Мэдди не могла проехать по Стокпорт-Роуд. (Не знаю, как она на самом деле называется. Может быть, я даже права, поскольку это главная дорога, ведущая с юга. На мои указания полагаться не стоит.) Мэдди все ждала и ждала на краю бурлящей толпы, высматривая, как бы проехать. Спустя двадцать минут она начала нервничать. Сзади на нее уже налегали люди. Она попыталась вручную развернуть мотоцикл и куда-то сбежать.
— Ой! Осторожнее с мотоциклом!
— Простите! — Мэдди оглянулась.
Она оказалась среди толпы отморозков в черных рубашках с зализанными Бриолином9 волосами, как у летчиков, хотя их должны бы были арестовать. Они радостно окинули Мэдди взглядом, уверенные в том, что она будет легкой наживкой.
— Отличный мотоцикл!
— Какие ножки!
Один из них хмыкнул, выпуская носом воздух.
— Какая...
Он использовал гадкое, грязное словечко, и я даже не буду заморачиваться написанием его, потому что вы все равно вряд ли знаете, что оно значит по-английски, а про французский или немецкий я вообще молчу. Этот мерзкий тип использовал его подобно кнуту, и его задумка сработала. Мэдди нацелилась передним колесом мотоцикла на него и пихнула его, однако тот схватился за руль между ее руками.
Мэдди поднажала. Некоторое время они боролись за мотоцикл. Но парень отпустил руль, и его друзья захохотали.
— Зачем такой девушке как ты такая большая игрушка? Где ты его взяла?
— В магазине, где же еще, по-твоему!
— Бродэтт, — сказал один из них. В этом конце города был только один такой магазин.
— Как же, продает мотоциклы евреям.
— А может, это еврейский мотоцикл.
Вы, наверное, не знаете, но в Манчестере и его закоптелых предместьях жило много евреев, и никто никогда не был против этого. Ладно, некоторые идиотские фашисты возражали, но, думаю, вы понимаете, что я имею в виду. В течение всего девятнадцатого века они съезжались сюда из Польши и России, а позже и из Румынии и Австрии — со всех уголков Восточной Европы. Магазин мотоциклов, о котором шла речь, последние тридцать лет принадлежал дедушке Мэдди. Дела у него шли достаточно хорошо для того, чтобы он мог обеспечить элегантной бабушке Мэдди такую жизнь, к которой она привыкла: жили они в большом старинном доме в Грув Грин на окраине города, и у них был садовник и горничная, которая приходила к ним каждый день. Во всяком случае, когда дедушкин магазин начали разносить в пух и прах, Мэдди неосмотрительно вступила с ними в перепалку, сказав:
— А у вас всегда одна мысль на троих? Или ты в состоянии справится в одиночку, если я дам немного времени на раздумья?
Они толкнули мотоцикл, и Мэдди упала вместе с ним. Потому что такие тупые фашисты были способны только на дедовщину.
Однако толпа вспыхнула возмущенными возгласами, и маленькая банда отморозков, рассмеявшись, ушла. Мэдди слышала гнусавый смех одного из парней, даже когда их спины стали неразличимы в толпе.
Люди, ранее сбивавшие ее с ног, кинулись на помощь — разнорабочий, девушка с коляской и ребенком, две женщины с корзинами. Они не вмешивались и не бросились защищать ее, но помогли Мэдди подняться и отряхнуть пыль, а разнорабочий с любовью пробежался рукой по крылу Бесшумного Красавчика.
— Вы целы, мисс?
— Красивый мотоцикл!
Это был ребенок. Его мать быстро сказала: «Ну-ка тише», потому что его слова могли услышать парни в черных рубахах, которые толкнули Мэдди.
— Отличный, — подтвердил мужчина.
— Он уже старый, — скромно сказала Мэдди, но ей было приятно.
— Краснощекие вандалы.
— Милочка, тебе бы прикрыть колени, — посоветовала одна из женщин с корзиной.
Раздумывая о самолетах, Мэдди твердила себе: «Погодите-погодите, тупые фашисты. Скоро у меня будет игрушка побольше этого мотоцикла».
