или благодаря поднятому вверх лицу Олега Николаевича, вы, как и он, заметили на фасаде здания кариатид под окнами и львиные головы по карнизу, и сохранившуюся наверху старую надпись «Никольские ряды», и вывески нашего времени, украшающие подъезды. Была здесь и та, что вам требовалась…

Снова идти по лестницам… Вот это, пожалуй, самое трудное для вас — подниматься по ступенькам административного здания. Странное рождается ощущение. Как будто вы учитесь ходить. Каждая ступенька усиливает неуверенность, и вы с удивлением замечаете спокойствие на лицах служащих. Все эти люди, встреченные в гостях или на улице, будут вам понятны и все их поступки ясны, а к некоторым вы почувствуете симпатию, но здесь они преображены и отодвинуты от вас сознанием, что от движения их руки по бумаге могут происходить значительные перемещения, изменения и сотрясения в городской жизни, как движение слабосильной, в сущности, руки экскаваторщика перемещает огромный ковш шагающего экскаватора с одного места на другое.

Люди в таком здании объединены в свой особый механизм, и связи между частями похожи на лабиринт. Вам недосуг было их изучить, представить себе? Вступая в неизученную область, пеняйте на себя. Это все равно как получить пряжу от прядильного станка, не зная его устройства. И потому, идя по административной лестнице, вам впору задуматься, насколько сильнее вас Лилиана Борисовна. Она, в сущности, и помогла вам с общежитием для приезжих больных. Она ходила тогда по этой же лестнице. Она обращалась, как вам удалось вспомнить, к тому же человеку с плохо запоминающейся фамилией — Лакутинову.

Да, Лилиана Борисовна поднималась по этой же лестнице, но с каким-то другим чувством и знаниями, вам недоступными. И если ставка повара — действительно очень сложная вещь, то здесь вы ничего не добьетесь, а если одержите победу, то лишь благодаря тому счастью, которое иногда, как манна небесная, осеняет невежд и делает их великими…