В Петербурге

(февраль 1917 г. — март 1919 г.)

В Петербурге я немедленно связалась с В. М. Молотовым, работавшим секретарем Русского бюро, М. И. Ульяновой и другими товарищами и сразу вошла в партийную жизнь. Обратно в Сибирь я не вернулась, так как серьезно заболела, и в связи с этим срок пребывания в Петербурге был мне продлен.

24 февраля 1917 г., перед самой революцией, я вместе с отцом была на собрании адвокатов, где выступал Керенский с докладом о событиях в городе, о забастовке и демонстрации рабочих 23 февраля. После собрания поздно ночью явилась к нам полиция и произвела обыск в комнате, где я жила. Хотя ничего и не нашли, но все же арестовали меня и отвели в полицейский участок. Там я застала в камере одну женщину, но в течение дня нас набралось 18 человек. Тюрьмы были переполнены, и жандармы размещали арестованных по участкам.

В камеру доносилась стрельба, и каждый раз при ее усилении мы радовались — мол, наша берет, а при ослаблении падали духом — плохо, мол, наше дело. Вечером 27 февраля (12 марта) после обычной проверки в участке установилась необычайная тишина. После проверки надзиратели обычно сходились, пили чай и беседовали, а тут — ни звука. И вдруг необыкновенный шум — раскрывается дверь, врывается группа мужчин. Мне показалось, что ворвались черносотенцы. Они кричали: «Выходите, вы свободны!». Я была старшей в камере, и получилось так, что все женщины стали за мною, как цыплята за наседкой, и спрашивают меня:

— Елена, что делать?

У меня мысль: черносотенцы пришли нас убить, но если мы выйдем наружу, то там все же можно бежать и спастись.

— Айда, идем! — говорю я.

Все мы захватили подушки и одеяла, которые были у каждой, и пошли за мужчинами. Выходим во двор, но мужчины идут не на улицу, а во второй двор. Ну, думаю, не иначе как убивать ведут. Но оказалось, что во втором дворе находится пожарная команда. Отсюда был выход на Сергиевскую улицу (теперь — улица Чайковского). Пожарники встретили нас криками «Ура! Свобода!» и махали своими шлемами. Так мы были освобождены восставшим народом.

На другой день, 28 февраля, я с утра пошла к известному адвокату Н. Д. Соколову, уверенная, что он знает положение. Но уже на Воскресенском проспекте (проспект Чернышевского) мне повстречался грузовик с солдатами и рабочими, разбрасывавшими листовку Петроградского Совета рабочих и солдат, извещавшую о создании Совета.

В первые дни Февральской революции, когда солдатские массы, сыгравшие такую крупную роль, стали выбирать своих представителей в Совет, в небольшом зале Таврического дворца (направо от Екатерининского зала) собрались представители от рабочих и солдат. Многие рабочие тогда колебались, не зная, как быть, возможен ли объединенный Совет рабочих и солдат, так как солдаты будут в большинстве и тогда вряд ли будет возможно рассчитывать на руководство социал-демократов (большевиков). Знаю, что по этому поводу были очень горячие споры и что долго не приходили к какому-либо решению, пока не приняли компромисса — создали солдатскую секцию.

Листовку я отнесла домой и опять побежала к Соколову. Он сказал, что идет в Таврический дворец, где заседает Совет. Я пошла с ним. Там меня увидел В. М. Молотов и дал мне поручение встречать всех большевиков, возвращавшихся из ссылки, и регистрировать их. И вот я опять секретарствую.

Быть секретарем в то время — это значило быть человеком «на все руки». В мои обязанности, во-первых, входил прием товарищей и ответ на все их вопросы по всем областям партийной деятельности, снабжение их литературой, во-вторых, ведение протоколов заседаний Оргбюро, в-третьих, писание и рассылка всех директив ЦК, в-четвертых, финансы.