Вера Мэдди в человечность была восстановлена, и девушка, протиснувшись через толпу, зашагала по глухим мощеным переулкам Стокпорта. Никого, кроме играющих в футбол детишек да измотанных старших сестер, которые уныло выбивали ковры и драили пороги, завязав волосы пыльными платками, пока их матери делали покупки. Клянусь, если буду думать о них еще хотя бы секундочку, то начну рыдать от зависти тому, что все они уже на том свете.
Фрёйлин Энгель снова бросила на меня взгляд через плечо и попросила перестать писать «идиотские фашисты», потому что ей казалось, что Гауптштурмфюреру фон Линдену это не понравится. Думаю, она немного боится Кэпа фон Линдена (кто может ее в этом винить), да и Шарфюрер Тибо, кажется тоже.
Расположение британских аэродромов
Не могу поверить, что вам нужно рассказывать об аэродроме Каттон-Парк в Элсмир Порте10, потому что последние десять лет это самый загруженный аэропорт на севере Англии. Там же строят самолеты. До войны это был шикарный гражданский летный клуб, и в течение многих лет он носил звание базы Королевских военно-воздушных сил. Местная эскадрилья бомбардировщиков Королевских ВВС взлетала с этого поля с 1936 года. Вы не хуже меня знаете, а быть может даже и лучше, как они используют его сейчас (не сомневаюсь, он окружен аэростатным заграждением и зенитками). Когда Мэдди оказалась там в одну из суббот, какое-то время она просто туповато хихикала (ее слова), сначала стоя на стоянке среди самых дорогих машин, которые она когда-либо видела, а затем глядя в небо, тучи на котором разгоняла самая большая коллекция самолетов. Она прислонилась к забору, глядя вверх. Спустя несколько минут до нее дошло, что самолеты летят по определенной схеме, сменяя друг друга, приземляясь и снова взмывая в небо. Спустя полчаса она все еще наблюдала, но уже могла сказать, что один из пилотов — новичок, а его самолет всегда подскакивал на шесть футов вверх после контакта с землей и только потом он должным образом приземлялся. Другой пилот выписывал в воздухе абсолютно неимоверные фигуры высшего пилотажа, а еще один катал людей — круг по взлетному полю, пять минут в воздухе, после чего снова на землю, где он забирал свои два шиллинга и передавал очки следующему.
Это был огромный аэродром, который в столь непростое мирное время военные и гражданские летчики по очереди использовали как взлетную полосу, но Мэдди была непреклонна, поэтому последовала за указателями к летному клубу. Человека, которого искала, она встретила случайно, и то лишь потому, что Димна Уитеншоу была единственным пилотом, который праздно развалился на одном из шезлонгов, выстроенных в длинный ряд перед зданием клуба летчиков. Мэдди ее не узнала. Она не была похожа на ту гламурную девушку со страниц журналов, да и на бессознательную жертву в шлеме, какой она была в прошлое воскресенье, тоже. Димна также не узнала Мэдди, но радостно спросила:
— Хотите войте в штопор?
У нее был акцент, который говорил о деньгах и привилегиях. Почти как у меня, только без шотландской картавости. Возможно, не такой привилегированный, как у меня, но явно более денежный. Так или иначе, Мэдди тут же почувствовала себя служанкой.
— Я ищу Димну Уитеншоу, — сказала Мэдди. — Просто хотела узнать, как она после... после произошедшего.
— Она в порядке. — Элегантное создание мило улыбнулось.
— Нашла, — выпалила Мэдди.
— Она жива, — сказала Димна, протягивая апатичную, белокожую руку, которая, несомненно, никогда в жизни не меняла масляного фильтра (а мои белокожие руки меняли, чтоб вы знали, хоть и под строгим руководством), — и здорова. Она — это я.
Мэдди пожала ей руку.
— Присаживайтесь, — протянула Димна (представьте, что она — это я, выросла в замке и училась в швейцарской школе-интернате, только немного выше и не хнычет все время). Она указала в сторону пустого шезлонга. — Здесь полно места.
Она была одета так, словно вот-вот отправится на сафари, но все равно выглядела эффектно. В качестве развлечения она тоже давала частные уроки. Она была единственной женщиной-пилотом на весь аэродром и уж точно единственной женщиной-инструктором.
— Когда моя любимая Большая Гарпия поправится, я прокачу тебя, — предложила она Мэдди, а Мэдди, не привыкшая долго думать, спросила, может ли она увидеть самолет.