Утро. Столб солнечного света сквозь грязноватое зарешеченное окно. Ее спальня больше напоминала чуланчик служанки. Стены без какого-либо украшения, с уже успевшей посереть и потрескаться выбелкой. Между узкой кроватью и столиком невозможно даже протиснуться к окну. Ее собственный дорожный сундучок остался лежать поверх тяжелого, украшенного резьбой с цветочным орнаментом, явно очень-очень старого сундука.

Плохой признак. Любимых жен в таких клетушках не селят.

Вопрос: "И что дальше?"

Вообще-то отвечать на него должен был барон. Как-никак, большой опыт! Но он даже не соизволил явиться в спальню… Или?

"Что это было? Приходил? Приснилось?"

Явь со сном смешалась — не разберешь. Ночь оставила отчетливый привкус жути. Аделаида слышала чьи-то крики о помощи, убегала от кого-то по бесконечным черным коридорам замка, видела сочащуюся из-под дверей кровь. Под утро приснилось, как Адель с огромными садовыми ножницами наперевес подкрадывается к барону сзади, точно зная — эту тварь непременно надо прикончить, чтобы выжить самой. Барон почему-то оказался огромной кляксой мрака.

После таких снов хотелось прочитать "Отче наш".

Или отыскать поскорее супруга, заглянуть в глаза, услышать спокойный рассудительный голос — разве бывают такими душегубы?

Разные совпадения происходят в жизни. И четырежды подряд. И настолько несчастливые — тоже. Но Адель везучая, ее удачи хватит на двоих! Или, быть может, призрак первой его возлюбленной бродит по коридорам, ревниво тянет костлявые руки к белым шейкам новых жен? От встречи с привидением Аделаида бы не отказалась.

Однажды, тайно сбежав из дома, она всю ночь провела в засаде у могилы Розали Томас, отравленной, по слухам, собственной невесткой и якобы замеченной не раз в променадах по кладбищу.

Но ночные кошмары, они такие. Змеей пробираются в сердце и уютно сворачиваются там, чтобы испортить предчувствиями весь грядущий день.

Она переоделась в свое любимое светло-зеленое, очень простого покроя платье, причесалась настолько тщательно, насколько это было возможно, глядя лишь в крохотное ручное зеркальце, и вышла из комнаты. Спустилась по узкой лестнице, оказалась в большой, пыльной и абсолютно пустой комнате с несколькими дверьми, толкнула наугад одну, прошла сквозь длинную анфиладу, роскошно обставленную, но давным-давно нежилую — изукрашенная причудливой резьбой и позолотой, явно дорогая мебель, ковры, меха, гобелены — все было покрыто пылью, Адель даже расчихалась. В конце уткнулась в запертую дверь и повернула обратно. Поплутала по каким-то лестницам, попыталась найти дорогу хотя бы обратно в свою комнату — и поняла, что вконец заблудилась. И, как назло, ни одной живой души, вымер этот замок, что ли!

Полдень уже, а ее до сих пор даже не хватились, это в первый день после свадьбы-то! Адель чувствовала нарастающую злость. Зачем же было жениться, если настолько не нужна! Засунули в какую-то каморку и благополучно забыли!

Какой-то коридор, Адель толкнула ближайшую дверь и наконец очутилась в жилой комнате. Кровать, сундук, камин, свежие цветы в глиняной вазе, серая шаль на спинке стула, шитье какое-то на столе… Здесь жила женщина, явно не последний человек в доме. Внимание девушки привлекла блестевшая под небрежно брошенной вышивкой связка ключей.

Наверное, нельзя упустить такой шанс. Адель перевязала ключи ниткой, чтобы не звенели и привязала к своей ноге выше колена. Вроде-бы под платьем не заметно. Торопливо вышла. Прислушалась. В одной из соседних комнат кто-то шебуршал. Аделаида постучала.

— Кто там? Проваливай! Ой, простите, простите, госпожа… — служанка, толстая некрасивая девка с рябым, покопанным оспой лицом неуклюже поклонилась.

— Проводи меня к барону, — приказала Адель.

