Долгор надела халат, туго обмотала талию длинным оранжевым кушаком, подошла к небольшому овальному зеркальцу и стала заплетать косы. Ее длинные черные волосы блестели. Глаза сияли, на губах бродила улыбка. Незнакомое радостное чувство переполняло Долгор. Она обернулась и, с трудом выговаривая русские слова, сказала:

— Валя, хорошо!

Русская девушка тихонько рассмеялась. Ей было понятно состояние Долгор. Валя завела патефон, поставила свою любимую пластинку. Долгор присела на ящик, вытащила кисет, трубочку, закурила и стала внимательно слушать песню на непонятном языке. Она не могла понять, где помещаются человечки, поющие на разные лады. Ночью ей грезилось, будто маленькие люди выходят из синего ящика и резвятся на кошмах.

В их юрту заглянул Сандаг. На нем был белый костюм и парусиновые туфли. Глаза у него были веселые.

— Ну, как поживаете, молодежь? А Долгор выглядит совсем хорошо. Красавица!

— Присаживайтесь, товарищ Сандаг, — сказала Валя. — Она очень сообразительная и понимает меня без слов. Хочу сделать из нее повара, а потом — коллектора, а потом — техника.

— Зачислим Долгор в штат экспедиции. Вырастет — начальником Ученого комитета будет, вместо меня. Или хотя бы помощником, — пошутил Сандаг. — Нравится тебе в лагере? — неожиданно обратился он к девушке.

Долгор очень нравилось здесь, но под взглядом чуть насмешливых глаз Сандага она не могла выговорить ни слова.

— Ну, ну, привыкай. Погляжу на тебя через полгода: небось туфли на высоких каблуках потребуются, платье какого-нибудь необыкновенного фасона и эти чулки… как их?..

— Фильдеперсовые, — подсказала Басманова и улыбнулась. — Знаете, товарищ Сандаг, мне бы монгольскому подучиться немного, а то трудно без языка. Только и уразумела: «муу байна» да «сайн байна»[33]. С таким запасом слов нелегко вести расспросы аратов о воде.

— Чего проще. Говорите всем: «Ус хэрихтэ» («Вода нужна»), и вас поймут, — пошутил Сандаг. — А знаете, обучать вас монгольскому языку, вас и вашего инженера Пушкарева, буду я.

— Вы?

— Да. В свободное время, разумеется. Все равно приходится часто наведываться на буровую.

— Как-то неловко. Начальник экспедиции — и тратить время на обучение.

— Ну, начальниками экспедиции становятся, а не рождаются, — снова отшутился он. — Долгор, научи Валю ездить на верблюде. На лошади она умеет, а верблюда боится. А нам всем в скором времени, возможно, придется совершить большой переход на верблюдах.

— Научу. Верблюда не надо бояться. Верблюд — хороший.

— В самом деле, — подтвердил Сандаг. — Я очень люблю верблюдов. Вы не поверите?

Верблюда можно и нужно любить. За его неутомимость и неприхотливость. А поглядели бы вы скачки верблюдов!

— А верблюжье молоко пьют?

— Еще бы! Врачи утверждают, что оно обладает повышенными бактерицидными свойствами. Одна верблюдица в день дает семь литров молока.

— Всё, убедили. Вот если бы они еще так противно не ревели и не плевались.

— Ну, на всех не угодишь. Я и то скоро начну плеваться, если не найдете воду. Знаете, что говорит наш геолог Пушкарев? Вода, дескать, самый важный минерал земли, без которого нет ни жизни, ни счастья, ни любви.

— Что-то он заговорил стихами.

— Может, влюбился в кого, а?

Щеки Вали порозовели, она отвела взгляд от смеющегося лица Сандага и сказала каким-то фальшиво-независимым голосом:

— Пушкарев влюбился? Разве что в каменную богиню, которую все ищет и не может найти. Зачем она ему? Для экзотики?

— Пушкарев ищет природный газ. Перед богиней якобы горит вечный огонь. А это первый признак выхода газов.

— Оказывается, наш геолог еще скучнее, чем я о нем думала.

Долгор внимательно следила за их разговором, хотя понимала далеко не все. Эти люди казались близкими, родными, такими же, как Чимид. Если бы ее прогнали из лагеря, она умерла бы от горя, так привыкла она здесь ко всему.

