Дивизия успешно продвигалась на юг между реками Сирет и Прут. Погода стояла жаркая. Густая пыль висела над дорогами. Части прошли небольшой городок Слобозию, на окраине которого был лагерь военнопленных. Длинные бараки, обнесенные колючей проволокой, вышки для охранников. Видя свое поражение, фашисты в последний день пошли на очередное преступление. Если до этого они неторопливо, методически, расчетливо выдавливали из пленных жизненные силы, растягивая на месяцы убийства попавших в эти бараки людей, то, удирая, они это делали в короткий срок. Танки ворвались на территорию лагеря и, развернув башни, стали давить людей, мечущихся между бараками в поисках укрытия.

Танки также стремительно, боясь, что их могут застать здесь, на месте преступления, исчезали за воротами. Когда последняя машина покинула лагерь, он погрузился в тишину. Из-под развалин выползали узники, уцелевшие после разгрома. Все еще не веря в свое спасение, они пугливо оглядывали лагерь. Без охраны, пулеметов, сторожевых собак. Наружные ворота были распахнуты настежь. Когда далеко в городе послышался снова шум моторов, люди опять убежали в свои укрытия. Они боялись, что опять сюда ворвутся немецкие танки. Но это были советские машины. Пленные выходили робко, но как только распознали своих, то с радостными криками ринулись навстречу. Трудно было поверить, что перед нами стояли наши сверстники, они были стариками.

Советский воин представал перед Европой во всем своем величии и красоте. Гражданские люди не представляли нашего солдата на поле боя, не знали, каков он в бою, но зато видели его в походной колонне, на повозке, в машине, около колодца, оценивали по внешнему виду, манере говорить, общаться с жителями. По этим данным у них создавался собирательный образ советского воина — мужественного солдата, разбившего отборные фашистские дивизии, человека красивого, привлекательного, умного, воспитанного на новых идеалах. Части уйдут дальше и, может быть, никогда сюда не вернутся, но в памяти местных жителей именно таким навсегда останется образ русского человека…

Боевые действия приобретали все более маневренный характер. В этих условиях изменились задачи и характер действий разведчиков. Им требовалось в первую очередь отыскивать промежутки в оборонительных рубежах, не занятые противником, в более сжатые сроки вскрывать группировку и замыслы врага.

Активные действия разведчиков способствовали тому, что дивизия успешно прорвала оборону на румынско-югославской границе, в начале октября в высоком темпе форсировала грозную Тису. Возросла активность авиации противника, которая действовала группами по 15–20 самолетов. При очередном налете была разбита радийная машина, серьезно ранен майор Г. И. Проценко, партийный вожак штабной парторганизации, человек исключительной скромности.

Я заехал в медсанбат, чтобы увидеть Проценко. Хирург уверил, что у раненого почти перебита осколком нога и нужно ампутировать, вторая поддается лечению без хирургического вмешательства. Лицо у Георгия Ивановича было бледным, только глаза, большие, светлые, блестели бодро. Чувствуя мое присутствие, он смелее атаковал врачей:

— Нельзя резать, нога живет, пульсирует, значит, она не отмирает.

А если есть один шанс из сотни, то надо его использовать.

Раненых уже выносили для погрузки в машины. Впереди у них длинный путь на. Родину. Для тяжело раненных, видимо, война уже закончилась. Я пожелал всем скорейшего выздоровления.

Заканчивался еще один боевой день — 22 октября сорок четвертого. Подразделения 311-го стрелкового полка, преодолев за сутки с боями более 20 километров, овладели городом Алпар и участком железной дороги с небольшой станцией Тиса-Уй Фала. Казалось, ничто не предвещало осложнений в обстановке. Но ночью фашисты, выдвинув из резерва пехотную дивизию, провели контратаку по 311-му полку. Критическая обстановка создалась в районе станции, где находилась в отрыве от главных сил одна малочисленная рота, а также разведчики и саперы. Они могли рассчитывать только на свои силы.

