Раджа с трудом пришел в себя и, тряхнув головой, медленно поднялся на ноги.

— Чего мне надо, да? Чего мне надо?! — гневно закричал старший брат. — Ты не знаешь, подлец? Вот как ты заплатил за все мои мучения!

— Чего я тебе не заплатил? — еле ворочая языком переспросил Раджа, явно не понимая, чего от него хотят. — У меня нет времени, говори быстрее! — он поправил перекосившийся галстук и выпрямился. — Чего надо?

— Вот как? Времени у тебя для меня нет?! Какой ты стал важный! — Говинд презрительно скривил губы. — А я лучшие годы себя не жалел, работал, как каторжный, на тебя. А ты мне о времени говоришь?

Глаза Чхоту горели, как угли, раздуваемые мехами гнева.

— Жалкий человек! Не смог выдержать экзаменов! И всех нас обманул. На, негодяй, полюбуйся на это! — он бросил в лицо Радже выписку, полученную в колледже, которую поспешно напечатала перепуганная машинистка.

— Ну и что?

Младший брат обвел присутствующих насмешливым взглядом и криво усмехнулся.

— Ты все узнал? А мне наплевать на это…

— Да, я все узнал. Но поздно узнал, а то оставил бы тебя тогда на вокзале. Клянчил бы милостыню и жил бы, как нищий, но совесть, может быть, сохранил бы! Да ты от богатства и этих ресторанов голову потерял и на ногах почти не держишься. Как же ты сможешь потом работать?

— А ты сам, видно, не знаешь, что тебе надо. Ты же мечтал, чтобы я был богатым. Теперь я богач! У меня блестящее положение! Ну зачем мне эта бумажка, если я и так добился всего?!

Раджа снова покачнулся, едва держась на ногах.

— Это верно, — тихо сказал Говинд, — не нужна тебе эта бумажка, ты продал себя за другие бумажки!

— Эх-х! — как от назойливой мухи, отмахнулся от брата студент-неудачник. — Сам знаешь, что за эти бумажки люди готовы продать и совесть и честь!

— Да, и ты тоже продал их. Ты продал и совесть, и честь, и самоуважение. У тебя нет ничего. Ты — богатый нищий!

— Н-не надо меня учить! — икнул гуляка. — Это философия трусов. Чтобы разбогатеть, нужна большая смелость! И у меня… она есть, а у тебя ее нет! Таким, как ты, суждено нищими родиться, жить в нищете, работать всю жизнь и умереть в нищете! — заключил свой метафизический монолог сын тьмы, больно пронзив доброе сердце своего старшего брата. Ему не хватило ума, чтобы промолчать, и он сказал страшные слова, пошел открытым злом без забрала на суть и соль жизни, ветхий, ничтожный прах, жадный, себялюбивый алчный червь, мгновение в вечности, песчинка во вселенной! Но этого ему показалось мало, и, оставив лжефилософию, он цинично заявил:

— Разве я виноват, что ты остался бедным и необразованным? Иди и наживай деньги, если посмеешь!..

«Бить его жалко и бессмысленно, — подумал Говинд, — да и что это изменит? — К нему внезапно вернулась его обычная рассудительность. — То, что Раджа сказал все это в пьяном виде, не смягчает его вины. Но он сказал то, что сказал, и то, что он думает».

Таксист бросил взгляд на застывшую публику, резко повернулся и решительно направился к выходу. С мрачным видом «рухнул» он на сиденье своей верной «Басанти», раздраженно хлопнул дверцей и нажал на газ. Бешеный стук сердца больно отдавался в висках.

В дом Говинд вошел мрачнее тучи. Его глаза, в которых светилась ярость, беспокойно бегали.

Фарида, увидев брата, подняла на него испуганные глаза и с тревогой спросила:

— Что с тобой, брат мой?! Что случилось? Что-то на дороге?

— Нет! — грубо отрезал Чхоту, повергнув девушку в полное замешательство, так как таким она не видела его никогда.

Почуяв неладное, ей на помощь пришел Рахим:

— Сынок, садись и успокойся. Фарида, принеси брату чаю, побыстрее!

С трудом уговорив сына выпить чаю, отец спросил:

— Что произошло, Говинд, на тебе просто лица нет!

— Он всех нас, дядя Рахим, обманул! Всех! Он подлец! Имя ему — негодяй! — гневно выкрикнул молодой человек и, вскочив, бросился к машине. — Я ему покажу! — угрожающе добавил он.

