- Эй, госпожи монахини! Не хотите ли выбраться отсюда? - позвал он в темноту. Ответ пришёл незамедлительно в форме нестройного мычания, подталкивающего к задушевной беседе. - Итак, излагаю план нашего спасения. Я перегрызаю ваши верёвки, вы перегрызаете мои верёвки; вряд ли у вас выйдет их развязать. Пожалуйста, издайте какой-нибудь звук, чтобы я смог найти вас в темноте.

   Женщины с надеждой замычали, подавая сигнал о местонахождении. Виктор покатился на звуки и наткнулся на матушку Лазарию, судя по обломанному колпаку-короне, в который он врезался щекой. Крылья головного убора были металлические, с острыми краями, резанувшими не хуже орочьего ятагана. Виктор смутно представлял, что такое рана, нанесённая орочьим ятаганом, но подумал, что именно таковой она и должна быть. Выдержка опытного ведуна и природная склонность к вежливости не позволили ему осквернить слух монахинь грязной бранью, он лишь зашипел, почувствовав боль. Потыкавшись лицом о спину настоятельницы, он нащупал верёвки на её запястьях.

   Перегрызание пут длилось целую вечность. Виктору казалось, он искрошил о неподатливую материю зубы, поседел, состарился и давно умер. Воображение нарисовало полуистлевший скелет, грызущий ржавые железные оковы. Он грыз ненавистные путы, сплёвывал и грыз, грыз и сплёвывал, потому как вкус у верёвок был донельзя противный, будто они сделаны из волокон полыни.

   Пробил час, и верёвка пала под натиском крепких зубов молодого человека. Матушка Лазария, почувствовав свободу, затрепыхалась и выдернула запястья из верёвочной петли. Наученная горьким опытом, она первым делом вынула кляп и чистосердечно возблагодарила Господа за избавление от мук, затем обратилась к бывшему послушнику:

   - Благодарю вас за спасение, милый юноша! Как вас зовут?

   - Виктор Сандини, - прогудел бывший послушник без особого энтузиазма.

   - Я запомню ваше имя, милый юноша, и буду думать о вас по ночам в моей келье! То есть я буду молиться о вас, - поправилась матушка. - В знак моей глубокой признательности я напишу о вас стихи, мой юный спаситель! Вы, случайно, не хотели бы пожить в смешанном Юрпрудском монастыре, где я влачу жалкое существование настоятельницы?

   - Я, э-э, знаете ли... - Чего-чего, а поползновений влиятельной старушенции ему не хватало до полного счастья. Мысли разбегались, и Виктору стоило усилий, чтобы собрать их и дать связный и, главное, обходительный ответ. - Я весьма польщён вашим предложением, госпожа настоятельница...

   - Называйте меня Лазарией, о мой прекрасный спаситель! Просто Лазарией!

   - Я весьма польщён вашим щедрым предложением, госп... Лазария, но, к величайшему моему прискорбию, обстоятельства моей жизни вынуждают отказаться. Я, э-э, дал обет. Чрезвычайно важный обет.

   - Какой обет? - капризно вопросила матушка.

   - Тройной обет целомудрия: не жениться, не прикасаться к женщине и не смотреть на неё, доколе не сражу первого попавшегося дракона.

   - У вас великий обет, - тяжко, с досадой признала настоятельница. - Мне искренне жаль, что вы отвергли моё предложение, милый юноша, но я всё равно благодарна вам и сочиню песнь о том, как вы спасли меня.

   - Спасибо. Гос... Лазария, вы бы не могли попробовать развязать верёвки?

   - Да-да, конечно. Вы не знаете, милый юноша, эти страшные разбойники уже убежали и не услышат моих взываний о помощи?

   - Полагаю, сначала вам стоит разобраться с путами.

   - Да, я уже пытаюсь, - послышалось натужное пыхтение, означающее прилагаемые матушкой усилия для выполнения поставленной задачи, и частое дыхание. - А-а! Не получается!

   - Пробуйте дальше, у вас обязательно получится, - ласково подбодрил старушку бывший послушник. - Ощупайте узлы, представьте их в уме и распутывайте.

   Настоятельница честно пыталась развязать верёвки, по отдельности стягивавшие её щиколотки. В отчаянии она пробовала разорвать их, однако, осознав свою беспомощность в данном деле, стала искать иные пути решения проблемы. Пошарив вокруг руками, она отыскала на полу какой-то шершавый булыжник. Сердечко матушки затрепетало от возбуждения, ведь находка значила очень много.

