— Вот как меня болезнь-то, Петр Григорьевич, — тяжко вздыхала Екатерина Ивановна. — И ничего нельзя поделать, — в тысячный раз повторяла она сама себе поставленный кем-то роковой диагноз, И все шарила, искала чего-то в кармане кофточки…
Я-то знал, чего больше всего боялась потерять моя Катенька. Спинхаллер — маленький аппаратик для распыления лекарства. Без него страдающему бронхиальной болезнью и шагу ступить нельзя. Вдруг приступ начнется? И ей станет очень плохо в буквальном смысле слова. В спинхаллере наверняка гормональный препарат, думал я. Началось все, пожалуй, с двустороннего тяжелого воспаления легких, сверх меры «пролеченного» в связи со спастическими приступами гормональными препаратами. К тому же они могли вызвать и несахарный диабет, когда больной пьет по три-четыре графина в день и худеет, худеет на глазах. Потом болезнь начинает уродовать кости. Их размягчает, искореживает тот же избыток гормонов.
— Ты, Катенька, не помнишь, — спрашиваю осторожно, чтобы не напугать, — когда и как у тебя впервые начали меняться кости?
— Помню, конечно. Через три года после воспаления легких… Как раз после последнего курса гормонотерапии, когда выписалась из больницы… Болят и болят… Сначала сустав правого указательного пальца, словно внутри его нарыв. Врач мне предписала мазь Вишневского накладывать. Легче стало, боли уменьшились. Ну а вскоре левая нога начала уменьшаться в длину, короче стала. Сейчас она у меня на пять сантиметров короче правой…
— А когда тебе легче, в какое время года?
— Весной. — И улыбка, слабый отблеск той, не забываемой друзьями-однополчанами, появляется на полных красивых губах. — Весной мы с мужем на дачу уезжаем, у меня там огород, сад… В последнее время цыплят поразвели, так что весь день на ногах. Тяжело, а стараюсь ходить, двигаться больше. Знаешь, весной и летом даже снижаю количество гормонов. Все говорят, что, мол, от пыльцы цветущих трав бывает аллергия — а у меня ничего… Вот в город как вернемся, тогда и начинается беда. В первый же день приходится «неотложку» вызывать. Уменьшенная за лето доза гормонов восстанавливается, и приходится пользоваться своими старыми дозами… А без них я уж ни дышать, ни жить не могу…
Что верно, то верно… Такое явление называется гормонозависимостью, это когда собственная адаптивная система не в состоянии продуцировать гормоны, поскольку давно разучилась это делать, получая гормональный допинг извне (см. предыдущие главы). Избыток суперактивных биологических веществ в организме приводит к полному сбою ферментного баланса. Вот и получается, как в трагическом случае с моей давней подругой, — лечили бронхолегочную систему, вызвали серьезные изменения в опорно-двигательном аппарате, в гипоталамусе.
Проявление поломки последнего сказалось в том, что он прекратил вырабатывать гормоны, осуществляющие водно-солевой обмен в организме. У больной возник несахарный диабет. Правда, процесс «погасили» с помощью тех же инъекций гормонов. Но погасили-то пламя…
— Помните аллегорию, упоминавшуюся американскими учеными при описании разрушительных последствий гормональной терапии? Пепелище, оставшееся после пожара… И в нашем случае аналогичная картина. Пепел разрушения, символизирующий необратимость процессов… Сколько лет тому назад ты заболела?
— Чем? Ногой?
— Да нет же, воспалением легких…
— А при чем здесь легкие? Ты мне, Петр Григорьевич, ноги подлечи… А со спинхаллером я как-нибудь и до конца дней дотяну. Лишь бы хоть как-то передвигаться. Меня знаешь с каким диагнозом сюда прислали? Заболевание опорно-двигательного аппарата. Его и лечи!
