Её руки поднялись к его лицу.

— !!..

Она наклонилась к нему, он вздохнул и потерял сознание.

И в то же время его нынешнее "я" погрузилось во тьму. Его обволокла чистая чернота, где ничего нельзя рассмотреть.

Но даже когда его зрение потемнело, боль в груди никуда не делась.

Она ощущалась так, будто его сердце сжимает, и он не мог ей противиться, как бы сильно ни напрягался.

Вес опустошил его разум до такой степени, что он даже не смог думать о боли.

И пока боль переполняла всё его тело, Саяма вспоминал о другом.

...Проснувшись позже в больнице, я узнал, что моя мать заколола себя ножом.

Он слышал разнообразные домыслы. Некоторые задавались вопросом, не думала ли его мать, что он задохнулся, когда потерял сознание. Другие считали, что она знала, что он жив, но не смогла заставить себя убить и сына.

Одно Саяма знал точно — перед гробом со своей матерью он не пролил и капли слёз.

Его единственной мыслью было "Почему?"

С тех пор прошло около десяти лет.

За это время усилилась боль, и он пытался забыть.

И теперь представился такой шанс. Если сейчас он ничего не сделает, то сможет распрощаться с этим воспоминанием и болью. Само воспоминание вытащат из него.

Оно станет письменной записью и в процессе сотрётся из его мозга.

Он вспоминал то последнее воспоминание о матери бесчисленное множество раз, взамен оно взвихрится и закружится в астрономическую модель.

...И моя жизнь станет проще.

Его устраивало. Так будет лучше для Отряда Левиафана, для его собственного будущего и для Синдзё.

Но даже подумав об этом, он услышал голос.

— Ужасная идея.

Голос отрицал его мысли.

— Тебе так не кажется, Синдзё-кун?

Когда голос назвал имя важнейшего для него человека, Саяма осознал, что говорил он сам.

...Почему?

Ответ прост. Даже когда из него вытягивали память, он пробуждался.

Его подсознание — бесспорно откровенная часть его — к нему обращалась.

— Разве это не звучит как плохая идея? Как-никак, Синдзё-кун в поисках прошлого и даже не подумает стирать результат, независимо от того, каким он будет. И Казами никогда не забудет о ранении Изумо. То же касается всех остальных. Они никогда не сотрут потерю своих любимых... Так что же, я один это сотру?

Он ответил собственным вопросом.

...Да, но я это я, а они это они. Что с этим не так?

— Вот как? — спросил он себя. — Утратив прошлое, смогу ли я с этим смириться? Когда Синдзё-кун усваивает своё прошлое даже так в своей прекрасной грусти, меня с ней не будет? Ты знаешь, как это зовётся?

...Почему бы не назвать это привилегией? Привилегией, заслуженной достижением этого места?

Он услышал горький смех.

— Приход сюда был эгоистичным решением. Никто не даст мне за это привилегию. Это зовётся...

...Трусостью.

Его разум ответил подсознанию.

После паузы его подсознание произнесло:

— Ты понимаешь? Нет, я знаю, что ты понимаешь. В конце концов...

Оба Саямы проговорили одновременно.

— Я знаю себя лучше, чем кто-либо в мире. И следующей меня лучше всех знает Синдзё-кун.

После ещё одной паузы сознание и подсознание вместе неожиданно воскликнули.

— Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет!! Чёрт, ты превосходно поспевал, другой я! Ай да я!

Уверенный, что его разум собрался воедино, Саяма задумался.

— Да, — начал он. — Я позабыл, но я человек, стоящий над богом. Так что какие бы ограничения или прошлое меня ни сковывали, я могу продолжать подниматься, в отличие от простолюдинов ниже меня... Что означает, мне не нужна рука помощи. Помощь Синдзё-кун в преодолении боли — мое наибольшее счастье.

— Тогда поспеши, — сказало его подсознание. — Твоё прошлое вытягивают наружу.

И вправду, окружающее его пространство наполнялось светом.

