Начиналось пение, собиравшее любопытных.
— Верните, господин, ноты, — умолял продавец, — или платите деньги, не то обоих заберут в полицию.
— Ага!.. Боишься? А вот: «На земле весь род людской чтит один кумир священный, этот идол драгоценный…» Бас-то какой у меня?! На всем рынке слышно… Я, брат, артист оперный… Понял, драгоценный? Невежда! А ты сорок копеек. Ну, попробуй, возьми «до». Не можешь? А «си»? Тоже не можешь?
К певцу и к раскладке нотника, торговавшего одновременно и антикварной книжной «розбитью», т. е. разрозненными экземплярами старых изданий, начинал пробираться блюститель порядка — городовой.
— Уходите, пожалуйста, господин, под штраф с вами попадешь, на чай городовому давать, и места лишишься. Черт с вами и с нотами… — почти взмаливался рыночник.
— Ага! Благодари меня, я в душу твою влил просвещение… Просвещение! Лирический дух… Музыку! Только я даром ничего не беру, вот тебе за ноты пятак… Сдачи не надо!
И, сунув в руку совершенно растерявшегося продавца медный пятак, субъект уходил с нотами, но немедля возвращался и хлопал собеседника на прощание по плечу.
— Завтра зайду, — ободрял он его, — еще поговорим. Пение, брат, великая вещь! Могу тебя обучить, а ты и не благодаришь.
Было и много других.
Один из самых состоятельных людей Москвы коллекционер Бахрушин{24} любил крепко, по-купечески поторговаться. Пригласит в кабинет собственного дома своего поставщика популярного московского антиквария Николая Сергеевича Кокурина и приоткроет вместительный ящик письменного стола. Коллекционировал он русские бытовые древности, лубки, картины и фарфор. Начнет рассматривать привезенную ему Н. С. фарфоровую фигурку и спросит цену.
Н. С. назначит.
— Что вы, что вы?! — замашет руками Бахрушин. — Половину!
— Не могу, — отвечает антикварий, хорошо знающий повадку своего покупателя.
— А я не прибавлю, — возражает Бахрушин.
— Так я обратно фигуру заберу и продам другому.
— А я не отдам!
— Почему же?
— А вот почему, — и Бахрушин поместит фигуру в заблаговременно выдвинутый ящик письменного стола, закроет его на замок, ключ положит в карман и велит подавать чай с закусками. Часа два продолжается чаепитие, после Бахрушин спросит: — Не надумали?.. Нет?.. Завтра тогда заходите…
Назавтра повторяется та же история, рассказывал мне Кокурин, и опять с чаем и с закусками. Приходится приехать и в третий раз. Опять чай, закуски, торг. Но все же Бахрушин заплатит всю спрошенную сумму, поцелует еще в щеку и скажет: «Не забывай, что будет — принеси, не скупись, а то неловко, ты человек уважаемый…»
Посещал Н. С. Кокурина один загадочный пожилой покупатель из провинции. Одет неаккуратно — в потертое пальто, сапоги и картуз. Сразу казалось странным, для чего могла появляться такая фигура в магазине предметов роскоши. Фамилии не сообщал. Все пересмотрит, все потрогает, попросит лестницу, приставит ее к стене, взберется на нее и начнет близко разглядывать картины. Пройдет много времени в молчании. Спустится вниз, помолится на иконы и начнет отбирать лучшие вещи, проявляя изысканный вкус. Приобретет на несколько тысяч, а за вещами явится со своим человеком, который в его присутствии займется упаковкой и все унесет. Так и не узнали, кто он и откуда. Какой-то антикварный капитан Немо.
Привожу некоторые остроты и разговорную речь рыночных «развальников»-антиквариев.
Что не украл (такой-то), так купил.
Шинель у (такого-то) торгуется.
