Ариадна слушала, и ей казалось, что Марина хлопочет о ней, а то явится эта младшая Лаура и кончится вместе с ней все хорошее в жизни.

— Мне помогут, — говорила Надежда Игнатьевна, — у нас ведь много всяческих фондов помощи детям.

— Помогите лучше сами себе, — негодовала Марина, — мало вам в школе детей, так надо ими еще дома обвешаться!

Спор этот решила сама Лаура. На зимние каникулы Ариадна и Надежда Игнатьевна поехали к ней в детский дом. Лаура училась тогда во втором классе, сестру свою встретила враждебно, а Надежде Игнатьевне заявила:

— Мама как вернется из заключения, так меня сразу заберет. Ей вернут права, мне говорили.

И Ариадна не молчала:

— Никто тебя не заберет, ты все выдумала, нашей матери дети не нужны.

— Она хорошая, — закричала в ответ Лаура, — она меня любит, она мне письмо прислала.

Она показала письмо, в котором действительно мать писала младшей дочери о своей любви и обещала, «как только позволят обстоятельства», забрать ее из детского дома. Письмо пронзило Ариадну.

— Значит, она одну дочь любит, а вторую нет? — спросила она Надежду Игнатьевну.

— А ты ее любишь?

Ариадна задумалась, что-то вспомнила и сказала: «Люблю». Потом, не понимая, какую боль причиняет Надежде Игнатьевне, призналась:

— Но я бы хотела, чтобы моей матерью была Марина. Вадим не подходит ей как сын, а я подхожу.

Больше они в детский дом не ездили. После седьмого класса к ним приезжала в гости Лаура. Мать больше не писала ей писем, а прислала в детский дом заявление, что если кто-то пожелает взять на воспитание ее дочь Лауру, то она дает на это свое письменное согласие.

Сейчас Лаура живет на Дальнем Востоке, муж у нее военный, сыну полтора года.

В понедельник позвонил Вадим:

— Мама, если я в субботу приду к тебе не один, как ты на это посмотришь?

У Марины тревожно екнуло сердце, она сразу поняла, по какому случаю сын собирается к ней, но спросила ровным, незаинтересованным голосом:

— С кем же ты, интересно, будешь «не один»?

— Я вас познакомлю.

— Это уж само собой. Если она явится ко мне, знакомства не избежать…

Разговор не получался; обычно сдержанный, с матерью Вадим терял терпение.

— Так мы договорились или нет? — спросил он.

— О чем?

— О том, что мы придем к тебе в субботу.

— Как ее зовут?

— Виктория. А сына Филипп.

Это были красивые имена — Виктория, Филипп. Если Виктор — победитель, то Виктория, выходит, победительница. Пришла, увидела и победила ее сына Вадима.

— Как это понимать: «сын Филипп»? Не хочешь ли ты сказать, что у тебя и у этой Виктории уже есть сын?

— Отнюдь, — ответил Вадим тяжелым обиженным голосом, — я хотел сказать то, что сказал: у Виктории есть сын по имени Филипп. От первого брака.

— Это вне всяких сомнений. Когда дети растут без отцов — они от брака. — Марина не щадила ни себя, ни сына.

Вадим молчал. Марина поняла, что переборщила, он вполне может сейчас бросить трубку, и это будет не ссора, а разрыв.

— Значит, вы решили меня втроем проведать в субботу?

— Да. И считаю нужным сказать, что я лично без этого визита обошелся бы, но Виктория настаивает. Она рассчитывает, что ты нас благословишь.

Марине было трудно усмирить себя.

— Она что, верующая?

— Мама, я прекращаю этот разговор…

— Ладно, — поспешно сказала Марина, — приходите в субботу, к четырем. Но благословлять я не буду. Не умею. И не хочу. Ты знаешь, у меня это не получится. Я типичная мать типичного единственного сына и воспринимаю твою женитьбу на женщине с ребенком как непоправимую глупость.

