— Еще успею, дядя.

Я не настаивал на продолжении этой темы.

И вот теперь, по воскресеньям, понедельникам, вторникам, а сегодня даже в среду, я не знаю, кто она, девушка, которую я вижу из окна, девушка, которая скликает ворон, чтобы покормить их хлебом, — Джахнави или не Джахнави. Поскольку я видел ее вблизи всего раз, не могу быть ни в чем уверен. Та девушка была примерно такого же роста, как эта. Та Джахнави, может быть, была симпатичнее. Но мне трудно отрешиться от мысли, что девушка, которую я вижу, — не та Джахнави, с которой я встречался однажды. Рано поутру она окружена таким количеством ворон, что мне ее почти не видно за ними. За этой бурлящей черной массой, которая каркает и бьет крыльями. Вороны дерутся между собой, добывая лакомые кусочки, словно бы соперничают в своем обожании, в стремлении изведать вкус ее плоти. Но даже тут, окруженная птицами, она продолжает звать:

— Сюда, вороны, сюда, вороны!

И когда к ней слетаются птицы со всего неба, каркающие, терзающие и заглатывающие и тем не менее алчущие ее все сильнее, она пронзительно вскрикивает:

— Нет, вороны, нет… пожалуйста, не троньте глаз, вдруг я увижу ими, как улыбнется любимый.

Перевод с английского Э. Шустера

Дао By

Дао By родился в 1929 году. Начал писать в середине 50–х годов. Будучи кадровым политработником, долгие годы прожил в пограничных районах. В период проведения аграрной реформы в стране работал в деревне.

Дао By — автор многих романов: о социалистических преобразованиях в деревне повествуется в дилогии «Двор, мощенный кирпичом» (1959) и «Весенний урожай» (1960); судьбе женщины посвящается трилогия «Заблудшая», «Шелковый пояс» «Огненные цветы» (1973). Роман о войне «Эта исхоженная дорога» (1971) рассказывает о легендарной «тропе Хо Ши Мина».

Песня Шон

1

Шон вторая забегала часто, бывало, еще и вечер только начался, а она уже прошмыгнула тут раз пять. Заглянет в дом, убедится, что Зуй еще не вернулся, а его жена все еще в поле, и уйдет. Молчаливая, встревоженная, озабоченная.

В такие минуты, услышав в переулке звонкий голос жены Зуя, она поспешно возвращалась и молча ждала на пороге. Посмотрит, дома ли я, но в разговор никогда не вступает.

Ходила она в черной выгоревшей блузке в рубчик. Волосы подвязывала вокруг головы сложенным валиком платком, концы которого свободно свисали по обеим сторонам лица, падая на худенькие узкие плечи. Когда она вскидывала голову, платок слегка соскальзывал назад, оголяя на лбу чуть повыше виска длинный шрам, который пробором уходил назад через всю голову. Один глаз у нее немного косил, брови густые, почти сросшиеся, губы в меру пухленькие, лицо продолговатое, будто плод соана, глянешь — и ахнешь, такая красавица.

Я пригласил ее войти, она присела на пороге. Косые лучи заходящего солнца осветили ее лицо, подчеркивая его бледность. Она поправила платок, пряча под ним шрам спереди, а сзади прикрыла его прядью густых черных блестящих волос.

— Муж отдыхает?

— Да нет. Если отлеживаться, кто пахать будет? В кооперативе сотни мау [114], пахота скоро кончится, а у меня каких–то четыре шао [115] заливного поля под рис, и на те нет воды!

Тут к калитке подошла жена Зуя. Шон подбежала, вцепилась в нее обеими руками:

— Твой–то хоть вернется сегодня?

— Рано, или поздно непременно вернется. Должен был еще позавчера вернуться, да вот то ли пароход опаздывает, то ли муженек мой куда–то запропастился — не знаю, что и думать.

— Вернется, куда он денется? Видно, дела задерживают. Скажи ему, пусть возьмет выходной да вспашет мне мою полосу… В кооперативе дают выходной?

— Дадут день, только не для отдыха, а испытать купленного буйвола. Вот на твоем поле как раз испытает его, да заодно и полностью вспашет.

— Так–то бы!

