Воевода крякнул, выпил большой кубок романеи и произнес:

— Воистину так.

Граф пренебрежительно взглянул на него.

Среди пьяной толпы были, однако, два человека, забывшие в это время обо всем и во всем мире видевшие только друг друга: Владимир Воропаев и графиня Елена. И пока за столом лились пьяные и разгульные речи, они опьянялись своей близостью, молодостью, предчувствуя свое счастье.

Сержант упорно настаивал, графиня колебалась. Едва ли кто-либо из присутствовавших, кроме графа Девьера, понял, чем покончили они свой разговор.

На закате солнца того же дня красавица Настя Воропаева вышла за калитку сада, спускающегося к реке. Ей строго было запрещено выходить из ограды сада, но вечер был хороший и, кроме того, она была недовольна, что отец и брат не взяли ее с собой на праздник Девьера; и она решила назло всем сделать по-своему, — погулять по берегу Дона или покататься на лодке.

Заря погасала, начинало темнеть. От реки повеяло сырой прохладой. Насте стадо холодно и жутко. Но она не успела подойти к калитке, как кто-то крепко схватил ее за локти, заткнул ей тряпкой рот, накинул на голову большой платок; она едва не задохлась… и лишилась чувств…

Когда же она очнулась, то увидела себя в прекрасно обставленной, освещенной комнате, устланной мягкими коврами. Сама она лежала на турецком диване, прикрытая шелковым одеялом, а у дивана стоял столик, и на нем были закуски и графин с вином.

Над диваном висело зеркало в золотой раме.

Настя не была трусихой. Почувствовав себя свободной, она вскочила с дивана и бросилась к двери, но обитая сукном дверь была заперта. Настя стала стучать в нее. Но глухие удары оставались без ответа. Она закричала. Обитые войлоком и завешенные коврами стены заглушали ее голос, и ей самой казался он чужим, слабым и бессильным.

Долго Настя кричала, била кулаками в двери, рвала со стен ковры и наконец, утомленная, в отчаянии легла на диван. Для нее не было уже сомнения, что она похищена теми же разбойниками, что убили ее дядю и уводили других красивых девушек.

Ужас все более и более охватывал ее. Что делать? Она напрягала слух; тишина прерывалась гулом, как шум волн. Казалось, что волны шумят над головой и у передней стены. Шум по временам словно прерывали звуки, похожие на протяжный вздох или стон.

— Отворите! Отворите! — снова в ужасе закричала Настя, и опять никто не откликнулся.

Гости графа лениво потягивались на пуховиках после сытного обеда, когда троекратный пушечный выстрел возвестил начало ужина. Они торопливо повскакали с постелей и поспешили в столовую.

Уже горели причудливые потешные огни. Целые фонтаны разноцветных огней били на берегу. С треском взлетали ракеты, рассыпаясь разноцветными искрами на темном небе.

Вышли в сад, на берег реки. Графиня Елена с сержантом, избегая толпы, стояли в стороне.

Вновь прогремевшие пушечные выстрелы привели их в себя.

— Пора! — сказала молодая графиня.

— О, богиня! — нежно ответил сержант.

И тихонько он увлек молодую женщину в глухую часть сада, где почти у самой воды стояла заброшенная беседка. Но едва они приблизились к ней, как в полосе лунного света показалась высокая фигура Девьера. Он стоял неподвижно на пороге беседки, пристально глядя на приближающуюся парочку. Окованная ужасом графиня даже не вскрикнула и судорожно сжала руку Владимира.

Но Владимир высвободил руку и сделал шаг вперед.

— Сударь мой! — произнес он, хватаясь за эфес шпаги.

Молчаливая фигура графа повернулась и исчезла в беседке.

Сержант стремительно бросился за ним. Он смело вошел в беседку… ярко освещенная лунным светом, она оказалась пуста.

Юный преображенец весь похолодел и, крестясь, отступил за порог.

— Наваждение! — прошептал он. — Никого нет!

— Домой, домой! — затрепетав, вскричала графиня…

Уже все гости сидели за столом, плохо проспавшиеся после обеденного хмеля, полупьяные и шумные.

Граф вошел и, не садясь за стол, любезно стал обходить гостей; на жену он ни разу не взглянул, а она боялась поднять глаза от серебряной тарелки и пугливо сторонилась сержанта.

