«Хочет всучить какой–нибудь хлам», — подумал Жантом.

Но он пребывал в таком расположении духа, когда человек с какой–то противоестественной радостью принимает любое предложение, лишь бы оно выглядело хоть слегка приятным. Он последовал за Ломоном и не смог скрыть удивления. По сути Ломон — скорее антиквар, чем букинист. Магазин просторный и заставлен всевозможной мебелью. Жантом в этом немного разбирается, во всяком случае в достаточной степени, чтобы убедиться, что это не поделки. Простых вещей мало. В основном обстановка гостиной, кабинета, то, что иногда называют мебелью, переходящей по наследству.

Ломон, как барышник, погладил рукой боковую стенку книжного шкафа.

— Посмотрите, мсье Жантом, отдам дешево. Это куплено вовсе не на аукционе. Сейчас много стариков распродают свои вещи, чтобы свести концы с концами. Или племянники продают часть наследства, чтобы уплатить налог. Вы не представляете, сколько всего можно найти в шестом округе. Надо только держать ухо востро.

Потер руки и бросил на Жантома елейный взгляд.

— Правда не хотите?.. А столик с шахматной доской? Тоже нет?.. Ну что ж, в другой раз… А в вашем доме — о, я же знаю, где вы живете, — нет ли какого старика, который уступил бы мне, допустим, старые часы? Да, пусть вас это не удивляет, я беру заказы, потом ищу, вынюхиваю. Это довольно увлекательно. Мода, пристрастия постоянно меняются. В настоящее время ценятся часы.

Он проводил Жантома и уже на улице долго жал ему руку.

— Приходите когда угодно, мсье, я всегда здесь около полудня или после семи часов.

Жантом посмотрел на часы. Ему удалось провести время. Теперь он может не спеша направиться в ресторан. Вдруг вздрогнул.

По улице мчится красная машина «Скорой помощи». Дыхание перехватило, и он прижался к стене дома. Решился бы он признаться Бриюэну, что не отнес в аптеку выписанный рецепт? Медленно он пошел дальше, украдкой посматривая на врученную ему Ломоном книгу. Яркая обложка. Название выведено красными буквами. «Бей, красотка». Полураздетая девица в сдвинутом набок цилиндре. После «Голубого ангела» такой наряд стал униформой. Поискал урну, бросил в нее книжку.

Он остановился перед дверью ресторана, но в сущности, меню не имеет значения. Занял свое обычное место спиной к входу. Перед ним, оперевшись руками о стол, склонилась маленькая вьетнамка Лулу.

— Консоме, — сказал он, — как всегда.

— Вы выглядите уставшим, — констатировала официантка слегка фамильярным тоном.

— Заметно?

— Да, заметно.

— Слишком много работаю, — проговорил Жантом с горькой иронией в голосе. — Принесите омлет с травами. И бутылку «Виши–Сен–Иор», газированной.

«Странный клиент», — подумала Лулу. Жантом устало откинулся на стуле. За стеной слышались шаги прохожих. Все течет, проходит, как неизменный шум водосброса. Улица Драгон как река… Эта река останется в его памяти на всю жизнь. Похлопал по карманам, нашел записную книжку и, примостившись с краю стола, записал: «Мостовая в воде». Это просто зацепка, предназначенная только для него. Перечитав эту строчку, он вспомнит, что все началось с посещения Бриюэна. До этого он так или иначе переносил себя. А потом врач высказал эту дурацкую мысль: «Рассказывайте. Ищите! Ищите!» И теперь на его лицо падают брызги.

Больше он этого не выдержит. Встал со стула и попросил жетон. Взглянул на часы: без четверти семь. Бриюэн, наверно, закончил прием. Если его уже нет дома, тем хуже. С волнением в сердце Жантом набрал номер, сознавая, что ведет себя крайне неприлично. Когда любовник врывается к любовнице, это еще объяснимо. Но когда пациент зовет психиатра на помощь в час аперитива, следует признать, что он уже созрел для отправки в лечебницу. Бриюэн, однако, подняв трубку, внимательно выслушал, мягко его прервал.

— Как вы думаете, до завтра подождать нельзя? Такие вопросы по телефону обсуждать не стоит, уверяю вас. У вас просто депрессия, дорогой мсье Жантом. Ничего больше. Но если вы действительно в таком состоянии?.. Скажем, через час у меня. Но много времени я вам уделить не смогу. У меня гости. Ладно. Хорошо. До свидания.

Жантом отошел от телефона, испытывая меньший стыд, чем поначалу. Если Бриюэн вот так сразу согласился принять его, значит, с ним происходит что–то серьезное. Эта мысль глубоко его потрясла. Бриюэн старается не жалеть успокаивающих слов, но в то же время говорит: «Приходите немедленно». Как будто его пациент поражен быстроразвивающейся болезнью. Жантом посмотрел на остывающий суп. Он не голоден. Ему, как вылезающему из–под обломков пострадавшему в дорожной аварии, хочется ощупать себя. Но раны у него внутренние. Он, наверное, сошел с ума. Зачем он сейчас поддался такому неразумному порыву… Впрочем, Бриюэн почувствовал, что ему стало хуже.

Жантом одним махом проглотил тарелку супа, забыв покрошить в нее кусочки хлеба, что он обычно делает, воображая, будто подкармливает уклеек. Повторил себе, что болен, отчего к тревоге примешалась гордость. Болезнь — это обязательно что–то классическое, из знакомого репертуара. Все это исследовано. Есть надежные лекарства. Можно вырваться из тумана, обволакивающего волю к выздоровлению. Пусть Бриюэн скажет: «У вас то или это», и уже спасение. Диагноз — это поручни. Одной рукой за них держишься, а другой — гоп! Начинаешь писать. Писать, Боже мой. Наконец–то! Так просто!

Он оставил на тарелке большой кусок омлета и зажег одну сигарету, потом другую. Лулу, глядя на него, болтает с кассиршей. Они судачат о нем. Он же хочет скорее уйти. Пусть ему придется бесцельно бродить, дожидаясь назначенного часа. Он должен подготовить… как это назвать?., признание? исповедь? Но он уже все сказал. Почему же тогда он бежит, будто какой–то страшный грех уготовил его погибель? Считает минуты. Без пяти восемь влетает на лестницу. Бриюэн ждет его. Он в смокинге, видно, что ему некогда. В глубине квартиры слышатся голоса, смех. Приоткрылась дверь, и в проеме показалось женское лицо.

— Морис приносит свои извинения.

— Хорошо. Скажи им, я сейчас иду, — с раздражением бросил Бриюэн.

Провел Жантома в кабинет.

— Итак, — спросил он. — Что случилось?

Жантом вдруг почувствовал себя настолько смешным, столь глубоко оскорбленным, что смог только пробормотать:

— Простите. Я так одинок. Видите ли, я начинаю совершать глупейшие вещи…

— Не говорите так, — прервал его врач, — я ни в чем вас не упрекаю. Успокойтесь.

Без церемоний уселся на край стола.

— Не обещаю, что у нас будет много времени на разговоры. У меня гости. Но им известно, что иногда я вынужден… Ладно. Вам необходимо, чтобы я начал за вас говорить… Что ж, наша прошлая встреча не принесла желанных результатов. Ведь вы так считаете? Напротив, она даже вызвала у вас в душе что–то вроде кризиса…

— Меня преследует образ, — воскликнул Жантом. — Перед глазами все время стоят носилки, которые несут два санитара в белом. Он меня просто парализует. Душит. Мне надо увидеть лицо, которое от меня прячут. Кто это?

— Вы сами, разумеется, — спокойно ответил Бриюэн. — Видите ли, дорогой друг, обычно параноики — не бойтесь этого слова — создают в себе что–то вроде фильма, в котором они одновременно выступают продюсерами, постановщиками, сценаристами, актерами, короче, от них ничего не ускользает. И в этом фильме нет ничего случайного, придуманного только для отрады глаз или забавы ума. Любая деталь, поймите, любая делать скрывает за собой какое–то намерение. Вы видите носилки… Но нет, это не настоящие носилки, за ними стоит что–то другое. То же относится и к людям в белом. Нам надо разгадать ребус. Вы спрашиваете, кто лежит на носилках. Тот, кого вы желаете там видеть, и главное — тот, кого вы боитесь. Там можете быть только вы сами… Вы скрываетесь, прячетесь от всех. Вы не хотите, чтобы стало известно о том, в чем вы считаете себя виновным. Носилки, санитары — все это просто уловка… маскарад, и в подсознании вы это хорошо понимаете. Но вместе с тем этот самообман вас вполне устраивает. Вас связывает именно эта внутренняя ложь. Вы страдаете и испытываете от этого глубокое удовлетворение. У вашего так называемого бесплодия нет другой причины. Вы поставили себя в особое положение. То вы возвышаетесь над другими, и это дает вам возможность презирать всех и вся, то вы сторонитесь их, как прокаженный…