Саяма просыпался.

Если он ничего не поделает, то полностью проснётся и, скорее всего, обнаружит, что последнее воспоминание о матери вращается в кольце.

Ему следует это остановить.

...Но как?

Ответ достиг его тела.

Кто-то положил руку на тыльную сторону его левой кисти, которую он не мог сжать в кулак.

Парень не знал, чья это рука. Пришла ли она из воспоминаний, была его собственной или просто иллюзией?

Как бы там ни было, Саяма раскрыл свою невидимую руку во тьме. Он выставил её перед глазами, разложил пальцы и ткнул ими в черноту, будто хватаясь за неё.

— Я слышал, что воля может преодолеть всё, что угодно.

Он был один.

— Вероятно, я всегда буду один.

Даже стой кто-то рядом с ним...

— Мы никогда полностью не пересечёмся. В конце концов, это по силам только мне.

Но он губами вымолвил имя самого дорого для себя человека.

— Тем не менее, я хочу быть с тобой. ...Разумеется, это приведёт меня к ответу. Это мне скажет, почему я распустил Отряд Левиафана.

Его разум кивнул и скопил силу в левой руке.

— Я больше не буду отрицать прошлое или отталкивать мою боль. А значит, изнывай от боли, моё тело. Преодоление этого позволит мне возвыситься над всеми остальными. И сделав это, я отправлюсь вперёд. Я стану примером для всех тех, кто волочит за собой боль прошлого, и скажу им следующее: если я стою того, чтобы за мной следовать, тогда вперёд! Да, такова моя роль!

Он воскликнул.

— Фамилия "Саяма" предписывает роль злодея!.. И тот злодей желает одного. Если вокруг один хаос, а я стою выше бога, то я не света желаю. Я желаю...

Правая рука Саямы налилась силой.

Он по-прежнему сомневался, что сможет ударить, но сумел полностью сжать пальцы во тьме.

Все пять пальцев сложились в полновесный кулак.

Саяма ощутил сжатую в нём память и повысил голос.

— Да будет сила!!

Его разум сразил тьму перед глазами, и он подумал.

...Что сейчас поделывает Синдзё-кун?

Глава 21. В прошлом

Синдзё находилась в чёрно-белом пространстве.

Белый покрывал стены и потолок, а черный — столы и стулья.

В комнате площадью в десять квадратных метров выстроились несколько столов.

Это столовая.

Деревянные часы на стене показывали половину двенадцатого, но в комнате остался только жар раннего ужина.

Кормёжка была в шесть, и в воздухе витал слабый запах пряностей.

С обеих сторон от часов висело несколько гобеленов в ряд.

Картинки, вставленные в них, предназначались для детей. Они начинались с истории о создании мира и продолжались до начала нашей эры.

На каждом гобелене была одна картина, но дети, должно быть, перевесили их по своему вкусу, потому что порядок шёл полностью невпопад.

— Какая прелесть.

Одно изображение показывало мужчину и женщину, живущих в саду, но на следующем Дева Мария держала своё дитя, следом шла змея, потоп и башня. На самом последнем пастырь смотрел в звёздное небо.

Выглядело чуть ли не как испытание, сможешь ли ты поставить их в правильном порядке, но Синдзё вспомнила, что это не церковь, а значит не то место, где учат детей таким вещам.

Местный заведующий, должно быть, просто дал детям волю,— предположила она.

Девушка сомневалась, что это затеяла женщина, заведующая учреждением сейчас, так что, скорее всего, решение сохранилось со старых времён.

...Наверняка это был кто-то такой же самовольный, как Саяма-кун и остальные.

Затем она глянула на груду документов на столе перед собой.

Там громоздились альбомы, этюдники и блокноты.

На каждом из них было написано то же имя.

— Синдзё Юкио.

Она обнаружила их без особого труда.

После того как директор успокоила её плач, Синдзё рассказала женщине, почему искала приют.

Настоятельница пригласила её зайти и сказала следующее: