— Вы хотите сказать, что все это обнаружено? — еще больше оживилась Валя.

В голосе Тимякова она не уловила никакого подвоха. А он забавлялся. Он любил мистифицировать, а сейчас был очень удобный случай.

— Разумеется, — согласился он. — Все давно известно ученому миру. Нужно газеты читать, молодые люди.

— А кто нашел гробницу?

— Кто? Да мы с Сандагом.

— Вы?

— Конечно. Мы специально ее искали по заданию Ученого комитета. А когда упорно ищешь, обязательно что-нибудь найдешь.

— Как интересно! Расскажите! — Она захлопала в ладоши.

— Знаете, что сказал умирающий Чингисхан своим приближенным? Он сказал, что снова восстанет из гроба через тысячу, и уж во всяком случае не менее, чем через восемьсот лет, — начал Тимяков. — Все это, разумеется, легенда.

Так вот: наиболее высокая вершина Хэнтэйского хребта Асаральту-Хайрхан поднимается всего лишь на две тысячи восемьсот метров над уровнем моря, однако в этом районе Хэнтэй труднодоступен благодаря резкости форм и необитаем. Здесь-то и посчастливилось нам с товарищем Сандагом совершенно случайно найти гробницу Чингисхана!

Представьте себе пагоду из чистого серебра с золотыми колокольчиками по углам. Когда налетали порывы ветра, колокольчики нежно звенели. Главную пагоду окружали небольшие башенки, тоже серебряные, с круглыми окнами. Как потом выяснилось, в них покоились тела двенадцати главных сподвижников кагана.

Тончайшие фрески покрывали стены пагод. Нужно было провести рукой, чтобы уловить волнение плоскости. В лучах солнца кумирня ослепительно сверкала, а золотые колокольчики издавали музыкальный звон.

Мы с Сандагом вошли в кумирню-усыпальницу. Здесь царила настороженная торжественная тишина, все окутывал таинственный сумрак. Посреди, на подставке из червонного золота, стоял серебряный гроб, а в гробу восседал Чингисхан. Он именно сидел, а не лежал. Руки его были сложены на груди, веки закрыты. По сторонам стояли большие томпаковые сосуды с рисом и другой пищей. На бархатной подушечке стоял серебряный флакон, украшенный скифским орнаментом. На ковре лежали огромный лук и кожаный колчан с оперенными стрелами, несколько мечей и другое оружие. Воздух здесь был до того спертый, что сразу клонило ко сну. Пришлось проветрить серебряную кумирню, и, возможно, это привело к неожиданному эффекту.

Я закурил папиросу «Борцы» и стал неторопливо изучать лицо Чингисхана, его одежду. Это был мужчина могучего телосложения, с крашеной рыжей бородой.

«Великолепно сохранившаяся мумия!» — подумал я и выпустил изо рта струю дыма. Когда Чингисхан чихнул, я не сразу понял, что произошло. Он открыл глаза, с интересом поглядел на меня и на Сандага и спросил на чистейшем монгольском языке:

«Сколько я просидел в этой вонючей кумирне?»

В учтивых выражениях мы объяснили, что с момента его так называемой смерти прошло целых семьсот лет.

Он нахмурился, дернул себя за бороду, и она отвалилась: оказывается, она была приклеена.

«Я прикажу вам обоим отрубить головы! — заревел он. — Так-то выполняются мои повеления?! Я приказал разбудить меня не раньше чем через восемьсот лет. Наверное, в мире никогда не будет порядка!»

Пришлось открыть кагану печальную истину. Бедный Чингис… Он даже не подозревал, как много случилось всякой всячины за последние семьсот лет. Вот что значит непомерное самомнение: он, по-видимому, вообразил, будто мы приставлены присматривать за ним и по небрежности разбудили его. Мы рассказали о том, что даже место его погребения до сих пор остается никому не известным: одни говорят, оно должно находиться в Южном Ордосе, другие советуют искать гробницу на одной из гор, которые образуют хребет Бурхан-Халдун, откуда вытекают Онон, Керулен и Тола. Гобиль передает, что гора, где погребен Чингисхан, называлась Хан и находится под 47°54′ северной широты к 9°3′ на запад от меридиана Пекина.

И мы сообщили кагану истинные координаты его гробницы.