Ковер-то покажи, да смотри, концы в карман не сунул бы…
С таким торговаться на неделю и то закусивши, а спать у него — подушку с собой принеси. Одно дело: хорошо угощает…
Любитель слона по вещи водить…
Вавилонскую башню с ним строить — язык напополам сломишь…
Я ему парчу в кабинет на подушки продал из покрова с мертвого. Им немороженых усопших лет десять накрывали, подкладка сгнила и в пятнах. Пусть наперед со своим капиталом в дорожку дальнюю готовится. Можно сказать — на упокой его души! Подушка от меня, а останное собственное, что и с кого выторговал…
Что за портрет? Не разберешь — мужик или баба? Стерся… и в дырах. Рембранд купит. По рублю за каждую дыру, а заторгуется — оптом… чем боле дыр, тем дороже!
И дивное дело: продал я Рембранду портрет, а он точно с него самого писан. И борода, и родинка с пятак, и нос луковкой. Уж он не выходец ли с Калитников{25} и своих сбирает?
Натуральный покупатель — кто боле молчит, про себя смекает, цену скажет и вздохнет, когда за деньгой в карман соберется…
Шестиствольная пустомеля системы Лефоше,{26} а не сбиратель.
Невидимка идет за миньятюрами.
Картиночка с клубничкой!..
Скупердяй Васильич Растудыкин с ветра…
У него не коллекция, а тарарабумбия — всякой дряни по лопате!
(Записано в период 1907–1913 гг. от неизвестных торговцев с «развала» Сухаревского рынка.)
Купил купку от яйца скорлупку, яйцо курячка, есть его в раскорячку — ни жарить, ни варить, а помене о нем говорить. Знаешь, друг, почему? Дурак на нашем товаре коли попадет, на весь свет о том раззвонит, а умный про себя смолчит, да сам другому умному его и всучит. Дело наше имей хоть с мошенником, хоть с вором, а не с дураком. Дурака прочь гони! Дурак, что наш товар не смекает, а возле ходит, первейший враг, хоть и деньги платит. Потому и деньги у него, что дурак, к умному они в неохоту идут… Так, что ли?
Думал яичко в два желтка, а оно без одного — болтунец. Захотел дурак у меня натурального Репина за два с полтиной купить. Ну и влип. А мне что? Дурака если не учить, он дураком и помрет! Спасаем человека!
(Записано в 1908 г. в Москве от рыночного антиквария Ивана Ильича Алябьева, прозванного Коляска.
«Купка» — покупка, «курячка» — от курицы, куриное.)
Яичница из костей, никак ее не изжаришь, масло переведешь… А изжаришь — не съешь, а съешь — помрешь. Три года у меня комод красного дерева торгует и все ниже своей цены дает. Я уж вру ему, что продал, а он — все свое. Мозоль на душу натирает такой покупатель.
Его вместе с его бабой под Устьинский мост в реку! Говорит, что подделка моя чашечка венская и деньги взад просит. А я ему: не поддельная, сударь, а новодельная, вещь искусственная, редкого предмета научное возрождение. Баба его, мадам, — распромадам ее курицу — меня хотела зонтом. Жаль, не ударила, я бы с них у мирового знал, что взять на дюжину чашек. Лезут покупать, а без понимания в искусстве…
У чашечки, видите, донце сбито, в дырку завода императорского меточка сделана и опять заполировано. Хорошая работа! Поболе бы таких на покупателя на Сушку…
Георгий Викторович миниатюру в два часа пишет и трещину наведет настоящую. У него и Щукин{27} попадал…
(Георгий Викторович К. — антикварий и художник.)
Не покупатель, а умомрачитель…
На стол такой есть у меня покупательница — ей что ни чудней, то милей. Мы ей диван продали: ножки от зеркала, спинка с фортепьян, а резьба с иконостаса. И как Васька-столяр все подогнал и сцветил! Ровно так и надо… Не мастер, а золотая рука! Она на этом диване футы-нуты сейчас пишет.