Рассвет меня застал в дороге, с активированным усилением. Боясь промахнуться, я решил не использовать портал, а достичь перевала работорговцев пешком. Преодолевая расстояние со скоростью курьерской лошади, я оставил за спиной выжженную стоянку, труп лошади да остов телеги. От тела тележника ничего не осталось, сгорев до состояния пепла, он был развеян по воздуху.

Через пять часов, петлявшая через лес дорога вывела меня к холмам и находящейся за ними цели. Разбираться в том, кто и насколько виновен, я не стал, сходу врубившись в оборону небольшой деревеньки. Поселение было обнесено двойным частоколом и дозорными башнями. В моем представлении о справедливости, поголовно все жители подлежали истреблению и я активировал боевые конструкты работая по площадям без разбора.

Мужчины и женщины, дети и старики, умирая, они выглядели изумленными и невинными. В какой-то момент времени я остановился, ужаснувшись от мысли о том, что мог все-таки ошибиться и банально сбиться с дороги. Зашарив глазами, я зацепился взглядом за мальчугана, испуганно таращившегося на меня из под крыльца обгорелой избы.

— Эй ты, если покажешь, где держат проданных детей, останешься жить! — громко пообещал я.

— Это здесь, идите за мной, караван только завтра придет, перепродать не успели, — размазывая по лицу сажу, он указал в сторону ближайшего подлеска и двинулся вперед, указывая дорогу.

Я шел за его спиной, рассматривая худые мальчишеские плечи, торчащие из спины лопатки и сбитые локти. Какое-то смутное воспоминание пыталось до меня достучаться, но я тратил все силы на то, чтобы сдержаться и не убить проводника раньше времени. Зайдя в подлесок, парень подвел меня к земляной яме. На глубине двух метров едва угадывались силуэты копошащихся детей. Забранная деревянной решёткой, яма имела размер три на три метра и поднимающиеся снизу запахи испражнений, наглядно показывали, как здесь относились к детям.

Переведя бешенный взгляд на попятившегося проводника, я наконец-то вспомнил, что будучи ребенком, и от меня мало что зависело. Если я даже хотел что-либо изменить, всегда находился кто-то еще, кто и решал за меня, и заставлял меня делать так, как хочет он.

Сдернув воздушной плетью деревянную решетку, обратным ходом конструкта я столкнул пацана вниз. Спасать и заботиться о ком-либо я не собирался, если пойманные и предназначенные для продажи в рабство хотели для себя иной участи, им придется самим приложить для этого все свои невеликие силы.

Возвращаясь к наполовину разгромленной деревне, я вновь испытывал желание нести справедливое возмездие. При этом, на краю сознания пульсировала мысль, что надо кого-нибудь оставить в живых, чтобы мог показать дорогу, по которой завтра придет караван.

Глава 32

Караван работорговцев умирал не так быстро, как жители деревни. Среди караванщиков нашлись и охранники, владеющие боевыми техниками, и купцы, обвешанные артефактами. Растянувшаяся на целую неделю, погоня за караваном пополнила мою коллекцию конструктов. Впрочем, моя память так же пополнилась иными воспоминаниями, которые я не хотел бы вспоминать никогда в своей жизни.

Город Алишер встретил меня знойной летней погодой. До конца практикума оставалось несколько дней и я решил вернуться в старшую школу, имея несколько не просроченных счетов и желание по ним расплатиться. Телепортировавшись на памятную развилку, я преодолел отделявшее меня до города расстояние за несколько часов.

Каменные стены с закрытыми воротами приближались, навеяв ощущение повторения эпизода своей жизни. Пару стражников, как и прежде взирали на меня сверху вниз со стены, прячась теперь под навесом не от снега и ветра, а от солнца. Спускаться и открывать ради какого-то парня калитку в створке городских ворот, они не были намерены. Впрочем, зная теперь, как их пронять, я не задумываясь достал подорожную и развернул свиток.