Да, да, великая империя, созданная Чингисханом и его преемниками, ныне представляет огромное археологическое кладбище. Там, где раньше стояла столица империи — Каракорум, которая играла такую же роль, какую Рим во времена Цезаря, и где сходились нити тогдашней мировой политики, сегодня — груды развалин, сплошь изрытые щелями, в которых гнездятся птицы. Тихо шелестит под ногами высокая трава, и стада диких коз, спугнутые человеком, убегают в горы.

В 1926 году Петру Кузьмичу Козлову удалось обнаружить руины военного города Хубилая. И по сей день не исключается возможность открытия остатков даже целых городов. Ведь существовал же в Западной Монголии в середине XIII века город Самарканд. Главное строительство монгольских императоров сосредоточивалось по реке Шанду-гол. Это развалины Боро-хото, Улан-балгас, Цаган-балгас, Чжун-найман-сумэ. Находящиеся в Забайкалье и западной Маньчжурии развалины нескольких городов, например, Хуандэ-балгас, развалины на реке Хануй, руины городов на территории Внутренней Монголии Ин-Чан, Хара-балгас и другие также относятся к памятникам Юаньской (Чингисовой) династии.

От великой империи остались только черепки, руины и многочисленные валы. И лишь археологам с трудом удается установить следы некогда шумных городов.

Чингисхан расстроился не на шутку. Он охотно поделился с нами тайной своего многовекового сна: оказывается, когда ему стукнуло шестьдесят шесть, он стал подумывать о смерти, а умирать не хотелось. Тогда некий мудрец, вызванный по этому случаю из Китая, предложил снотворное средство. Оно давало возможность проснуться через сотни лет. Кагану мысль понравилась, и он повелел распространить весть о своей смерти. Многочисленная стража из племени урянхит охраняла его покой. Первые триста лет он часто просыпался, а потом заснул окончательно. В серебряном флаконе имелось еще достаточно чудесного эликсира, чтобы проспать хоть две тысячи лет.

Мы попросили немного этой жидкости в пробирку для анализа, после чего вышли на свежий воздух. Невысоко над нами парил орел. Знаменитый полководец натянул тетиву, сощурил кошачьи глаза и… промазал. Тогда Сандаг вскинул винтовку, и орел… упал к нашим ногам.

Вы думаете, Чингисхан испугался выстрела? Как бы не так! Он с восторгом ухватился за винтовку, тряс ее, трогал дуло.

«Десять таких штук в мою армию, и я завоевал бы мир гораздо быстрее!»

Тут уж мы не утерпели и расхвастались. О, человечество в смысле военной техники со времен Чингисхана сделало большой шаг вперед: самолеты, танки, подводные лодки, минометы, самоходные пушки, отравляющие газы и т. д. и т. п. Мы нарисовали грандиозную картину современного боя и никогда еще не встречали более внимательного слушателя. Глаза его зажглись жестким холодным огнем. Он был рожден для войны, и грандиозное развитие военной техники потрясло его.

В конце концов он схватил свой лук, сломал его о колено и отшвырнул в сторону. Потом заговорил. Тихо, с расстановкой:

«Я считал, что люди гибнут в основном не на войне, а после войны. На войне гибнут воины. Моей главной тактикой были опустошения. Скажем, прежде чем штурмовать большой город, мы опустошали всю местность вокруг, а в это время около крепостей и замков располагались наблюдательные отряды, чтобы удерживать в них гарнизоны противника.

Но ведь все это было семьсот лет тому назад! Я был вероломен и беспощаден. Чтобы обеспечить себе спокойное обладание завоеванной страной, я приказывал вырезать ее население, разрушать ее города и крепости. При взятии Нишабура резня длилась четыре дня. Мы сложили пирамиды отдельно из голов мужчин, женщин и детей. Разрушение длилось две недели. Город исчез с лица земли. Но вижу, вы смеетесь надо мной, и все эти ужасы кажутся вам ничтожными в сравнении с теми войнами, какие вам приходится вести.

Я шел со своим тугим луком по миру, и не было во всей вселенной никого, кто мог бы померяться со мной силой. Я покорил двести семьдесят народов со своей армией, которая была так велика, что язык не поворачивается сказать: сто тридцать тысяч воинов! Но вы опять улыбаетесь: сто тридцать тысяч! Да разве это армия?! Вот десять миллионов — куда ни шло!