Поправив капюшон, чтобы лучше защититься от ветра, я сменила позу. Кроме улиц, отсюда открывался прекрасный вид на соседний корпус общежития. Он совсем не пострадал во время неприятных событий и возвышался над городом сказочным высокотехнологичным дворцом, загадочно мерцающим в лучах солнца. Красивым и будто таящим в себе скрытую угрозу.

Новость, конечно, очень неприятная, но отнюдь не смертельная. И даже, если подумать, напрашивающаяся. Извращенцы-самоубийцы — ценные специалисты. Вот их и охраняют... даже от них самих. Обидно другое. Нас о слишком многом не предупредили.

Смахнув со стены снег и проследив за серебристыми искрами, уносимыми потоками ветра, улыбнулась. Не следует обманывать саму себя. Пусть не обо всём, но нас предупреждали. А где не предупреждали, там можно было догадаться. Или узнать. Тут Тартар и не стоит ждать, что всю информацию преподнесут на блюдечке. То же, о чём умолчали — например, о той же т'таге — об этом всё равно бы не сообщили, потому что уровень доступа к информации в то время у нас был недостаточен. Поэтому только намекнули «стандартными изменениями организма» и тому подобным. А я... догадывалась ведь. Понимала, к чему всё идёт. Но не захотела верить самой себе. То есть мы сами подписали договор, который позволяет делать с нами то, что делают. Сами согласились... хотя и не представляли, на что. Но сами. А значит, если судить по тартарским меркам, сами и виноваты.

Вот только судить по ним не хочется. В конце концов, невозможно знать всё!

Сбросила рукавом куртки ещё немного снега и снова улыбнулась. Не стоит загонять себя в депрессию — жизнь и сама постарается это сделать. Предупреждён значит вооружён. Надо просто учитывать новые нюансы. И не переживать лишнего.

В конце концов, хотели бы — давно бы выбраковали. Или полностью захватили бы управление телом с помощью этой своей биотехнологии. Наказывали бы за любой проступок — вот не верю, что ни одного не было. Значит, ограничения есть, но не так уж много. К тому же, они вполне выполнимы.

Успокоив таким образом себя, задумалась о подруге. Пытаться доказывать, что не всё так страшно, сейчас бесполезно — у Ирины другой опыт. Она сама должна понять, самостоятельно сделать выводы. А пока надо что-то, что смогло бы удержать девушку от необдуманных поступков. И ведь это «что-то» есть. Семья Ирины. Подруга часто рассказывала о ней, о материальных проблемах, болезнях родителей и братьев и том, что мечтает заработать денег и помочь семье выбраться из ямы.

На этом и попыталась сделать акцент в дальнейшем разговоре. Раз подруга ехала фактически ради высокого заработка, ради него же была готова пойти на огромный риск... то почему бы и это неприятное событие не посчитать просто частью платы? Возможность помочь родным контроль не перекрывает, особенно если не идти на принципы и не сломаться. А вот если сдаться, опустить руки или убить себя — то семью уже вытянуть не получится.

Ирина ненадолго задумалась, а потом горько вздохнула:

— Всё-таки что-то в вашей рабской психологии есть. Что ты, что Вира — все в одну степь, даже аргументы похожие приводите, — помолчала и добавила. — Ладно. Буду считать, что продала себя в рабство за хорошую цену.

Мы ещё немного поговорили. Не знаю, стало ли подруге легче, но она пообещала больше не пытаться уйти из жизни. Тем более, что это всё равно бесполезно и только неприятности навлечёт.

— Пожалуйста, не говори никому, что мы рабы, — попросила Ирина напоследок. — Не говори, что под контролем. По крайней мере — моим родичам. Если об этом узнают папа с мамой или братья... или ещё кто-то — они меня не простят.

— Почему?

— Мы — люди. Мы не склоняем колени и не становимся рабами — лучше смерть, — подруга гордо вздёрнула подбородок, а потом резко поникла. — А я предала свои идеалы. Позволила сделать из себя вещь.

Сомневаюсь, что Ирине хоть как-то помог наш разговор. Поведение она не изменила, всё ещё тяжело переживая произошедшее. Всё-таки девушка очень категоричных взглядов придерживалась. Чтобы нормально жить дальше, ей всё своё мировоззрение перестраивать придется. Не знаю, получится ли... надеюсь, что получится.