Себастьян д’Аделард нашелся на первом этаже в большой зале. Сидел за длинным пустым столом, устремив взгляд в пустоту, только пальцы лежащих на столешнице рук беспокойно двигались, как будто он жестикулировал, беззвучно с кем-то разговаривая. В зале царила прохлада и тьма — все окна были закрыты ставнями. Заметил вошедших не сразу, обернулся и вскочил так порывисто-резко, что Аделаида попятилась.

— Доброе утро, баронесса. Как спалось? Призраки убиенных мною дев вас не тревожили?

Адель не нашла ничего лучше, чем спросить:

— Вы серьезно?

Если это и была шутка, то, в свете Аделаидиного сна — крайне неудачная.

— В комнате, где вы спали, ничем не закрыто окно. Я об этом не подумал. Больше такого не повторится.

— Эта комната отныне будет моей спальней? — зло спросила Адель.

— Нет. Нет, конечно, я не успел… Ваши покои уже готовят. Это было единственное подходящее помещение… Вам ведь не хотелось бы спать там, где уже… хм… умерла женщина?

— Нет, конечно.

— Да, и напишите список вещей, которые вам необходимы. У вас небольшой багаж… Я съезжу в город. Вы, надеюсь, обучены грамоте?

— Вы хотите меня обидеть?

— Вот и хорошо… — сегодня он выглядел непривычно рассеянным, даже каким-то больным. Аделаиде захотелось подойти к нему, взъерошить не расчёсанную черную гриву, чмокнуть в щеку, но она не осмелилась и за это на барона обиделась.

— Здесь вообще кормят? — мрачно осведомилась.

— Ах, да… Я сейчас распоряжусь… Я привык завтракать рано. Вы проспали… Я приказал слугам вас не беспокоить…

Это было почти невозможно, но кухарке барона это удалось. Она готовила хуже, чем Адель. Хлеб оказался не выпечен, от супа отчетливо несло гарью, холодная зайчатина по вкусу напоминала подошву башмака.

— У вас тут всегда так плохо кормят?

— Я привык к простой еде, но я прикажу кухарке принимать к сведению ваши пожелания.

— А это надо приказывать? То есть, я хочу сказать, прислуга без ваших приказов не заподозрит, что жену господина надо слушаться?

Впервые за все утро он улыбнулся:

— Ну какая из вас госпожа? Это невнятное платье и смешная косичка… Пастушка!

— А что ж вы на такой женились?! — вспыхнула Адель. — Что, ни одной знатной барышне вы не приглянулись? Что, среди аристократии по-прежнему в моде галантные кавалеры, а не свиньи, э?

— С пастушками проще. Знатные дамы, они, знаете ли, капризны. А пастушке много ли надобно? ПО улыбался ей немножко, титулом под носом помахал, и она уже хоть на край света за тобой готова, хоть венчаться вопреки родительской воле…

— Вы же сами… вы угрожали моей семье… — пробормотала Адель. Ощущение было такое, будто пощечину влепили.

— А еще пастушки чрезвычайно доверчивы.

— Вот и прекрасно… — тихо сказала Адель. — Вот и прекрасно…

И поднялась из-за стола.

В кладовке нашелся и сыр, и даже ветчина. Кухарка, худая, мрачная — не иначе, как из- за недоедания! — покорно сопровождала Адель в ее поисках съедобного и изумленно глядела, как госпожа давится огромным бутербродом.

За спиной хмыкнули. Барон. Аделаида молча направилась мимо него к выходу, но он перехватил ее за руку:

— Не хотите осмотреть замок?

— Как будет угодно вашей милости.

Он не был ни роскошным, ни сказочным. И даже не зловещим — скорее, неуютным. Старым, неухоженным. Половицы скрипели под ногами. По темным углам таилась пыль и какая-то рухлядь вроде табуретки со сломанной ножкой, ржавого шлема, кочерги… Некоторые комнаты — места обитания барона, напротив, отличались чистотой и отсутствием всего, кроме самого необходимого. Его спальня, хоть и просторная, больше напоминала келью — кроме узкой кровати, табурета и сундука здесь ничего не было.

— А это что? — на сундуке у изголовья стояла расколотая надвое и связанная ниткой фарфоровая чашка.

— Это память.

— О чем?

— Об одном очень важном событии моей второй женитьбы.

— Счастливом?

— Хм… Да, пожалуй, да.

— И что же это за событие?

— Она пыталась меня отравить.

— Ой… — пробормотала Адель. — А. было за что?