   - Я придумала! Я придумала! - повизгивая от восторга, сообщила она. - Я перебью верёвки камнем! Я знала, Творец не оставит свою верную рабу на погибель! Он послал мне камень!

   Живо представив, как настоятельница со всего маху бьёт по его завязанным запястьям найденной каменюкой, Виктор прохрипел:

   - Не надо! В темноте вы можете промахнуться и раскроить кому-то череп...

   - Господь направит руку мою! - возразила она и опустила орудие свободы туда, где, как полагала, были верёвки. Бухнуло, чавкнуло, хрустнуло и взвыло нечеловеческим голосом. Так вкратце можно описать последовавшую затем звуковую палитру. Виктор невольно откатился от матушки Лазарии. Он и не знал, что человеческая гортань способна производить подобное. - А-а-а! Бо-ольно-о! - выла она, когда к ней вернулась способность излагать мысли словами. - Мои но-ожки-и!

   Внезапно из противоположного конца комнаты послышалось бормотание, разом прекратившее вопли настоятельницы.

   - Люди! Что вы тут так шумите? Мёртвого разбудите...

   Виктор почувствовал, как волосы на голове начинают медленно подниматься. Сердце ухнуло вниз, оставив в груди неприятный холодок. Бывший послушник замер, перестал дышать, прислушиваясь: вдруг померещилось?

   - А чего вы тут делаете вообще? - задребезжал старческий голос, не принадлежавший ни матушке Лазарии, ни Виктору. Может, спутница настоятельницы, монашка, сама освободилась, и это её голос? Пожалуй, вряд ли, голос явно не женский.

   Виктор осмелился взять на себя ответственность и промолвил:

   - А вы кто?

   Громко треснуло и зашипело. Огонь охватил маленький факел, из тьмы возникли красноватое в отблесках пламени лицо с чёрными впадинами глубоко посаженных глаз, сухая тонкая шея, узкие плечи старика в холщовой рубахе. Издали он походил на обтянутый кожей скелет либо на мумию, вылезшую из гроба. Единственным, задержавшим панический страх в душе Виктора, было наличие горящего факела в костлявых руках - нежити использовать огонь незачем.

   Раздалось буханье упавшего тела - сидевшая доселе матушка не разделяла надежд молодого человека на благополучный исход и предпочла впасть в бесчувственное состояние.

   - Я первый спросил, - напомнил сутулящийся старик и повыше поднял факел над простоволосой головой, чтобы разглядеть людей.

   - Нас похитили циркачи и заперли здесь, - ответил за всех Виктор. - А вы кто?

   Старик подошёл поближе, освещая лежащих.

   - Я кладбищенский сторож, Этьен меня зовут, - гордо приосанился он, потом как-то сник. - Я сегодня того, перепил немножечко, так меня жена, гадюка, из дому выгнала, на ночь глядя. Ну, так я тут заночевать и решился, на улице ж холодно, - пожаловался он.

   Сильнейший перегар, нёсший от старика, был тому подтверждением.

   - Развяжите нас, пожалуйста. Это, - кивок в сторону бесчувственного тельца, - матушка Лазария ди Шизо, настоятельница Юрпрудского смешанного монастыря. Она вознаградит вас за помощь. Щедро наградит.

   - Развязать? - старикан пожевал губы, раздумывая, не наживёт ли себе проблем своей помощью. Обещание награды перевесило. - Сейчас, сынок.

   Он вытащил из-за пояса нож и сноровисто разрезал верёвки. Виктор занялся восстановлением кровообращения, растирая занемевшие конечности, спутница матушки Лазарии, скрывая лицо за тканью, хлопотала возле настоятельницы. Старик порывался сделать монахиням массаж, на что получил твёрдый отказ в резкой форме. Разобидевшись, он наверняка в глубине души пожалел, что помог этим неблагодарным особам. Очнувшаяся матушка Лазария, выяснив, в каком обществе находится, ещё раз возблагодарила Господа за спасение.

   Виктор, обзаведясь факелом, осмотрелся. Круглая комната саженей десять в диаметре, в центре надгробие из зелёного мрамора с вырезанным на нём повествованием о деяниях усопшего. Четыре статуи богов-хранителей, расставленные по сторонам света, лепнина. Штукатурка с потолка частично обвалилась; пол устилал слой мусора и пыли. Одна трухлявая дверь, обитая позеленевшими бронзовыми полосами. Прикинув, Виктор пришёл к выводу, что выбить её здоровому сильному человеку не составит особого труда. Примерившись, он с разгону саданул дверь плечом и отскочил. Плечо заныло, дверь заскрежетала в петлях и чуть-чуть покосилась.