— Ишь ты какая… Да я таких врачей, которые лишь часть болезни лечат, по военному времени в штрафной батальон отправлял бы, чтобы там, на поле боя, под рвущимися снарядами понабрались ума-разума… Ну, да что теперь говорить… Попробуем по возможности из беды выползти. Но одолеть болезнь нам удастся при условии, если ты, во-первых, будешь мне безоговорочно доверять, и, во-вторых, станешь самой преданной союзницей в борьбе с недугом. Идет? (Настороженные синие глазищи прикрываются на миг щеткой ресниц.) Тогда слушай…
Часа три просидели мы в тот день в кабинете. Кто только ко мне не заглядывал за это время! В «предбаннике» слышу, секретаря даже поругивают: у Петра Григорьевича, мол, встреча с делегацией назначена, а ты не пропускаешь.
Но так или иначе — обговорили вроде бы все, предусмотрели, расписали. Главное, поняла моя больная, что заболевание легких и тяжелейшая болезнь костей — процессы взаимосвязанные, имеющие общие истоки, одни пусковые механизмы. И лечить их надо, применяя общую стратегию, а вот тактику — разную. Согласно специфике течения болезни в этих органах и тканях.
Ну, думаю, завтра и начнем, и даже пообещал на прощание: новой ноги я тебе, дорогая, не подарю: к сожалению, вспять событий не повернуть, процесс же остановлю, можешь не сомневаться. Потерпи немного, будь умницей — и спинхаллер выбросишь…
Дома поделился всем с женой. (Она у меня тоже доктор меднаук, но хирург.) О Катерине наслышана. Мол, такая уж русская красавица была. Иной парень за один ее взгляд готов был умереть, а вот что с человеком случилось…
В общем, в ночь после встречи мне было не до сна. Как начинающий медик, волновался перед курсом лечения. Да и как тут останешься спокойным, если предстоит иметь дело с настолько измотанным человеком, что он и гормональные препараты согласен до конца дней своих принимать.
Встретился я утром с моей подопечной и тут же повел ее на процедуры, отдав врачу распоряжение провести комбинации высокочастотных электромагнитных волн на корень легкого и поясничную часть спины. Чтобы времени не терять, пока больная лечится, решил пробежаться по палатам, взглянуть, как там без меня ночь прошла, нет ли осложнений?
Возвращаюсь — а человека словно подменили. Лечиться она не будет. Ни во что не верит… В чем дело — не пойму. И врач-физиотерапевт ничего объяснить толком не может, сам в недоумении.
Только спустя день доконался-таки до причин столь неожиданного эмоционального и психического сбоя.
Случилось непредвиденное и досадное. Во время процедуры соседкой по кабинету у Катюши оказалась девица, весьма, к сожалению, «сведущая» в вопросах медицины. Скептически скривив рот, она изрекла то, чего не должна была, не имела права говорить никому, а больной, столько выстарадавшей, столько пережившей, тем более.
Разумеется, мне удалось снять (и очень быстро) все негативные последствия разговора. Но уж коли он состоялся, то следует, вероятно, и нам остановиться подробнее на том обстоятельстве, что лечащий врач, столько лет ведущий больную, должен, обязан был ее к такому разговору заранее подготовить. Потому что никто не застрахован от «сочувствия» или «участия» «доброжелателя». Между тем это неотъемлемое право одного врача. И только он делает свое дело со знанием, значит, и достаточно убедительно.
Тема взаимоотношений врача и пациента — извечная в медицине, и ее никак частной не назовешь, проявись она даже в одном конкретном случае.
Разумеется, отношения между врачом и пациентом каждый раз развиваются по-своему. Но если, как говорил еще на заре века наш выдающийся психиатр В. Бехтерев, больному после посещения доктора не стало лучше — это плохой врач. Однако подарить пациенту веру в выздоровление можно, лишь превратив его из пассивного наблюдателя в активного и стойкого борца за собственное здоровье. Вот как убедительно, а главное, обстоятельно о происшедшей с ним метаморфозе (после известия о возможности победы над анкилозирующим спондилоартритом всего одного человека из пятисот) рассказал в своей книге «Анатомия болезни. Глазами пациента» американский общественный деятель и писатель Норман Казинс.
«До сей поры я был склонен полностью предоставить медицине заботу о моем излечении, а теперь понял, что надо подключать и собственные ресурсы… Если я хочу оказаться тем самым одним из пятисот — значит, я не имею права пребывать в роли пассивного наблюдателя».