Потом пришел черед Раша мыться.

  Ужинали в комнате. Хани сроду не ела столько вкусного и диковинного: кролик в меду, груши, настоянные на коньяке, садкий картофель с орехами, фаршированные сыром яблоки, дольки сочных сладких фруктов, которые назывались "дыней".

  - Ты даже не спросишь, будем ли мы вместе спать? - насмешничал, Раш, когда Хани первой забралась в постель.

  - Вдвоем будет безопаснее, - пожала плечами она. Девушка бы лучше откусила себе язык, чем призналась, что боится оставаться одна.

  Чужестранец забрался под одеяло и притянул ее к себе. Он был теплым и от него приятно пахло чистым телом. Вокруг глаз появились морщины усталости, но глаза продолжали поблескивать тысячами всполохов.

  - У меня слишком долго не был женщины, чтобы теперь мне удалось так просто уснуть рядом с тобой, - пожаловался он. Сказал - и закрыл глаза, будто давал ей право решать, что за смысл он в них схоронил.

  Хани придвинулась к нему. Те дни, пока они вместе бороздили просторы Артума, будто связали их крепкими путами. Она больше не боялась его, она стала таким, как он, этот странны мужчина, за которым покорно следовала оскаленная злость. На его руках было много крови, но он не старался казаться лучше или хуже, не выбеливал себя. И не боялся быть один. Хани сделалось тепло от того, что хотя бы одна живая душа во всем мире не осудит ее. Этот хмурый человек дозволял ей быть тем, кем она есть, не осуждая, не переламывая хребет.

  - Дыру во мне проглядишь, колдунья, - сказал он, не потрудившись открыть глаза.

  - Поцелуй меня, как тогда, - потихоньку попросила девушка.

  Он обнял ее, притянул к себе, накрыл губы поцелуем. Его руки словно обнимали ее всю, от горячих ладоней бросало в жар. Хани не знала, что делать, но тело стремилось к нему, словно заговоренная вещь к своему истинному хозяину.

  - Тебе не стоит первую кровь проливать на этих простынях, - шепнул Раш прямо в поцелуй, пока одна его ладонь устремилась ей между ног и взялась осторожно поглаживать.

  Хани не смогла ответить, вся налитая странными чувствами, которых не испытывала прежде. Названная мать рассказывала про стыд, который следует испытывать всякой нетронутой девушке, когда приходит ее черед. Но стыда не было вовсе. Только жар, от которого было не скрыться. Руки сами потянулись к нему, обняли, пальцы побежали по змеистым лентам ожогов. От его ладони делалось все жарче, бедра сами двинулись навстречу ласковым пальцам.

  - Говорю же - не спеши, - потихоньку рассмеялся он, откинул покрывало и развел ей ноги. - Не станешь руками даже прикрываться?

  - У меня все, как у всякой другой женщины, а ты будто никогда прежде им туда не глядел, - ответила она. Стоило ему уйти - и сделалось невыносимо одиноко, холодно. Шрамы Раш снова налились огнем, глаза сыпали искрами.

  Он осторожно поцеловал ее во внутреннюю часть бедра, прижимая к постели руками, двинулся выше, забираясь языком туда, где только что разведывал пальцами. Хани не сдержала крик, а потом еще и еще, пока низ живота не наполнился тягучим огнем, который растекся по всему телу частыми волнами. Она звала его по имени, словно заплутавшая в темноте и каждый раз он сжимал ее сильнее, опалял жарким дыханием, будто говоря: "я здесь..."

  Когда она пришла в себя, Раш уже лежал рядом, подперев голову кулаком, рассматривая ее так, словно видел впервые.

  - Ты громко стонешь и кричишь, kama'lleya, - подразнил он.

  - А как нужно? - Она потянулась к нему, устраивая голову на плече, словно делала так бесчисленное количество раз.

  - Так, как будет хотеться, - осторожно сказал он. - Закрывай глаза, колдунья, силы тебе еще понадобятся.

  Она послушалась. Сон спустился к ней сразу, будто караулил поблизости. Уже в полудреме, Хани слышала, как чужестранец выбрался из постели, не потрудившись одеться. Он подложил дров в жаровни, разбередил угли, но вернулся ли он в постель Хани так и не знала.