В переписке ЦК партии с местными организациями в 1917 г. большое место занимает переписка с Действующей армией. Когда знакомишься с письмами, то видишь, какую огромную роль сыграла армия в подготовке к Октябрю. Мобилизованные в 1916 г. в армию большевики сумели провести большую работу среди солдат. Результаты большевистской пропаганды и агитации нашли свое отражение в письмах из Действующей армии. ЦК в своих письмах отвечает на бесчисленные запросы о литературе и о программе партии и дает указания, как строить первичную организацию, как вести агитацию и как вообще вести работу.

Большое место в переписке занимает вопрос об Учредительном собрании, о кандидатах его. Так, например, унтер-офицер Карандаев из 65-го полка очень тревожится о том, что могут подменить ящики с бюллетенями. И вот ЦК пишет ему: «Конечно, вы должны приложить все усилия к тому, чтобы выборы прошли правильно и чтобы злоупотребления были невозможны. Думаем, что опечатывание выборных ящиков тотчас по окончании выборов есть одна из самых действительных мер в этом направлении. Следующая мера, конечно, контроль при подсчете, и тут возможно оказать определенное давление, поставив условием (через полковой комитет) о том, чтобы в числе счетчиков были солдаты и представители всех партий, — этих двух мер вполне достаточно».

Письмо свидетельствует о том, что мы еще находились, конечно, в детском возрасте в смысле техники выборов. Но здесь важнее другое — солдаты боялись, что они будут ущемлены в своих гражданских правах.

Из этой же переписки видно, какая пропасть разделяла широкую солдатскую массу и офицерство старой царской армии. Иван Некрасов из 1-го Гвардейского морского дивизиона сообщает, что с переходом власти в руки Совета Народных Комиссаров все офицеры разъехались и «остались только прапорщики и поручики и они не живут в батарее, а все время, день и ночь, ездят, и никто из солдат батареи не знает, зачем ездят». И дальше он просит разъяснить, «как нам поступить».

ЦК, отвечая на это письмо, пишет: «Думаем, что вам необходимо принять меры, чтобы выяснить причины этих разъездов, а потому рекомендуем вам обратиться к вашему армейскому комитету за инструкциями относительно способов воздействия на офицеров. Необходимо провести это организованно, чтобы не произошло самоуправных действий, абсолютно недопустимых. Конечно, необходимо взять офицеров под контроль, но контроль этот, повторяем, должен быть организованным, а не случайным».

Однако возвращаюсь к выборам в Учредительное собрание. Солдаты самых разнообразных родов оружия (пехотинцы, артиллеристы, конники, телеграфисты, солдаты из отрядов Красного Креста и т. д.) запрашивают ЦК о номере списка, по которому они могут голосовать за большевиков. Но так как они, естественно, не могли сообщать, где находится их часть, то ЦК приходилось отвечать общими фразами, предлагать обратиться в ближайший губернский комитет большевиков. «Советуем Вам обратиться в Минск, Киев или Одессу, так как в этих городах известны списки кандидатов по северному, северо-западному, южному и румынскому фронтам». Или давался номер списка по каждому из перечисленных фронтов. Но приходилось ЦК и резко писать о том, что местный (дивизионный в данном случае) комитет идет вместе с командным составом, «проводит контрреволюционную политику, грубо нарушая свободу собраний. Нарушение свободы избирательной борьбы есть уголовное преступление, но в революционное время вопрос о праве совершенно заслоняется вопросом о силе. Конечно, ни преследовать за принадлежность к большевикам, ни задерживать большевистскую литературу в демократической республике никто права не имеет…».

В заключение приведу ответ на письмо Иванова, фельдфебеля 529-го пехотного Ардатовского полка, сообщавшего о том, что он избран кандидатом в Учредительное собрание. Этот фельдфебель был постоянным корреспондентом ЦК и вел большую работу в своем полку. Вот ответ ЦК: «Уважаемый товарищ. Письмо Ваше, извещающее о том, что Вы выбраны кандидатом в Учредительное собрание, получили. Против Вашей кандидатуры ничего не имеем, так что выставляйте ее. Деньги Ваши тоже получили и очень за них благодарим. Желаем Вам всякого успеха в Вашей работе, которую, очевидно, мы и впредь будем вести целиком рука об руку».