К слову, я заметила оговорку Ирины и вечером уточнила у Виры. Действительно, эрхелка тоже обратила внимание на проблему и уже неоднократно беседовала с подругой. К сожалению, пока безуспешно. Но не всё сразу. Капля камень точит.

Кстати, ещё позже я вдруг поняла, что в разговоре с Ириной пользовалась как раз аргументами Виры. Точнее — вспомнила, какие слова эрхелки сильнее всего действовали в тяжелое для меня время и попыталась перенести этот же способ на другого человека. Может Ирина в каком-то плане права насчёт «рабского» мышления? Не исключено. Хотя если стоять насмерть, пытаться сразу переломить ситуацию — то нас просто сметут и не заметят. Так что я понимаю Виру — лучше согнуться, сделать вид, что смирился. Если мы выживем, то будет шанс дождаться нужного момента, возможности хоть как-то повлиять на ситуацию. Пытаться же пробить каменную скалу головой — глупо и бессмысленно. Поэтому надо жить. Подчиниться, но не забыть. И ждать.

Обстановка после возвращения всё ещё оставалась для меня морально тяжёлой. Такое впечатление, что одна сплошная тёмная полоса. У меня, у знакомых, даже у университета и города. Но в эту депрессивную тьму понемногу вливался небольшой ручеёк света. Мирум.

Мнение о мальчике, Прие и их отношениях переменилось за короткое время уже несколько раз. Сначала я считала, что старший брат просто взял опеку — как Шас надо мной. Но Мирум не просто жил с нами, а выполнял всю работу по дому: убирал, готовил (кстати, на удивление хорошо, да ещё и меню разнообразное, в том числе с блюдами из человеческой и эрхельской кухни), отвечал за покупки и так далее. Если мы возвращались уставшими, мальчик тут же подскакивал, помогал переодеться и даже предлагал массаж. Из-за этого я вскоре посчитала, что Прий действительно держит младшего брата за раба.

Несмотря на свои обязанности и то, что, хотя возраст подходящий, но в школу Мирум не ходил (у семьи нет на это средств), котёнок не унывал. Наоборот, сохранял удивительную бодрость и жизнерадостность. И старательно отказывался, когда мы с Вирой попытались его разгрузить.

— Каждый должен приносить пользу, — лукаво блестя глазами, говорил Мирум. — Я пока тут помогу — а вы по учёбе нагоните.

Отношения с Прием у него были двоякие. С одной стороны — серьёзные, деловые, почти взрослые. С другой — очень тёплые, семейные. Удивительно, но одно с другим сочеталось вполне гармонично. Да и сам Мирум производил неоднозначное впечатление: вроде как ребёнок, но положиться на него можно в полной мере. Например, он мечтал о школе, но не просил, понимая, что денег всё равно не хватит. Зато занимался самостоятельно и ответственно, беря консультации у брата, а потом — и у нас с Вирой. Может, настоящие молодые тартарцы именно такие?

— Не совсем. Они разными бывают, — пояснил Прий, когда об этом зашла речь. — Но влияние тартарской культуры есть, без сомнения.

— Я — миошан, — влез в разговор Мирум. — И веду себя так, как должен вести себя миошан, — смутившись под взглядом брата, котёнок упрямо продолжил. — Как миошан, живущий в Тартаре. Всё равно, я в первую очередь миошан!

Кивнув, сделала ещё одну зарубку на память: надо будет посмотреть обычаи и особенности миошанской цивилизации. Кстати, вскоре выяснилось, что скрывал от нас Прий не только Мирума. Когда мурлыкающий котёнок впервые подлез мне под бок, нарвался на недоумение и сослался на слова сестры о пользе для меня, запомнила. И при первой же возможности потребовала ответа у Прия.

Кот-переросток не стал отнекиваться. Кроме него и брата, в Бурзыле учится ещё и старшая сестра Прия. В другом университете, на специальности врача-специалиста по нестандартным представителям видов, помесям и тому подобном. У неё уже есть одно, юридическое, образование, но когда брат пошёл на самоубийцу, она отправилась получать второе.