Христианская Пятидесятница как праздник Святой Троицы отмечается с IV в., когда на II Константинопольском соборе был окончательно утвержден догмат о Троице: единый Бог существует в трех лицах: Бога-Отца, Бога-Сына, Бога-Духа Святого. Это — один из краеугольных камней христианства.

Именинами земли-матушки называли этот праздник в народе. В этот день нельзя было вскапывать (тревожить) землю. Гуляли весело и шумно. В Троицкой обрядности почти повсюду прослеживаются старинные, еще языческие обычаи, связанные с празднованием пышного расцвета природы, приходом на землю света и тепла. Троица всегда и везде — зеленый праздник. Дворы, дома и церкви снаружи и внутри украшались зеленью и цветами. Главная же роль в зеленых святках отводилась березе. Без Троицкой березки этот праздник все равно что Рождество — без елки. Но почему же именно береза? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, как относились к деревьям наши далекие предки.

Во всех странах жизнь людей и деревьев соединяли тесные узы. Деревья наделяли душой, им приписывали человеческие качества, относились к ним как к существам высшего порядка, испрашивая у них помощи и благословения перед всяческими начинаниями. К деревьям-долгожителям обращались с просьбами о ниспослании здоровья и богатства, удачного брака и благополучных родов. У многих народов существовало поверье, что они принимают души умерших, поэтому и на рубку их существовал строгий запрет. Русские считали, что срубивший такое дерево делается помешанным или ломает себе руки и ноги, а то и умирает. У славянских племен — будущих украинцев — запрещалось уничтожать плодовые деревья; сотворивший такое обрекает себя на гибель.

Белорусы, слушая скрип дерева, верили, что так плачет душа замученного человека. На Руси долго охранялись так называемые подсельбные — старые усадебные деревья. Такая же традиция существует и в Азербайджане.

По языческим представлениям племен, населявших северную Европу — Галлию, Бретань и Ирландию, человек сотворен из деревьев по воле богов и при их непосредственном участии. Жрецы-друиды даже составили гороскоп, по которому у каждого человека, в зависимости от его дня рождения, есть свое дерево-покровитель, определяющее черты характера рожденных под этим знаком людей. По этому гороскопу, явившиеся миру под знаком березы духовны, щедры и способны на жертву.

У германцев священным деревом была ель, кипарис — у греков, сосна — у фригийцев, у кельтов и вовсе омела — паразитирующий на деревьях кустарник с вечнозелеными листьями и белыми клейкими ягодами. У кавказских народов почитался тис, у таджиков — платан (чинара), у древних славян — дуб. Он олицетворял силу и мощь, отчего и считался деревом Бога грома и молнии Перуна. Священным его также почитали литовцы, мордва и чуваши. А вот самым любимым деревом у русских во все времена остается березка. Она считалась «хорошим», дающим энергию деревом, в противоположность забирающей силу осине. Впрочем, по поверьям, осина и тополь способны снять лишнее, «черное» напряжение. В центральной России крестьяне никогда не строили дом на том месте, где росли березы, т. к. корчевку полагали грехом. Русские на Алтае убеждены были, что нельзя пить березовый сок («это все равно, что блуд творить») и что, пролившись на снег, он окрашивается в кровавый цвет. И именно под березой находился бел-горюч камень Алатырь. В одной из обрядовых троицких песен есть слова: «Как под белою под березою бел-горюч камень разгорается». Этот самый бел-горюч камень Алатырь почитался в дохристианской Руси как символ творческих сил природы, которая расцветает в дни «зеленых святок». Позднее, с принятием христианства, считалось, что береза — это благословенное дерево, укрывшее некогда Богородицу и Христа в непогоду, а святую Параскеву — от преследований нечистого, черта.

Хорошо посадить березу рядом с домом для благополучия семьи, для отпугивания зла, для защиты от молнии. Заткнутые под крышей дома, оставленные на чердаке березовые ветки защищают от молнии и града, и грома. Если их бросить на огородных грядках, они будут отгонять гусениц от капусты.

Если под растущую березу вылить воду, оставшуюся после купания больного ребенка (или просто снести его к ней, особенно девочку), то болезнь дерево на себя возьмет; надо только не забыть сказать заговор, вроде этого — от грудной жабы: «Брошу жабу под березов куст, чтоб не болело, чтоб не щемило».

Наросты на стволах березы образуются от женских проклятий. Погибшая девушка превращается в березу. В березовые ветви на Троицу вселяются души умерших родственников.

Итак, в Троицу в церковь шли с цветами и пахучими травами в руках. Иногда травы складывались снопом, а в середину ставили тройную свечу, потом травы высушивали и хранили как средство от всевозможных бед, наперед всего их использовали как лекарство, а свечу сохраняли для умирающих. По одной из примет, Троицкая зелень оберегает дом во время грозы.

Одно из самых сочных описаний Троицына дня у И. Шмелева в повести «Лето Господне. Праздники. Радости. Скорби»: «На мокром столе в передней навалены всякие цветы и темные листья ландышей. Все спешат набирать букетцы, говорят мне — тебе останется… Все нарядны, в легких и светлых платьях. На мне тоже белое все, пикейное… Везде у окон — березки. И по углам березки, в передней даже, словно не дом, а в роще.

На дворе стоит воз с травой.<…>

Мы идем все с цветами. У меня — ландышки, и в середке — большой пион. Ограда у Казанской зеленая, в березках. Ступеньки завалены травой так густо, что путаются ноги. Пахнет зеленым лугом, размятой сухой травой. В дверях ничего не видно от березок, все задевают головами, раздвигают. Входим как будто в рощу. В церкви — зеленоватый сумрак и тишина, шагов не слышно, засыпано все травой. И запах совсем особенный, какой-то густой, зеленый, даже немножко душно. Иконостас чуть виден, кой-где мерцает позолотца, серебро, — в березках. Теплятся в зелени лампадки. Лики икон, в березках, кажутся мне живыми — глядят из рощи. Березки заглядывают в окна, словно хотят молиться. Везде березки: они и на хоругвях, и у Распятия, и над свечным ящиком-закутком, где я стою, словно у нас беседка. Не видно певчих клиросов, — где-то поют в березках. Березки и в алтаре — свешивают листочки над Престолом. Кажется мне от ящика, что растет в алтаре трава. На амвоне насыпано так густо, что диакон путается в траве, проходит в алтарь Царскими Вратами, задевает плечами за березки, и они шелестят над ним».

В этот день принято было проливать слезы на цветы или березовые ветки, которые держали в руках во время церковной службы.

Это из «Евгения Онегина», а вот прелестные есенинские строчки, посвященные доброму обычаю:

Букетик или веточки, орошенные слезами, хранили целый год — по поверью, это спасало от засухи. Впрочем, была и куда более серьезная причина плакать над цветами — считалось, что слезы смывают грехи; сколько грехов за собой человек числил, столько цветочков или веточек он должен был взять с собой в церковь. И грешникам здесь приходилось туго! «Пучок-то связать бы ему с банный веник, — со смехом вмешалась Флёнушка. — Пусть бы его на каждый листок по слезинке положил. — Прекрати, — строго сказала Манефа. — У Василия Борисовича не столь грехов, чтоб ему целый веник надо было оплакать». (Мельников П. И. /Андрей Печерский/ «В лесах».) А в примечании автор пишет: «… держится поверье, что во время троицкой вечерни надо столько плакать о грехах своих, чтобы на каждый листочек, на каждый лепесток цветов, что держат в руках, капнуло хоть по одной слезинке. Эти слезы в скитах зовутся «росой благодати». Об этой-то «росе благодати» говорили там, и в троицкой псальме поется».