До полка с танками окружили станцию со всех сторон. Наши бойцы отбивались гранатами, огнем пулеметов и автоматов. Выходили из строя гвардейцы, уменьшалась интенсивность огня. Уже проскочили через рубеж вражеские танки. За ними прорвалась пехота. Стрельба вспыхнула среди пристанционных построек. Бой распался на отдельные очаги. Всю ночь шла перестрелка. Утром фашисты обнаружили только раненых. Их девятерых согнали в одно место. Тех, кто держался на ногах, били кулаками в лицо, лежащих избивали ногами. Спрашивали, где основные силы, которые вели бой, куда они отошли. Фашисты не могли поверить, что полк сражался с горсткой раненых солдат.

Над бойцами учинили дикую расправу. Рядовому П. И. Писецкому прикладом раскроили череп. Рядовому И. А. Бурличенко вывернули руки до перелома плечевых костей, на лице вырезали пятиконечную звезду. Солдаты В. Подмаско и А. М. Мишин погибли от штыковых ударов в спину…

Выдержали гвардейцы все пытки. Ни стона, ни просьб о пощаде. Только проклятия фашистам срывались у них с языка.

Палачи не ушли от расплаты, они были атакованы нашими бойцами и понесли суровое наказание за свои злодеяния…

Все полки наступали в первом эшелоне, на широком фронте, не имея между собой даже огневой связи. Нередко появлялись в тылу наших войск мелкие группы противника. Салашист, пойманный в кустах, нагло заявил:

— Мы партизаны. У вас их было много. Теперь мы осваиваем ваши формы борьбы.

Небольшой, жирный, с усиками, в сапогах с твердыми голенищами, он был похож на откормленного клопа. Когда его схватили, на поясе висели нож и две гранаты, в кармане лежал пистолет, на шее болтался автомат. Вооружился, можно сказать, до зубов. Но не удалось ему повоевать. Потел повар с ведерком за водой к ручейку, заметил крадущегося вдоль берега человека. Спрятался за куст и, как только подошел тот поближе, грохнул кулаком по ведру. Вояка поднял руки, не видя даже своего противника. Так и привел его повар к кухне. Партизан оказался очень пугливым. После громких слов он понял, что малость перебрал, начал оправдываться:

— Черт попутал. Курицу боюсь зарезать. Стрелять не умею, кинжал в руках никогда не держал.

Когда почувствовал, что ему не поверили, упал на колени, сцепил на груди руки, стал вымаливать себе пощаду. Этот «партизан» был обезврежен, но на свободе оставалось немало фанатиков, которые, не решаясь на открытый бой, нападали на одиночные машины, стреляли из-за укрытий в спину нашим солдатам и офицерам.

Так случилось с первым помощником начальника штаба 305-го полка капитаном А. В. Небылицей. На машине с пятью автоматчиками он был направлен в артиллерийские подразделения — и не вернулся. Так же безвестно пропали и солдаты из его группы. Видимо, наскочили на засаду.

Неприятно, что в личном деле, как шлагбаум на жизненном пути, встала поперек листа запись: «Пропал без вести». В этой фразе много оттенков, широк диапазон: мужество без свидетелей и безволие перед врагом, бесстрашный бросок в огонь или непозволительная беспечность, которая обезоружила смельчака и без боя оборвала жизнь. Жил человек — и неизвестно куда исчез, вроде провалился сквозь землю, не оставив никаких следов. Что заставило его ночью разыскивать артиллерийские подразделения? На войне об этом не спрашивали. Надо! Иначе нельзя. В боевой обстановке жизнь каждого в опасности. Никто не сомневался, что А. В. Небылица бился отважно и враги дорого заплатили за его жизнь.

Развивая наступление в направлении на Будапешт, дивизия в первых числах ноября за два дня овладела городами Надькереш и Цеглед. В каждом из них гарнизон но уступал по численности нашей дивизии. Эти города противник подготовил к обороне, создал высокую плотность огневых средств и живой силы. Но кто же будет проламывать оборону фронтальным ударом? Напрашивалось решение: сковать небольшими подразделениями противника с фронта, а главными силами обходом города ночью нанести удары во фланги и с тыла вражеской группировки, обороняющейся в городе.