  Шиалистан

  В "Железном вепре" нынче было многолюдно. Зал, разделенный рядом деревянных подпорок, местами густо покрытых мхом. Хозяин этого притона не затруднял себя заботой об уюте. Сюда приходили не слушать трескотню очагов, не наслаждаться хорошей едой и выпивкой, и не щупать за зад прислужниц. Здесь творились дела иного толка. И Шиалистан напоминал себе о том с каждым новым шагом.

  "И чего ради старому мерину взбрело в голову в разбойничьем гнезде разговоры разговаривать?" - раздумывал регент, стоя на пороге притона. Надобно было сесть, чтоб не вызывать подозрений. Хоть старик назначил встречу с глазу на глаз, Шиалистан срать хотел на его условия. Живии послушно следовала за ним, переодетая мальчишкой-слугой. Она так ловко сменила обличие, что регент и сам не сразу признал в долговязом заморыше в несвежих обносках, свою личную охранительницу. Только когда она заговорила, сомнения покинули его. Рядом с Черной девой он чувствовал себя увереннее, да и кому, как не ей, знать о нравах посетителе этого места? Каждый второй вор, душегуб и мошенник были у Шиалистана на личном счету, на тот случай, если придется марать руки. Как в тот раз, у Храма всех богов. Старик раскусил, что те, кто взялся кричать первыми, были выдрессированными за звонкую монету колоколами, которые, зазвонив первыми, всколыхнули народ. Но Шиалистану не было печали до догадок Верховных служителей. Пусть старики тешатся, на старости - всякое дело, что забава для младенца, будто диковинка.

  - Туда, мой господин, - шепнула Живии и, как положено исправному служке, первой пошла вперед, отодвигая стул.

  Никто будто не обратил на них внимания. В "Железном вепре" не принято глядеть под капюшон, не принято долго на кого-то глядеть и говорить в полный голос. Со стороны это место казалось зачарованным каменным садом: серые, будто размноженные от одной, фигуры, сидят за столами, уставившись в кружки или на собеседников. Почти недвижимые, обманчиво медлительные личности, каждая из которых с охотой продаст свою небезгрешную душу.

  Шиалистан сел на стул, грубый и колченогий, мысленно пожелав себе терпения. Мало того, что придется глядеть в оба, так еще и высидеть надобно, чтоб не свалиться под стол. Старик, если и был среди ссутуленных фигур, предпочитал себя не выказывать. В голове рхельца снова зашевелилась мысли о западне.

  Хозяин, седой и побитый оспой мужик, не утруждал себя приветливостью. Бахнул об стол двумя кружками, пристроил меж ними кувшин, из которого разило прокислым вином, и потребовал целый лорн. "За такое-то пойло?" - чуть было не возмутился Шиалистан, но вовремя напомнил себе, в каком они месте. Здесь не берут плату за еду и пойло, здесь платят за безразличие.

  Шиалисан выудил из-за пазухи монету и передал ее Живии, а та, натурально подтерев нос, всучила плату хозяину. Он проверил монету на зуб.

  - Комнат нынче нет, - сказал он и поскреб зад.- Так что если спать вам - так это где в другом месте.

  И ушел, ссутулившись, будто драный башмак.

  - Если это западня... - начал было Шиалистан, но умолк.

  А если и вправду западня - что тогда? Живии припрятала пару кинжалов и короткий меч, он сам вооружился кундейлом, ловко замаскированным под палку, на которую регент опирался. Прежде чем пойти на встречу, Шиалистан потренировался доставать лезвие, но все равно не смог делать это достаточно ловко и быстро. Живии справлялась и одной рукой, но ему требовалось две: одна приводила в действие рычаг, вторая - помогала достать трехгранное лезвие, которое, как бы не старался регент, не желало покидать желоб само. Но даже достань Шиалистан кундейл одной рукой, рхелец все равно не был обучен обращению с ним, как и с любым другим клинком. Это здесь, в Дасирии, всякий проходимец умел держать меч, Шиалистан же провел молодость при дворе царственного дяди, изучая математику, астрологию и прочие бесполезные науки. Регент с удовольствием обменял бы большую их часть на пару уроков фехтования. Он до сих пор не мог забыть о подосланной ему убийце.