Она первая повесила трубку и потом долго сидела оцепенев, глядя в одну точку. От всех она скрывала, что боится своего сына. Сначала это была боязнь за него, чтобы не заболел, не нахватал двоек, чтобы его не побили хулиганы, потом стала бояться дурной компании, сигарет, пьянства. Но, скрывая даже от себя, она больше всего боялась его женитьбы. Только изредка, перед сном, ее одолевал кошмар: сын женился на недостойной особе, бездарной, невзрачной, хитрой и властной. Он непременно будет у такой жены на поводу, и вся его жизнь пойдет прахом. Образа достойной ему особы в Маринином воображении не сложилось, хотя она уверяла Надежду Игнатьевну, что знает, кто мог бы составить с ним «прочную красивую пару». «Но разве они слушают матерей?»

Институт, в котором работал Вадим, находился за городом. Там он несколько лет назад получил жилье — комнату с балконом, который летом затеняла зелень огромных кленов. Соседи советовали Марине съехаться с сыном: «Вы такая вольнолюбивая и самостоятельная, потому что у вас первая старость, а придет вторая и третья, стакана воды некому будет подать». Марина отмахивалась: «Когда человек не может сам воды напиться, тогда эта вода, можно считать, ему не нужна». И Ариадна поддерживала ее одинокую жизнь: «Они все курицы, утки и гусыни, а вы — Айседора Дункан!» Ариадна любила ляпать первое, что приходило в голову, но какой-то смысл в ее ляпании всегда был. И сейчас, оцепенев от предстоящего визита сына и его невесты с ребенком, Марина вспомнила об Ариадне: вот кто единственный, со своим бесшабашным характером, нужен ей в эту минуту. Но Ариадны не было дома. На телефонные звонки никто не отзывался.

Марина поздно вышла замуж, о ребенке не мечтала. И муж ее, роскошный тенор областной филармонии, всякую попытку поговорить на эту тему не одобрял. Они были веселой, легкой парой — певец и исполнительница устных лирических рассказов. Их любили, в доме у них устраивались самые многолюдные застолья. И развелись они, казалось, так же легко и беззаботно, как жили. Марина подписала договор с другой филармонией и уехала, а тенор остался. Никому она не сказала, что ждет ребенка. Но все-таки просочилось. Когда лежала в роддоме, принесли ей букет и телеграмму: «В нашем полку прибыло! Да здравствуют странствующие музыканты!»

Как она в то время жила, как мыкалась с маленьким ребенком, Марина никому не рассказывала. Из этого трудного времени создала потом несколько маленьких легенд, которыми веселила новых друзей: как из родильного дома сразу перекочевала в дом ребенка, устроилась там на работу. Звучало это так: «Работала кастеляншей, с Вадиком мало виделась, и вот однажды ночью просыпаюсь, иду в детскую спальню, беру сына и несу его в бельевую. Хоть пару часов пусть поспит рядом со мной. А утром кругом паника: пропал ребенок! Украли годовалую девочку. Ищем, плачем, вызываем милицию, протокол, показания, а я в это время иду в бельевую и «нахожу» там эту девицу. Принесла я ее, оказывается, ночью вместо Вадика…»

Никогда не позволяла она себе быть жалкой. И сейчас бодрилась, складывала в уме сюжет будущего устного рассказа: «И вот она является, эта Виктория, эта эрудитка, читающая на ночь Большую Советскую Энциклопедию (как вы понимаете, только энциклопедические знания могли потрясти моего сына). А рядом с ней Филипп, мальчик, отрок, дитя с зарплатой под названием «алименты», будущий отличник». Она попробовала этот сюжет на Надежде Игнатьевне. Но та не оценила юмор подруги.

— Дождитесь субботы, — посоветовала она, — ну что за страсть к предчувствиям и предсказаниям.

Но вот появилась долгожданная Ариадна. Принесла песочный торт и сразу ринулась к зеркалу.

— Я, что ли, старюсь? — спросила.

— Что за вопрос? До сих пор у тебя на этот счет не было никаких комплексов.

— Почему же тогда меня никто не любит? — спросила Ариадна.

— Не за что. Это заблуждение, что любят за красоту. Любят за что-то другое, — ответила Марина.

Ариадна отошла от зеркала, покружилась по комнате, но настроение у нее не поднялось, и она рухнула на тахту плашмя, как подкошенная. Потом подняла голову и сказала:

— Я все знаю. Мне бабушка сказала. Вы рады? Только скажите честно.

— Чему мне радоваться? — с досадой спросила Марина.

— Вы рады, что он женится на женщине с ребенком, а не на мне, — пояснила Ариадна.