Вспыхнувший огненными буквами текст меня порадовал, так как подзабытый конструкт активировался, едва я о нем подумал. Наличие в моих руках подобного свитка сработало и в этот раз, оба стражника торопливо кинулись вниз. Один из них кинулся к старшему караула, а второй начал греметь запорами, открывая калитку. Я рассматривал мореные доски ворот, впервые задумавшись о причинах, заставивших огородить этот город высокой каменной стеной.

— Опять школяр, — глянув на мою одежду, старший даже не стал толком читать подорожную, вернув ее и скривившись: — иди, не забыл еще где здание школы?

Вцепившийся в мое плечо, стражник вскоре убрал руку, так-как сколько бы он не давил, сжать мое плечо он так и не смог. Казавшаяся ранее железной, теперь его хватка воспринималась как похлопывание по плечу.

С улучшившимся настроением от казалось бы мелочной победы над прошлым, я двинулся вперед, рассматривая мощеные улицы и двух и трех этажные дома. Одетые по летнему, женщины то и дело притягивали мой взор, и я понял в чем дело, как только увидел дом с вполне характерными занавесками на окнах первого этажа. Красный цвет, даже днем объяснял всем и каждому, что под этой крышей истомившегося мужчину ласково встретят и помогут снять накопившееся напряжение.

Расплатившись по утру, я вышел на улицу, нисколько не жалея трех рублей. Работорговцы везли с собой достаточно денег, чтобы теперь я не испытывал стеснения в средствах. Дорога до школьной калитки заняла двадцать минут неспешного шага, а открывший привратник долго рассматривал предъявленную подорожную.

— Где ты ее нашел? — в конце концов спросил он.

— Феолий, — обратился я к нему по имени: — вы меня верно не признали. Я же Вася, меня зимой стражники в одних портках привели, а вы мне еще дубленку уехавшего боярыча дали. У меня потом из-за этого дуэль с Белозеровым была, кто же знал, что они с родом Ковальских в ссоре.

Напомнив детали своего пребывания в старшей школе, я кое-как убедил привратника, что я и есть тот самый парень, отправившийся в экспедицию на Юг.

— Тебе надо сразу к ректору зайти, — наконец-то пропустив на территорию школы, сказал Феолий.

— Хорошо, — махнув рукой, я двинулся к учебному зданию, через десяток шагов передумав и свернув к каморке Палыча.

Увидеть дворника мне хотелось куда больше, чем какого-то ректора. Свежие доски были приколочены крест на крест, перегораживая проход в помещение. Сдернув их конструктом крюк, я толкнул дверь, входя в каморку. Лавки, на которых мы раньше ночевали, бросались в глаза слоем не тронутой пыли.

Пыль, как и застоялый воздух красноречиво свидетельствовал о том, что в каморке никто не живет. Сундук под лавкой дворника казался не тронутым и я выдвинул его на середину комнаты. Откинув крышку, я перебирал памятные Палычу вещи, все отчетливее понимая, что без них, уезжать старик не куда бы не стал.

— Да и некуда тебе было ехать, — наконец-то осознав, что случилось за время моего отсутствия, я опустился на лавку.

Среди вороха вещей, на самом дне сундука лежал учебник "Основы фортификационной артефакторики". Решив взять его себе на память об учителе, я переложил книгу в свой чар-мешок.

Убрав все назад, я задвинул сундук на прежнее место. Постояв еще какое-то время посреди комнаты, я бросил прощальный взгляд и вышел на улицу. Жить теперь в каморке, я бы уже не смог, да и деньги для съема жилья имелись в достаточном наличии.

— Ты умер, — заявил мне ректор.

— Но я жив, — не согласился я.

Наш диалог "глухого со слепым" продолжался уже десять минут. Ректор показывал мне бумагу, в которой сообщалось, что все члены экспедиции, направленные на летний практикум из старшей школы в городе Алишер погибли. Я же стоял перед ним, объясняя, что я жив и здоров.

— Но как такое может быть? — наконец-то логика взяла верх над бюрократией.

— Когда все погибли, я пошел один и дошел, — не вдаваясь в подробности ответил я.

— Но как ты смог выжить? — опять засомневался ректор.

— Мне повезло, — внутренне свирепея, внешне я оставался совершенно спокоен.