Ни с кем не попрощавшись, Шон беззвучно вышла. У нее издавна, от природы была такая походка, что никто не слышал ее шагов. Когда она торопилась, слышалось только шуршание широких штанин. А когда шла спокойно, не спеша, казалось, проплывала, будто тень. В такие минуты она была еще более непостижима, загадочна. Как–то я попытался расспросить о ней ее мужа, он промямлил что–то невразумительное и умолк.

Я знал, что она из Намбо [116], приехала с Хаем на Север более десяти лет назад, жили они между собой очень дружно, и все же было что–то такое, что омрачало их жизнь. Не раз я расспрашивал о ней жителей этой деревни, но они знали не больше меня.

— Им так трудно живется, почему же они не вступают в кооператив? — спросил я у жены Зуя.

— Просились, когда еще только организовывался кооператив, — не приняли… Еще бы, он ремесленник да и от нее в поле никакого толку, очень уж болезненная. К тому же вечно пропадает на базаре — нужда заставляет: надо же выгадать какой–то донг [117], вот и солит рыбный соус. В кооперативы низкой ступени мастеровых не принимают.

— Но на пропитание зарабатывают?

— Как видно, туго им, хотя на два рта четыре руки работают… Да раз снова явилась, значит, здорово припекло.

— А детей, что же, у них нет?

— Будто бы есть сын, да что–то его не видать.

— Вот те на! Сказать бы даль какая далекая, а то два дома стоят бок о бок, дворы рядышком, живете соседями десятки лет, а чего ни коснись — не знаю да не знаю, будто чужаки какие.

— Так они и есть чужаки, из дальних краев, из самого Намбо. Сами о себе ничего не рассказывают, а у кого спросишь? Она скрытней глухой чащобы, не то что здешние! Подзаняла бы моему муженьку немного своей скрытности, а то не успел приехать, через три дня вся родословная была известна всей деревне.

Супруги Зуй были полной противоположностью супругов Хай–Шон. Жена Зуя любила поговорить, а сам он еще больше и страшно сердился, когда она его перебивала и начинала торопливо рассказывать сама. Зуй тоже родом из Намбо, на самом деле его зовут Вуй — Радость, но здешние крестьяне, сбитые с толку южным произношением, стали звать его Зуем, так это и прижилось. Зуй руководил последним рейсом при перегруппировке [118] и вместе с семнадцатью парнями, прибывшими этим рейсом, попросился в эту деревню, чтобы организовать сельскохозяйственную производственную артель. Артельщики трудились, не жалея сил, но никто не знал местных условий земледелия. Вырастили несколько урожаев, но вынуждены были прибегать к помощи кооператива южан, расположившихся поблизости. Наконец, управившись с весенним урожаем, все члены артели разбрелись, кто куда, что же касается Зуя, то он решил крепко обосноваться в этой деревне. И тот день, когда артельщики за праздничным столом прощались с местным населением, стал для супругов Зуй большой памятной датой. На свадьбе невеста горела, как в лихорадке, им кричали: «Жених — с Юга, невеста — с Севера!», и она боялась, что после объединения ей придется бросить родную деревню, край, где она выросла, и следовать за мужем. Но прошло три дня — он об этом и словом не обмолвился. Вечерами она шла в кухню, кипятила чайник и заваривала ему чай. Они вступили в кооператив, работали не покладая рук и сейчас в бригаде считались передовиками.

Уловив неодобрение в ее тоне, я сказал:

— Нерасторопному южанину только и следует брать в жены девушку из Хайзыонга — на все руки мастерицу.

Она пронзила меня взглядом, но в душе, видно, согласилась, что она и впрямь на все руки мастерица, и продолжала:

— Так вот, когда распустили артель, деньги поделили. Мы хотели сшить одеяло, противомоскитник, купить термос… Но я денежки попридержала и спрятала. А месяц назад продали бамбуковый плот — образовалась некоторая сумма, и решили мы вместе с дядюшкой Нганом купить буйвола. Муж мой считает, что земледелец без буйвола все равно что торговец без капитала. Каждый год будем получать риса корзинок на сорок — пятьдесят больше. Ведь за работу буйвола, ручаюсь, начислят в день по десять очков и на сенокосе и на сборе ряски для свиней.