С некоторых пор Долгор стала замечать: Валя, ее любимая Валя, стала какая-то невеселая, молчаливая. Что ее заботит? Чимид сказал:

— Воды нет, а Валя самый большой начальник воды.

Воды в самом деле не было. Но Долгор догадывалась: тут все по-другому. «Пушкарева нет… — подумала она. — Когда раньше Пушкарев заходил в юрту, Валя сразу начинала смеяться, радоваться. А вода будет, вода всюду есть… Приехал бы Пушкарев…»

Она любила смотреть, как работают на вышке, и догадывалась о том, что Валя недолюбливает Зыкова, и тоже стала относиться к нему настороженно.

Она, разумеется, не могла понять всех забот Басмановой.

Начали бурить новую скважину.

Поднимают и снова опускают всю систему штанг в скважину, опять поднимают. Зыков только пожимает плечами и скептически улыбается. Пустая затея! Конспектики, книжечки… За двадцать лет работы он узнал, почем фунт лиха. Он не уверен, что и на этот раз будет вода.

Место для новой скважины Басманова выбрала вот как. Еще раз внимательно изучила схематическую карту района, на которой были отмечены выходы пород на поверхность. Улан-сайр привлек ее внимание. Здесь попадался лиловый глинистый песок с галькой. В первой скважине такая порода не встречалась. Старый Лубсан подтвердил ее догадку:

— Родники были в Улан-сайре. Потом вода пропала, ушла в землю.

Водоносный юрский слой… Такой же лиловатый песок выходит на поверхность по ту сторону сайра — сухого русла. Значит, пласты падают в направлении стойбища. Ну, а если скважину заложить навстречу падающим пластам?..

Эта мысль поразила ее. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что ее догадка правильна. И в то же время… Посоветоваться бы с Сашей…

Она колебалась, она боялась брать на себя огромную ответственность. Подошел Зыков, заговорил грубо, раздраженно:

— Не надоели вам конспектики? Ищем вчерашний день… Нечего морочить людям головы!

Кровь ударила в лицо Вале, она медленно поднялась и сказала странно чужим голосом:

— У вас есть совесть или вы печетесь только о своем авторитете? От нас ждут воду. И запомните: хозяин здесь я! Сегодня же все оборудование перевезти на новое место. Начинаем бурение. Вы хорошо меня поняли?

Зыков пренебрежительно передернул плечами и сказал с усталой обидой:

— Делайте как знаете.

…Ночевали в своей палатке, которую поставили неподалеку от юрты табунщика Яримпиля. Пушкарев мгновенно заснул, а Цокто до рассвета лежал с широко раскрытыми глазами, и ему почему-то хотелось умереть.

Приказ японца он выполнил: незаметно бросил страшные ампулы в колодцы, в родниковую воду, образовавшую озерко. На дальних пастбищах объединения были табуны коней и стада крупного рогатого скота: коровы, сарлыки, хайныки. Красных верблюдов-гигантов артель разводила в степных просторах Гоби, где много колючек и солончаков.

Неужели ампулы погубят артельных коней и коров? Это будет тяжелый урон. Если бы члены артели могли знать, что принес им ученый муж Цокто, японский шпион, они, конечно же, растерзали бы его.

Пока Тумурбатор и Пушкарев спят, встать незаметно, оседлать коня — и бежать, бежать куда глаза глядят… Но тогда подозрение сразу же падет на него. Его, конечно же, изловят, как выследили и поймали разбойника Жадамбу. А так никто не сможет доказать, что падеж скота от чумы — дело рук Цокто. При чем здесь он? Он занимается геологией, и только геологией.

Пришло солнечное утро, и ночные кошмары постепенно рассеялись. Будь что будет… Только бы эти изверги не замышляли ничего дурного против Пушкарева… К незлобивому русскому геологу Цокто успел привязаться и с удовольствием помогал ему.

Котловина была огромная, изрезанная узкими ущельями. Кое-где вход в ущелье загораживали красные глыбы песчаника. Перед глазами вздымались крутые уступы дикого красновато-серого камня — будто навалены пестрые матрацы, повсюду обрывы в форме стен и башен.

Плавно, без взмаха крыльев кружатся высоко-высоко над причудливо выветрившимися скалами бородатые ягнятники, в зеленых долинках, где журчат ручьи, пасутся лошади.