Испуганная Фарида преградила ему путь.

— Никуда ты не поедешь! Куда тебе, ты ведь вне себя! Брат, пойдем домой!

— Оставь меня! Оставьте меня все! — сопротивляясь, кричал таксист.

— Успокойся, пожалуйста, успокойся! — попросила Фарида, чуть не плача.

— Я ему покажу! Он меня еще узнает! Меня трусом назвал! Это я учил его ходить по земле, сделал человеком. Он достиг высокого положения, потому что я работал на него до седьмого пота! А теперь он называет меня трусом, потому что я не сумел разбогатеть! — Эти слова шли из страдающего, честного и обиженного сердца Говинда. — Ну ничего! Он меня еще узнает. Дядя, он не заработает и за десять лет того, что я заработаю за полгода! — решительно сказал он, снова направляясь к машине.

— Брат! — воскликнула Фарида, умоляюще глядя ему в глаза.

— Фарида, не задерживай его, — строго сказал Рахим, — оставь его!

Отец взял дочь за руку и отвел ее в сторону, поняв, что глубоко оскорбленной и уязвленной душе сына, дошедшей до крайнего напряжения, требуется какой-то выход.

Говинд сел в машину и нажал на акселератор.

— Давай, «Басанти»! Давай! Ну, давай, заводись, говорю, заводись!. Сегодня со мной шутки плохи! — угрюмо бросал он, но машина стояла, как вкопанная, невзирая на его призывы. — Ну ладно, Бог с тобой! Стой здесь!

Чхоту с досадой сплюнул и исчез в темноте.

Мери, которая слышала всю сцену, стоя в своем дворе за высоким забором, быстро вышла на улицу и, увидев возлюбленного, неслышно последовала за ним, словно тень.

На пути Говинда возник небольшой кабачок, уютно расположившийся между двумя высокими пальмами и густым кустарником. Его окна зазывно светились в темноте. Недолго думая, таксист вошел в небольшой зал и закашлялся от густого табачного дыма, висевшего в воздухе.

— Почему не работает вентиляция, хозяин?! Ведь в этом пекле нечем дышать! — грубо сказал он узкоглазому и низкорослому владельцу распивочного заведения, который вышел к нему навстречу.

— Простите, господин! Минуточку!

Коротышка встал на табурет и распахнул окно.

— Вот так будет лучше! — смягчился посетитель и сел за столик у открытого окна.

— Чего изволите? — склонился над ним хозяин.

— Сегодня я позволю себе выпить. Принеси мне такого, чтобы на душе стало легче и не валило с ног.

— В таком случае лучше вина, господин! Я сейчас же распоряжусь!

Когда на столе появилась литровая бутылка красного десертного вина, Говинд сказал:

— Спасибо! И еще, пожалуйста, сок манго.

— Хорошо, господин!

Налив полный стакан вина, Чхоту стал ждать, когда принесут фрукты. Единственный официант, молодой паренек, тихий и улыбчивый, похожий на китайца, принес ему спелые оранжевые плоды. Молодой человек взял в руку стакан и задумался. В его жизни это был первый случай, когда он решился принять алкоголь.

— И мне налей вина! — вдруг услышал он серебристый женский голос с нотками гнева.

Он удивленно поднял глаза и увидел Мери, которая поставила на стол такой же, как у него, стакан и потребовала:

— Налей мне вина!

— Мери, лучше иди отсюда! — грубо бросил он девушке.

— Не уйду! — отрезала та и села на лавку напротив Говинда. — Тебе можно пить, а мне почему нельзя? Ты же не привык пить вино, быстро опьянеешь. Я и сама никогда не пила. Я дураков вином поила. Ладно, давай выпьем! — Она взяла бутылку, налила свой стакан до краев и стала медленно подносить драгоценную влагу, в которой «таится истина», ко рту.

— Не смей! — крикнул таксист и стукнул кулаком по столу.

Мери с удовольствием покорилась, опустила стакан на стол и сказала:

— Ах вот как?! Ты считаешь, что пить не надо? Прекрасно! Значит, ты против того, чтобы я пила? Так с какой же стати ты решил напиться?! Ты же сам говорил мне, что не любишь, когда пьют. Морочил мне голову, хитрец?

Увидев, что ее слова не производят на молодого человека желаемого воздействия, Мери категорически заявила:

— Я тебя предупреждаю: не смей к бутылке прикасаться!