В самый разгар пира в соседней комнате вдруг послышались тревожные голоса, чей-то крик, спор. На пороге столовой показался воропаевский гайдук Кузьма, без шапки, с растрепанными волосами и бледный. Восемь рук тянули его за синий кафтан.

— Не трогать его! — грозно крикнул граф Михаил.

Восемь рук скрылись.

Но Кузьма, не обращая внимания на графа, ринулся вперед прямо к своему изумленному господину и, упав перед ним на колени, закричал отчаянным голосом.

— Барышня пропала! — простонал Кузьма.

Воропаев пошатнулся.

— Барин, Илья Ильич, помилуй, помилуй! Горе-беда на нас!..

Ударом кулака по голове сшиб Воропаев на пол своего гайдука и с пеной у рта закричал.

— Настя! — отчаянно вскрикнул он и закрыл лицо руками.

Владимир успел поддержать отца.

Граф Михаил мрачно сдвинул брови и угрюмым взглядом смотрел на испуганных и растерянных гостей.

— Лошадей, граф, лошадей, — закричал Владимир, — мы найдем ее!

Минутная слабость Воропаева прошла. Он вскочил с места.

— Да, да, — взволнованно говорил он, — нельзя терять ни минуты, едем!

— Куда? — спросил граф. — Куда?

Ни отец, ни сын не могли ответить на угрюмый вопрос графа и беспомощно смотрели друг на друга.

Их молчание прервал Кузьма.

— Не все еще, боярин, сказал я…

— Как! Еще что? — упавшим голосом спросил Воропаев.

— Еще дворецкий Антип пропал, а с ним и прибор столовый, серебряный, дедушки вашего…

— Ах, — проговорил Воропаев, — до прибора ли теперь!..

Женщины испуганно жались друг к другу. Среди них, бледная и неподвижная, как статуя, стояла графиня Елена; тяжелым, потемневшим взором глядела она на своего угрюмого мужа, и словно зрела в ней тайная, зловещая дума.

— Дамы, прошу вас уйти! — раздался резкий голос графа Михаила. — Ныне вам не место здесь!

Испуганной стаей женщины торопливо покинули столовую…

Через час, по распоряжению графа, верховые отряды его дворовых уже скакали по всем направлениям. Сам Воропаев был так потрясен, что не мог принять участия в розыске. Его усадили в возок и, под охраной верховых, отправили домой.

Графиня ушла в свои покои.

Граф исчез, огорченный, недовольный, страшный, и в доме наступила тишина.

Владимир Воропаев приказал оседлать лошадь и со своим конюхом бросился домой.

В большие ворота он выехал на берег Дона.

Дон волновался и глухо шумел. Дул сильный ветер. Тяжелые тучи заволокли месяц.

Дорога змеилась по берегу. Едва успел Владимир проехать версту, как круто остановил коня. На его глазах происходило что-то необычайное. Впереди, саженях в ста, словно из земли, появился человек, ведущий под уздцы оседланного коня. За ним другой, третий, — мелькнула целая вереница.

Скрывшись за поворотом, Владимир с ужасом наблюдал.

Неведомые люди вели коней на водопой к Дону, садились на них и исчезали в ночном мраке.

Когда последний всадник скрылся в темноте, Владимир осторожно выехал и осмотрел местность.

Песчаные откосы высились над берегом.

При блеснувшем лунном свете Владимир узнал на мокром прибрежном песке следы лошадиных копыт. Они вели к песчаному обрыву и там кончались.

Конюх снял шапку, перекрестился, и, дрожа, произнес:

— Нечистая сила! Господи, спаси и помилуй!

Владимир остановил лошадь, спрыгнул с седла и кинул поводья конюху. Он подошел к песчаному отвесу, где кончались лошадиные следы, и остановился.

Держа в поводу лошадей, Ивашка не отставал от него.

Несколько минут Владимир стоял неподвижно перед песчаной стеной. Потом он пристально посмотрел на темневший на горе дом Девьера и вплотную подошел к откосу.

После недолгого исследования он нашел под нависшими глыбами глины, за грудой камней и песка, замаскированный сухими, наскоро набросанными ветвями проход в пещеру; еще ребенком он сам нередко со своими товарищами забирался в подобные пещеры, выбитые прибоем волн в крутых берегах. Следы копыт вели из этой пещеры.